Глаголь над Балтикой (СИ) - Колобов Андрей Николаевич (книги регистрация онлайн .txt) 📗
Флаг офицеру оставалось только пожать плечами:
- К сожалению, Николай Оттович, первую радиограмму Максимова мы не приняли. Получили вторую, а в ней он не только отправил нам новое донесение, но и продублировал старое, потому мы о нем и узнали.
- Разберитесь и накажите. Непорядок! Война началась, немец четвертой эскадрой Ирбены штурмует, а мы тут... сидим, ничего не зная. Полдня, считай, потеряли!
- Разобрались уже, Николай Оттович. Радисты напутали - приняв первую радиограмму, умудрились транслировать ее на "Рюрик", а Вы ж третьего дня флаг на "Полтаву" перенесли.
- Тьфу... Обормоты, линек им поперек - негрубо выругался командующий Балтфлота.
- Сейчас не до этого, Александр Александрович, но потом проследите, чтобы взгрели их там как следует.
- Прослежу, Николай Оттович.
- Ладно, с этим все. Зовите Владимира Евгеньевича! Гадаете, зачем? По местам стоять с якоря сниматься! Пойдем к Уте - и, отвечая на невысказанный вопрос офицера фон Эссен продолжил:
- Бог даст, повоюем, не все же Бахиреву за нас отдуваться.
***
Эрхард Шмидт, прочитав сообщение с "Гессена" постарался ничем не выдать своего разочарования. Русские... подготовились лучше, чем он ожидал, а он, получается, угодил впросак.
Четвертая эскадра, включала в себя не слишком пострадавшие после боя 7 сентября 1914 г броненосцы "Гессен", "Лотринген" и "Пройссен", на котором поднял свой флаг сам Шмидт, и четыре более старых корабля типа "Виттельсбах". Три первых корабля несли дальнобойную 280-мм артиллерию, и могли сражаться с русскими на дальних дистанциях, но "Виттельсбахи" с их старыми 240-мм пушками - не могли. Поэтому формально Шмидт выставил семь броненосцев против четырех, но из этих семи сейчас сражаться могли только три, и это давало русским преимущество. А в завязке боя стрелять по врагу могли только "Гессен" и "Лотринген", потому что Шмидт на "Пройссене" держался с "Виттельсбахами" мористее. Разумеется, Шмидт немедленно приказал командиру "Пройссена" идти войти в протраленный фарватер и поставить свой броненосец за "Гессеном" и "Лотрингеном". Теперь силы несколько подравнялись за некоторым преимуществом русских, но все же стали сопоставимыми и германские броненосцы сражались.
Наблюдая за русскими кораблями, Шмидт отмечал хорошую работу своих артиллеристов. Стрельба велась интенсивно и точно: Шмидт хорошо наблюдал несколько накрытий по головному русскому броненосцу. Но дистанция колебалась 95-100 кабельтов, рассеивание снарядов на таком расстоянии очень велико, попадания уже могли быть, и рано или поздно обязательно случатся, но пока их не было. А затем тяжелый снаряд поразил "Гессен". В сущности, чистое везение - русские корабли, защищавшие минную позицию, стреляли не лучше, хотя, пожалуй, и не хуже броненосцев четвертой эскадры. Но сказалось неудобство позиции - русские хоть и не стреляли по тральщикам, сразу ударив по идущим за ним броненосцам Шмидта, но те все равно ползли еле-еле и "Гессен" с "Лотрингеном" вынуждены были изобразить снулых мух посреди минных полей. Они шли едва 5-7 узлов по прямой, а русские броненосцы ходили на 13 узлах разными курсами и выцелить их было куда сложнее...
В обычном бою одно-единственное попадание никак не могло бы вывести "Гессен" из строя. Но на таких сумасшедших расстояниях снаряды падали под большим углом, словно их выпускали не из корабельных пушек, а из древних мортир. И это было очень опасно для старых кораблей, чья защита не была рассчитана на подобный удар. Предполагая воевать на дистанции пары-тройки миль, броненосцы всех стран старались защитить от настильного, но не от навесного огня: корабли этого класса имели сильно бронированные, предназначенные "держать" удары тяжелых орудий борта, но тонкие, по сути своей скорее противоосколочные бронепалубы.
И вот сейчас русский снаряд с легкостью проломил германскую палубную броню и взорвался прямо в левой машине броненосца. Эрхардт Шмидт болезненно поморщился, представляя себе адскую смерть обслуживающих ее матросов. Тех, кого пощадили осколки русского снаряда, сварили заживо бьющие во все стороны струи разогретого пара из пробитого корпуса машины: такого конца не пожелаешь даже злейшему врагу.
Но это война и увы, люди на ней погибают, и командующий не может предаваться скорби по ним - во всяком случае, не во время боя. А бой складывался нехорошо - потеряв левую машину, "Гессен" утратил способность держаться на курсе и сейчас, описав циркуляцию сбросил ход. С протраленного фарватера он все равно вылетел, но, к счастью, не подорвался, зато пристреливаться по неподвижному кораблю русским стало не в пример проще.
На этом, собственно говоря, прорыв и закончился. Вице-адмирал приказал тральщикам отступить, а "Мекленбургу" взять "Гессен" на буксир, сам же с "Пройссеном" и "Лотрингеном" остался прикрывать отступление огнем. Дело получилось непростое и рисковое, потому что на "Гессен" обрушился град снарядов и до тех пор, пока его не вытащили за пределы дальности русской артиллерии, поврежденный корабль получил еще одно попадание. Кроме того, по нелепой случайности, один снаряд поразил корму "Мекленбурга", хотя русские явно стреляли не по нему, а по "Гессену". В ответ "Пройсссен" и "Лотринген" добились двух попаданий в "Славу", идущего головным, при том что старший артиллерист "Пройссена" ручался, что было и третье. Как бы то ни было, серьезных последствий они не повлекли - головной русский корабль взрываться или покидать строй не собирался, а его артиллерия продолжала вести огонь с неослабевающей интенсивностью.
Итак, "Гессен" вне опасности, но теперь Шмидт остался с двумя кораблями против четырех русских, и это было совершенно не то соотношение, при котором он хотел бы продолжать операцию.
ГЛАВА 26
Совершенно чистое, лазоревое небо, и ни единого облачка. Темные волны Балтики уже третий день как смирили свой норовистый нрав, отчего августовское море более походит на огромное озеро. Приходится внимательно вслушиваться, чтобы различить плеск воды о тяжкий, глубоко сидящий в воде корпус линкора-дредноута. Рядом с кораблем - засиженный птицами остров, километра в полтора длиной. Невысокий берег, темная земля, покрытая зеленым ковром, пожалуй, по колено высотой. Но вот ближе к берегу ковер этот становится совсем желтым, словно сейчас не конец лета, а поздняя осень. Или же поздняя весна - такой цвет бывает у прошлогодней травы, показавшейся из-под растаявших сугробов и высушенной ярким весенним солнцем. Отчего так? Может, море слишком близко, и корни впитывают соленую воду? Кто знает... Деревьев почти не видно, домишки одноэтажны и жмутся к воде, а вон - деревянный, но вполне добротно сбитый лодочный сарай: все же финны прилежны в труде, умеют делать вещи аккуратно, но прочно. Только вот на островке этом людям особо и делать нечего, так что единственное заметное сооружение здесь - здоровенный, поставленный на попа каменный прямоугольник, вверху которого устроена кабинка маяка. И хотелось бы сказать, что маяк циклопических размеров, но таков он разве что в сравнении с местными избушками. Переставь его в Гельсингфорс - ничего гигантского в нем не усмотрит даже самый пристрастный взгляд.
В общем, наличие острова Уте по левому борту делало пейзаж настолько же пасторальным, насколько и неинтересным.
- Чего грустим, три богатыря?
- Так присоединяйтесь, Александр Васильевич, будем грустить вчетвером, - ответил Беседину Николай.
Трое офицеров в синих брюках и кителях стояли, облокотившись на леер кормового мостика, едва ли не плечом к плечу. Болтать не хотелось, расходиться - тоже, время свободное было, так что курили молча, изредка перебрасываясь парой слов. Дым сигарет, за неимением ветра, поднимался вертикально вверх, к небольшому марсу, на котором размещались два мощных прожектора.
