Футарк. Третий атт (СИ) - Измайлова Кира Алиевна (мир книг TXT) 📗
Сам Атль тоже не молчал, потому что, не успел я позавтракать, как Диего принес свежую сплетню: вокруг поговаривают, что все несчастья от водохранилища, поэтому надо его изничтожить. Только не сходу, потому что так до беды недалеко, надо понемногу спускать воду, а потом уж разбирать плотину. Да разве же губернатор даст разрешение?
В общем, Кампочита бурлила. Я бы сравнил это бурление не с перегретым паровым котлом, который вот-вот не выдержит давления пара и взорвется, а с кастрюлей, в которой кипит вкусное варево. Пока это еще только кипяток да ингредиенты, но когда они сварятся, получится хороший суп. В смысле, подходящее решение. Во всяком случае, я искренне на это надеялся.
Покончив с завтраком, я решил, что хватит мучиться по такой жаре в костюме, и послал Диего за одеждой. Через четверть часа он вернулся вместе с портным. За портным двое подмастерьев волокли груды разноцветных рубашек, расшитых жилеток, роскошных штанов для верховой езды… Хорошо еще, сапоги у меня были свои. Впрочем, я все равно не удержался и купил новые, когда следом за портным заявился сапожник.
Выглядел я в местном наряде крайне колоритно, особенно когда залихватски повязал на шею алый платок и надел сомбреро. Поглядев на себя в зеркало, я решительно вставил карий глаз вместо голубого. Если меня тут сочли шаманом, пусть убедятся воочию, что были правы!
Кажется, своим появлением я произвел фурор. Какая-то пожилая служанка выронила корзину с покупками (спасибо, не с яйцами), точильщик чуть не чиркнул по точильному кругу пальцем вместо ножа, словом, много кто провожал меня взглядом. В особенности мне льстило внимание юных сеньорит и молодых сеньор. Хотя и служаночки попадались очень даже хорошенькие…
Тут я подумал, что мне не хватает усов, чтобы молодцевато их подкручивать, кося на южных красавиц карим глазом, ухмыльнулся и поехал дальше. Диего, которому от моих щедрот тоже перепал новый костюм, следовал за мной. Ему тоже доставались заинтересованные девичьи взгляды, и то сказать: слуга при таком важном сеньоре — это не какой-то голодранец!
Уже на выезде из городка я повстречался с сеньором Гонсалесом в сопровождении небольшого отряда. Был он в форме, должно быть, направлялся в участок или в ратушу. Мы вежливо раскланялись, и он, проморгавшись при виде моих глаз, спросил:
— Решили прогуляться, сеньор?
— Да, пока еще не слишком жарко, — ответил я. — Не помню, упоминал ли я, но у меня точно такое же хобби, как у недоброй памяти Смитессона — я, видите ли, коллекционирую кактусы.
Гонсалес посмотрел на меня с явным недоверием и ткнул пальцем через плечо:
— Вон, полная пустыня этих колючек.
— Это опунции и цереусы, ничего интересного, — посетовал я. — Но, будем надеяться, мне удастся отыскать какую-нибудь редкость.
— Удачи, — не без иронии пожелал Гонсалес. — Оружие при вас, я надеюсь? Будьте осторожнее: Стрелка вчера видели в окрестностях Кампочиты. Видно, присматривается, где ловчее напасть на обоз.
— Уже известно, когда он отправится?
— Конечно. Завтра рано поутру. Сами понимаете, — он усмехнулся, — слухом земля полнится.
— Еще как понимаю, — вздохнул я. — В таком случае, до завтра, сеньор!
— Увидимся, — ответил Гонсалес и поехал прочь. Вооруженные полицейские направились за ним.
— Эх, вот так конь у него! — вздохнул Диего, проводив его взглядом. — Конюхи сказали, сеньор Гонсалес выписал его чуть ли не из Андалузии! Правда, хорош, сеньор?
— Да, редкой красоты животное, — согласился я.
Под седлом у Гонсалеса был вороной жеребец, похоже, в самом деле андалузской породы: очень уж характерный силуэт. Я не слишком хорошо разбираюсь в лошадях, но у лорда Блумберри имелся гнедой андалузец, а общаясь с этим в высшей степени достойным господином, трудно не запомнить хоть что-то из его историй о лошадях. Словом, вороной Гонсалеса, судя по компактности корпуса, широкой груди, чуть приподнятому крупу, коротковатой на первый взгляд шее, роскошной гриве и хвосту, особой грации движений, свойственной испанским лошадям, был если не чистокровным, так уж полукровным точно.
— Ваш тоже неплох, — утешил Диего. — Но, конечно, породу сразу видать… У сеньора Гонсалеса на конюшне лошади как на подбор, редкой красоты.
— Ну, мне не в параде участвовать, — хмыкнул я и потрепал серого мерина по шее. — Едем! Не то возвращаться будем по самой жаре…
До бывшей асьенды Смитессона мы добрались довольно быстро: этот ушлый тип устроился совсем рядом с Кампочитой.
Оставив Диего с животными, я отправился бродить по когда-то роскошному, а теперь совсем выгоревшему саду. Должно быть, тут цвели розы, георгины и бархатцы, радовали взгляд яркими красками пуансеттия и космея, особенно красивые на фоне самшитовой живой изгороди… Увы, выжили лишь опунции! Декоративный прудик высох, только емкости на дне говорили о том, что когда-то в нем обитали водные растения. Может быть, кувшинки, может, что-то еще…
Печальное это было зрелище! При виде же того, что осталось от теплиц, сердце мое буквально облилось кровью.
Еще недавно прекрасные сооружения — Смитессон отстроил оранжереи с размахом, который мне и не снился, — превратились в обломки рам и каркасов, перемешанных с грудами битого стекла, которые нестерпимо сверкали на солнце. Я прошелся по тропинке, что шла посредине самой большой оранжереи — стекло хрустело под ногами, — но не нашел ничего, только расшвырянные битые горшки и мумифицированные растения. Даже стойкие суккуленты не выдержали долгой засухи. Вдобавок зимой тут довольно холодно, а не все из них переносят перепады температур… Одним словом, это было гигантское кладбище, и мне оставалось только снять шляпу и вознести молитву священному солнечному кактусу и прочим богам-кактусам, чтобы позаботились о погибших и поместили их в небесный сад, где всем достанет и света, и тени, и тепла, и влаги, каждому по потребностям…
Поняв, что замечтался, а солнце пригревает мне макушку, я нахлобучил сомбреро и поплелся обратно, отшвыривая мыском сапога крупные осколки стекла. Вдруг один из них блеснул на солнце особенно ярко, чуть не ослепив меня. Я проморгался, присмотрелся — мне почудилось что-то красное в куче черепков.
Я не поленился подойти поближе и…
— Вот ты какой, цветочек аленький! — выговорил я с искренним восторгом и принялся разбрасывать мусор.
Чудо, но под завалами черепков маленький кактус — это была Parodia nivosa, вся в нежных белых колючках, правда что «снежная»! — не только выжил, он расцвел из последних сил. Спасло его, по всей видимости, то, что горшочек упал набок, но не разбился совсем, а сверху его засыпало черепками, которые худо-бедно прикрывали несчастное растение от палящего солнца.
— Ну, будем считать, что я проехался не зря, — сказал я вслух, осторожно поднимая добычу. Красный цветок согласно покивал в ответ.
Я на всякий случай еще прошелся вокруг, вороша осколки и прочий мусор, но ничего больше не нашел. Пародия снежная оказалась единственной выжившей…
В гостиницу я возвращался с триумфом и кактусом, прижатым к груди. (От горшка пришлось избавиться: под ним оказался муравейник, в грунте кусачих злющих муравьев тоже было предостаточно. Чудо, что они не уничтожили несчастную малютку Николь — так я решил назвать новообретенный кактус.)
Теперь меня провожали еще более долгими взглядами и, по-моему, шушукались у меня за спиной: мол, и кактус этого гринго не колет, и видит он невидимое, и умеет разговаривать с растениями и животными. Чувствую, еще немного, и окажется, что я — это бог-кактус во плоти. Я ничего не имел против.
По пути я купил у горшечника подходящую тару, послал Диего набрать земли с клумбы во внутреннем дворике гостиницы и обустроил Николь со всем возможным комфортом. Конечно, это была далеко не оранжерея, но мне показалось, что кактус заметно воспрянул духом. Теперь нужно доставить Николь домой в целости и сохранности — не уверен, что морской воздух и сквозняки полезны для такого нежного, пусть и стойкого создания. Бедняжка истощена до предела, а еще этакая встряска… Будем надеяться, обойдется!
