Жизнь коротка - Желязны Роджер Джозеф (читать полную версию книги .TXT) 📗
— Никакого, Том. Ты поступил умно.
— Но я верно поступил, Лидия?
— Отец, у тебя не было выбора, — вмешалась Линкс. — Одно из двух: бежать или погибнуть.
Войтленд бродил по кораблю. Как мягки стены, как красива обивка! Умиротворяющие образы скользили по потолку. Чудесные сады радовали душу. У него были книги, игры, музыка…
Каково сейчас в подполье?
— Нам не нужны мученики, — убеждал он Платона. — Благодаря хунте их и так будет много. Нам нужны лидеры. Какой толк от мертвого руководителя?
— Очень мудро, мой друг. Вы сделали себя символом героизма — далекого, совершенного, недосягаемого, в то время как ваши коллеги ведут борьбу. И можете вернуться и послужить своему народу в будущем. Польза же от мученика весьма ограниченна, связана с определенным моментом, не правда ли?
— Вынужден с вами не согласиться, — вкрадчиво возразил Овидий. — Если человек желает быть героем, ему надо твердо стоять на своем и не бежать от последствий. Но какой разумный человек желает быть героем? Вы правильно сделали, друг Войтленд! Идите, пируйте, веселитесь, живите долго и счастливо!
— Ты издеваешься надо мной! — обвинил он Овидия.
— Я не издеваюсь. Я утешаю. Я развлекаю. Но не издеваюсь.
Ночами его преследовал колокольный звон, далекий смех. Воспаленным воображением владели смутные фигуры, ведьмы, упыри.
— Помогите мне! — взмолился он. — Зачем я брал вас с собой, если от вас нет помощи?
— Мы стараемся, — ответил Хемингуэй. — Мы согласны, что ты поступил разумно.
— Все это слова, чтобы меня успокоить. Вы не искрении…
— Лучше сформулировать иначе, — деликатно вмешался Хуан. — Том, ты был обязан спасти себя. Таким образом, ты внес неоценимый вклад в наше общее дело. Ведь нас всех, возможно, уже уничтожили.
— Да, да.
— Так чего бы ты добился, оставшись? Своей смерти? Ну, отвлекись от ложного героизма! — Хуан покачал головой. — Руководитель в изгнании лучше, чем руководитель в могиле. Ты можешь направлять борьбу с Ригеля, если нас нет. Главное — чувствовать динамику ситуации.
— Ты объясняешь так логично, Хуан…
— Мы всегда понимали друг друга.
Войтленд активировал кубик отца.
— А ты что скажешь? Что мне надо было делать — оставаться или уходить?
— Может быть, оставаться, может быть, уходить. Как я могу решать за тебя? Безусловно, практичнее было спастись. Остаться было бы драматичнее.
— Марк?
— Я бы дрался до конца. Зубами, ногтями… Но это я. Наверное, ты поступил правильно, папа. То есть для тебя это правильно.
Войтленд нахмурился.
— Перестань говорить загадками. Скажи прямо — ты меня презираешь?
— Ты же знаешь, что нет, — ответил Марк.
Кубики утешили его. Вскоре он стал спать более крепко, обрел покой.
— В последние дни тебе лучше, — заметила Лидия.
— Наконец отделался от сознания вины, — проговорила Линкс.
— Стоило лишь по-другому взглянуть на внутреннюю логику событий, — сказал Хуан. — Надеюсь, теперь тебе все ясно? Может быть, ты думал, что боишься, думал, что спасаешься бегством, но на самом деле ты оказывал услугу республике.
Войтленд ухмыльнулся.
— То есть я поступил правильно, исходя из неправильных соображений?
— Именно. Именно.
— Главное — что ты можешь внести большой вклад в наше дело, — раздался голос отца. — Ты еще молод. У тебя есть время вернуть утраченное.
— Да. Безусловно.
— А не погибнуть героической и бессмысленной смертью, — заключил Хуан.
— С другой стороны, — внезапно сказал Марк, — ты планировал свое спасение загодя. Специально готовил записи, выбирал знаменитостей, которых хотел взять…
Войтленд нахмурился.
— Что ты этим…
— Словно давно принял решение броситься наутек при первых признаках опасности, — продолжила Линкс.
— Их слова не лишены смысла, — сказал отец. — Одно дело — разумная самозащита, и совсем другое — неумеренная забота о собственном благополучии.
— Я не хочу сказать, что тебе следовало остаться и погибнуть, — промолвила Лидия. — Я такого никогда не скажу. Но все равно…
— Погодите! — возмутился Войтленд. Кубики неожиданно оборачивались против него. — Что вы несете?!
— Ну и уж из чисто спортивного интереса… — продолжал Хуан. — Если бы стало известно, как заблаговременно ты готовил путь к спасению, с какими удобствами ты направляешься в изгнание…
— Вы должны помогать мне! — закричал Войтленд. — К чему все это? Чего вы хотите добиться?
— Ты знаешь, что мы любим тебя, — сказала Лидия.
— Нам больно видеть твое заблуждение, — произнесла Линкс.
— Разве ты не собирался бежать? — спросил Марк.
— Перестаньте! Остановитесь!
— Исключительно из спортивного интереса…
Войтленд кинулся в рубку и вытащил кубик Хуана.
— Мы пытаемся объяснить тебе, дорогой…
Он вытащил куб Лидии, куб Марка, куб Линкс, куб отца. На корабле воцарилась тишина.
Войтленд скорчился, задыхаясь, и ждал, пока утихнет раскалывающий голову крик.
Через час, взяв себя в руки, он включил передатчик и настроился на частоту, которую могло бы использовать подполье. Раздался шорох, потрескивание, затем настороженный голос произнес:
— Четыре девять восемь три, принимаем ваш сигнал. Кто вы?
— Войтленд. Президент Войтленд. Я хочу говорить с Хуаном. Вызовите мне Хуана.
— Подождите.
Войтленд ждал. Пощелкивания, гудение, треск.
— Вы слушаете? — раздался голос. — Мы вызвали его. Но говорите быстро. Ему некогда.
— Ну, кто это? — голос Хуана.
— Том. Том Войтленд, Хуан!
— Это в самом деле ты? — Холодно, за тысячи парсеков, из другой вселенной. — Наслаждаешься путешествием, Том?
— Я должен был связаться с тобой. Узнать… узнать, как дела, что с нашими. Как Марк, Лидия, ты…
— Марка нет — убит при попытке застрелить Макаллистера. Лидия и Линкс в тюрьме. Большинство других мертвы. Нас не больше десятка, мы обложены. Разумеется, остался ты.
— Да.
— Сволочь, — тихо проговорил Хуан. — Подлая сволочь. Мы приняли на себя огонь, а ты забрался в корабль и улетел.
— Меня бы тоже убили, Хуан. За мной гнались. Я едва ушел.
— Ты должен был остаться.
— Нет. Нет. Ты говорил другое! Ты говорил, что я прав, что я послужу символом борьбы, воодушевляя…
— Я это говорил?!
— Да! — настаивал Войтленд. — Вернее, твой кубик.
— Убирайся к черту, — сказал Хуан. — Полоумный мерзавец.
— Твоя матрица. Мы обсуждали… ты объяснял…
— Ты сошел с ума? Твои кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать. Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой.
— Но я… ты…
— Приятного полета, Том.
— Я не мог остаться на верную смерть? Какая была бы от этого польза? Хуан, помоги мне! Что мне теперь делать?
— Меня совершенно не интересует, что ты будешь делать. Обратись за помощью к своим кубикам. Прощай, Том.
— Хуан…
Связь оборвалась.
Войтленд долго сидел не шевелясь. Вот оно что. Кубики запрограммированы говорить то, что ты хочешь услышать. Если хочешь, убегая, чувствовать себя героем, они докажут тебе, что ты герой. А если хочешь чувствовать себя злодеем? И это докажут. Они готовы на все, что тебе нужно.
Он вставил в паз Гете.
— Поведай мне о мученичестве.
Гете сказал:
— В нем есть соблазнительные стороны. Можно погрязть в грехах, зачерстветь от бездушия, а потом в одной огненной вспышке жертвоприношения навеки прославить свое имя.
Он вставил в паз Хуана.
— Расскажи мне о моральном значении гибели при исполнении долга.
— Это может превратить заурядного политического деятеля в выдающуюся историческую личность, — сказал Хуан.
Он вставил в паз Марка.
— Каким бы ты хотел видеть своего отца: живым трусом или мертвым героем?
— Ты должен биться, папа.
Лидия. Линкс. Его отец. Александр Великий, Аттила, Хемингуэй. Шекспир. Платон. Овидий. Все твердили про отвагу, искупление, самопожертвование, благородство.