Жизнь коротка - Желязны Роджер Джозеф (читать полную версию книги .TXT) 📗
— Боже мой! — простонал Адьер. — Я и не думал… А книги? Я мог бы запомнить…
— И что? Опередить автора? Но публику вы тоже опередите. Книга не станет великой, пока читатель не готов понять ее. Она не станет доходной, если ее не будут покупать.
— А если отправиться в будущее?
— Я же объяснил вам. Те же проблемы, только наоборот. Мог бы древний человек выжить в двадцатом веке? Остаться в живых, переходя улицу? Водить автомобиль? Разговаривать на ином языке? Думать на этом языке? Приспособиться к иным темпу и идеям? Никогда. Сможете вы приспособиться к тридцатому веку? Никогда.
— Интересно, — сердито сказал Адьер, — если прошлое и будущее настолько неприемлемы, зачем же путешествуют эти люди?
— Они не путешествуют, — ответил Джеллинг. — Они бегут.
— От кого?
— От своего времени.
— Почему?
— Оно им не нравится.
— Куда же они направляются?
— Куда угодно. Все ищут свой Золотой Век. Бродяги!.. Вечно недовольны, вечно в пути… Половина попрошаек, которых вы видели, наверняка лодыри, застрявшие в чужом времени.
— Значит, те, кто специально приезжают сюда… думают, что попали в Золотой Век?!
— Да.
— Но это безумие! — вскричал Адьер. — Неужели они не видят: руины? радиация? война? истерия? Самый ужасный период в истории!
Джеллинг поднял руку.
— Так кажется вам. Представители каждого поколения твердят, что их время — самое тяжелое. Но поверьте моему слову: когда бы и как бы вы ни жили, где-то обязательно найдутся люди, уверенные, что вы живете в Золотом Веке.
— Будь я проклят, — проговорил Адьер.
Джеллинг пристально посмотрел на него.
— Будете, — мрачно сказал он. — У меня для вас плохие новости, Адьер. Мы не можем позволить вам остаться здесь — надо хранить тайну.
— Я могу говорить везде.
— Да, но в чужом времени никто не обратит на вас внимания. Вы будете иностранцем, чудаком…
— А если я вернусь?
— Вы не можете вернуться без визы, а я вам ее не дам. Если вас это утешит, то знайте, что вы не первый, кого мы так высылаем. Был, помню, один японец…
— Значит, вы отправите меня…
— Да. Поверьте, мне очень жаль.
— В прошлое или в будущее?
— Куда хотите. Выбирайте.
— Почему такая скорбь? — напряженно спросил Адьер. — Это же грандиозное приключение! Мечта моей жизни!
— Верно. Все будет чудесно.
— Я могу отказаться, — нервно сказал Адьер.
Джеллинг покачал головой.
— В таком случае вас придется усыпить. Так что лучше выбирайте сами.
— Я счастлив сделать такой выбор!
— Разумеется. У вас правильное настроение, Адьер.
— Мне говорили, что я родился на сто лет раньше.
— Всем обычно это говорят… или на сто лет позже.
— Мне говорили и это.
— Что ж, подумайте. Что вы предпочитаете — прекрасное будущее или поэтическое прошлое?
Адьер начал раздеваться, раздеваться медленно, как делал каждую ночь перед тем, как предаться фантазиям. Но сейчас фантазии предстояло воплотиться, и момент выбора страшил его. Еле переставляя ноги, он взошел на медный диск, на вопрос Джеллинга пробормотал свое решение и исчез из этого времени навсегда.
Куда? Вы знаете. Я знаю. Адьер знает. Он ушел в Землю Наших Дорогих Мечтаний. Он скрылся в прибежище Наших Снов. И почти тут же понял, что покинул единственное подходящее для себя место.
Сквозь дымку лет все времена, кроме своего собственного, кажутся золотыми и величественными. Мы жаждем будущего, мы томимся по прошлому и не осознаем, что выбора нет. Что день сегодняшний, плохой или хороший, горький, тяжелый или приятный, спокойный или тревожный, — единственный день для нас. Ночные мечты — предатели, и мы все — соучастники собственного предательства.
Не можно потратить цена одна чашка кофе, достойный сэр? Нет, сэр, я не есть попрошайная личность. Я есть изголодный японский странник оказаться в этот ужасный год. Почетный сэр! Ради вся святая милость! Один билет в город Лайонесс. Я хочу на колени молить виза. Я хочу в Хиросима, назад, в 1945-й. Я хочу домой.
Джон Койн
ПОЗВОНИТЕ!
Мне приходилось очень нелегко. Вопросы сыпались в письмах, в телеграммах, по телефону. В любой час дня и ночи ко мне могли прийти, и я спрашивал через замочную скважину: кто вы, чего хотите?
— Меня зовут Майкл, я друг Шерри. Она посоветовала обратиться к вам. Сказала, что вы поможете.
Я отпирал замок и открывал дверь. Меня уже не раз грабили таким образом, но что оставалось делать? Я хотел помочь.
Одну стену в комнате целиком занимала картотека. Письма в стальных и картонных импровизированных ящиках я систематизировал по фамилии и адресу: ВИНИК Ричард Л., Шестнадцатая улица. Плюс перекрестная тематическая ссылка: одиночество, деньги, путешествия, зверушки… Две тысячи двести сорок девять категорий.
Сперва я печатал ответы на старенькой «Оливетти Леттера 32». На это уходило все утро. Потом, когда начали обращаться по телефону и приходить домой, — даже больше.
Почта стала накапливаться, моя ящик «для входящих» превратился в мусорный бак. Невлезшие письма и открытки грудами пылились в бумажных мешках. Я нанял на неполный рабочий день секретаршу, окончившую курсы стенографисток и печатавшую со скоростью шестьдесят пять слов в минуту.
Теперь ответы я диктовал. Она сидела за моим столом, миниатюрная девушка из Роквилла, что в штате Мэриленд. Неизменный свитер, подарок дружка, и завтрак в коричневом бумажном пакете. Голос у нее был едва слышный, словно шелест пролетающей птички. Я мерил шагами комнату, а она сидела, вся внимание, изготовив карандаш и блокнот.
Ее звали Гейл. Записи она брала домой, печатала там и приносила письма на следующее утро. Я перечитывал их и каждое подписывал, пока Гейл варила кофе. В удачные дни мы делали до двадцати пяти писем — больших, по три-четыре страницы. Диктуя, я не мог удержаться. Я мыслил целыми параграфами.
С телефонными звонками я управлялся сам. У меня были три номера и специальная система, чтобы абонент ждал на линии. Включалась запись моего голоса: «Здравствуйте, сейчас я занят, но после гудка назовите, пожалуйста, свое имя, номер телефона и интересующий вопрос».
Я удлинил шнуры, чтобы, разговаривая, передвигаться по комнате. Это было необходимо. Часто встречались вопросы справочного характера, и мне приходилось заглядывать в книги: «Столица Чада?.. Где находится могила Генри Джеймса?.. Кто победил в бое между Демпси и Танни в 1925 году?..»
Моя квартира ломилась от справочников, указателей, статистических сборников, энциклопедий, отчетов. Платяной шкаф был набит документами Главного почтового управления. Одежду я держал в ванной; рубашки и костюмы висели на перекладине для шторы.
Звонил телефон. Он звонил всю ночь и вырывал меня из кошмаров. Мне снилось, что я играю в теннис, а вдоль сетки и разметочных линий толпятся люди — они зовут меня, машут руками, привлекают внимание. Я слышал их крики. Телефон надрывался, будто выкипающий чайник.
— Алле? — доносится приглушенно, издалека.
— Смелей, не волнуйтесь, теперь все в порядке.
Мне говорили, что мой голос действует как горячее какао. Он сразу согревает звонящего, успокаивает мятущуюся душу.
— Подруга посоветовала обратиться к вам. Она сказала, что вы поможете. Извините, что я звоню поздно…
Так начинало большинство. Одинокие, потерянные люди в телефонах-автоматах, набирающие номер в угрюмой ночи. Они брели сквозь туманную мглу к белеющим будкам, словно к убежищу, к святыне. Мою фамилию и номер телефона разносили тысячи благодарных, писали на стенах. Я сам видел их на вокзальных писсуарах. Гейл прошептала, что впервые на мое имя она наткнулась в женской раздевалке школьного спортзала.
Всю ночь, пока Вашингтон не отключался устало, телефон ревел как сигнал тревоги. Затем вновь, спозаранку, еще до шести, женщина в слезах кричала в трубку: «Черт побери, мне нужен развод! Я с ума сойду с этим человеком! Только развод!»