Блаженны алчущие (СИ) - Шизоид Агнесса (читать книги онлайн бесплатно без сокращение бесплатно .TXT) 📗
— Я — замужняя дама, и не могу всю ночь провести на полу с вашим другом. Вам лучше отвести его к нему в спальню.
Кавалер скорчил унылую гримаску. — Мне самому его не дотащить!
— Так позовите кого-нибудь еще! Может быть, кого-то, кто к нему близок? Потому что я с ним едва знакома.
Голубые Локончики снова вздохнули. — Все заняты более приятными вещами, или уже витают в мире грез. Даже проклятый слуга его куда-то делся. Если бы вы согласились поддержать Бэзила с другой стороны, мы бы помогли ему дойти до кровати. Это совсем рядом.
— Ладно, — согласилась Ренэ не без раздражения. — Хотя я не самая подходящая для этого персона.
Они заставили Бэзила встать на ноги. Приятель Бэзила перекинул его правую руку себе через плечо, Ренэ досталась левая. Основная тяжесть приходилась на кавалера с голубыми локончиками. На Ренэ Бэзил опирался мало, и тем лучше: Бэзил, пусть стройный и изящный, все же весил куда больше, чем могла выдержать Ренэ с ее маленьким росточком.
Женоподобный кавалер тоже был не слишком доволен. Он вздыхал и жаловался всю дорогу до алькова в парадной спальне, где они смогли, наконец, уронить Бэзила на кровать.
Молодой Картмор заполз по покрывалу подальше и так и замер, лицом вниз. Приятель привычным движением стянул с него атласные туфли, перевернул на бок.
Ренэ стоило уйти, но она все стояла рядом. Вскоре Бэзил начал что-то лепетать, звать мать. Ренэ вспомнила, как он летал по сцене, сверкая подобно птице с золотым оперением, и грусть пронзила ей сердце.
— Вы же останетесь с ним? — спросила она.
Голубые Локончики издали особенно тяжкий вздох. — И почему отдуваться за всех должен всегда я?.. У меня были на эту ночь планы поинтереснее… — Он сел на край кровати. — Бэзил испугается, если проснется один, и кто-то должен разбудить его, если опять начнутся кошмары. Сегодня с Бэзилом должна была остаться Рената, но эта хитрая стервочка, похоже, нашла себе развлечение получше!
— Неудивительно, что его мучают кошмары, — вздохнула Ренэ. — Я никогда не забуду то гнусное чудовище, что пыталось его съесть!
— Бедняжка мне рассказывал, что с детства не может спать в одиночестве, — меланхолически пояснил кавалер. Он содрал с себя сапоги, не стесняясь присутствия Ренэ, и плюхнулся поверх покрывала. — С тех пор, как умерла его мать. Для него ее смерть стала настоящим потрясением, — он зачем-то огляделся по сторонам, и тихо закончил: — Тем паче, что она была так молода, прекрасна, и полна жизни.
Из-за всей этой суеты Ренэ подзабыла о Прекрасной Филиппе. Даже то, что Бэзил — ее сын, казалось уже чем-то невероятным. Но теперь любопытство пробудилось снова.
— Да, похоже, что на него это произвело неизгладимое впечатление, — осторожно произнесла она. — Хотя случилось так давно…
— Для других ее смерть — давнее прошлое, но Бэзил свою мать боготворил, бедняжка. Мать есть мать… даже когда она отказывается разговаривать с вами, как моя.
— Вы хотите сказать, что с ее смертью что-то не так?
— Т-ссс, у стен имеются уши, дорогая леди Валенна… — напудренное личико вдруг вытянулось еще больше, Локончики нахмурились. — И у вас тоже есть ушки! Я совсем забыл, за кем вы замужем. Все же Лулу прав — я слишком много болтаю.
Ренэ шагнула к кровати, сжав кулачки. — При чем здесь мой муж?
Вид у кавалера сделался совсем несчастный, будто Ренэ и впрямь подпаливала ему пятки, а не только мечтала это сделать. — Он-то, конечно, ни при чем… Ах, оставьте меня, я устал, мне дурно, у меня болит голова! — он повернулся на бок и закрыл голову подушкой.
В этот момент Бэзил издал мучительный стон, тут же оборвавшийся. Его приятель сразу отбросил подушку и обернулся, а Ренэ поспешно обошла ложе и склонилась над почти-принцем. Даже в полудреме, губы Бэзила продолжали что-то бормотать. У него дрожали веки, мускулы вокруг рта и носа дергались, как у собаки, которой что-то снится. Ренэ погладила его по голове, и он распахнул глаза, уставившись перед собой слепым, полным ужаса, взглядом.
— Это был только сон, — сказала она как можно тверже, положив ладонь ему на лоб. — Спите, Бэзил, все хорошо. Спите.
Он смежил веки и снова засопел, уже ровнее.
— Сами видите, его нельзя оставлять одного. Эх, а я встретил такого милашку!.. — Голубые Локончики свернулись калачиком, смиряясь. — Что ж, на то ведь и нужны друзья, правда? А с милым малышом мы в любом случае договорились на завтра.
Ренэ накинула на Бэзила край покрывала, подоткнув края. Потом попрощалась с Локончиками и оставила их одних.
По дороге к лестнице Принцесс, Ренэ, все еще погруженная в свои мысли, прихватила вазу с размякшими пирожными. Завернув к дивану, меланхолично размазала сласти по голове и спине продолжавшего храпеть борова.
Надо найти распорядителя — или кого-то в этом духе — чтобы позвали ее слуг и кучера. На улице ждала карета, а дальше — особняк Валенна.
Было грустно и немного противно, что сказка закончилась почти так же уродливо, как бывало с приемами в их унылом родовом замке. Но еще печальнее было то, что Ренэ не хотелось идти домой. Она предпочла бы остаться рядом с жалким ноющим существом, в которое превратился принц, держать его за руку и гладить по голове, чтобы ему было не страшно, когда проснется.
Лето 663-го
Филип его не простил. Это стало ясно, когда, после бессонной ночи, Кевин появился в Академии. Друг даже не взглянул на него и сел подальше, между Полли и Делионом.
На лекции Кевин едва разбирал что-то из нудного бормотания Стевана Остроумного сквозь гул в голове.
В перерыве, компания Филипа, как обычно, собралась в тенистом внутреннем саду, у бившего из стены фонтана. Делион, конечно, успел влезть и сюда. Филип рассказывал какую-то скабрезную шутку, Делион неодобрительно качал белобрысой головой, а потом, не удержавшись, захохотал вместе со всеми.
Когда Кевин подошел ближе, Жерод отвернулся, Полли, добродушный дурачок, смущенно потупил глаза, Рис Раймонд фыркнул и поджал губы. Мелеар же глянул на Кевина, как на муху, упавшую в бокал, — у него был талант на подобные взгляды. Такого они себе давно не позволяли.
Гидеон, надо отдать ему должное, глаз, полных ненависти, не отводил. Было ясно — они знают. А значит, все серьезно.
Пока Филип, как ни в чем не бывало, рассказывал свои истории, Кевин стоял рядом словно на битом стекле. Друг его не замечал — остальные всячески давали понять, что ему тут не рады. Храбрецы! Ведут себя, как девчонки. Мужчины решают разногласия со сталью в руках.
Что могло быть противнее, чем навязывать свое общество кучке щенков, которых презираешь? Да лучше б его выставили к позорному столбу!
Тяжелее минут у него в жизни не было. Чтобы отвлечься, Кевин представлял, как прикончил бы каждого из этих. Мозг Берота затуманен яростью — если, осторожно защищаясь, долго удерживать его на расстоянии, тот будет нападать все яростнее, пока не раскроется для смертельного удара.
Жерод силен и методичен, но туп. Приучить его к одинаковым атакам, превратить одну из них в финт — и он твой.
А Делион… Делион — ничто. Кевин просто отбил бы его меч в сторону и вонзил кинжал в живот: лучшего он не заслуживает.
Пытка подошла к концу: ученики начали расходиться. Кевин попытался заговорить с Филипом, но тот прошел мимо, даже не повернув головы, занятый веселой беседой с Делионом.
Это было только начало. В следующие дни опять начались мелкие подколы и унижения, тайные пакости, шуточки за спиной, которые почти прекратились с тех пор, как Филип сделал его своим другом. В Академии Кевина вновь старательно обдавали ледяным презрением. Он знал, Филип не унизится до того, чтобы подбивать кого-то: Картмору достаточно нахмуриться, а другие все сделают за него. Гидеон и Мелеар постарались тут наверняка.
Плевать: если это большее, на что способны выпускники Академии, андаргийцы могут спать спокойно. Не думал он, что будет скучать по уличным сорванцам, которые колотили в детстве его, странного молчаливого сына "задаваки". Те хотя бы нападали в открытую, пусть их и было по пятеро-шестеро против одного. Кевин дрался с ними до крови, отчаянно и озверело, а когда начал матереть, уже они обходили его стороной. В детстве он ненавидел соседских мальчишек до дрожи, и по ночам, в кровати, молился Темному, чтобы тот влил силу в его щуплые руки, — единственная его мольба, что была услышана.
