Сельва не любит чужих - Вершинин Лев Рэмович (версия книг TXT) 📗
Короткие и хлесткие фразы отмеривал высокорожденный Ситту Тиинка, словно вминая их в туповатые мозги согнанной на церемониал-плац черни. И даже самый въедливый слушатель не сумел бы различить в голосе Засухи-на-Сердце злорадства, ибо сановник умел сдерживать себя и казаться невозмутимым.
А ведь сердце его пело и ликовало в этот миг!
Он, Правая Рука Подпирающего Высь, ничем не выдавая того, вот уже два года, с самого прихода Могучих, ненавидел Ливня-в-Лицо тяжкой, неизбывной ненавистью, и только смерть одного из двоих могла бы утихомирить этот жаркий пламень…
Нет, не наградам Канги Вайаки завидовал Ситту Тиинка, ибо и сам не был обойден орденами. И не числу наложниц, поскольку сам имел гарем ничуть не меньший. Причина лютой неприязни крылась в ином. С тех самых пор, как выбрали его из многих Могучие и назвали высокорожденным, верховный прокурор ни о чем не мечтал так страстно, как о треххвостом знамени командующего войсками, продвигающими к высокогорным плато священные рубежи Нгандвани. Впереди отважных сипаев видел себя Ситту Тиинка, на белом ооле, и в сладких снах опрометью бежали от него трусливые мохнорылые и дикие дгаа, посмевшие чинить препятствия строительству тропы Железного Буйвола…
А вместо этого, желанного, ради чего только и стоит жить, по воле Могучих приходилось Засухе-на-Сердце чинить дознания, и суд, и расправу над глупцами, чересчур долгими на язык. И хотя службу свою он исполнял с должным рвением, но душа была отягощена.
Что с того? С Могучими не поспоришь…
Вот почему всю затаенную ярость и всю скрытую боль переложил Ситту Тиинка на того, кто заступил ему путь к осуществлению мечты. На Канги Вайаку, красующегося под вожделенным треххвостым знаменем в далеком пограничье, где так легко совершить подвиги и заработать бессмертную славу.
И говорил он, бледный от праведного гнева, так: чего же достоин человек, совершивший подобное, ни с чем не сравнимое святотатство? Кары достоин он, и та власть, что на Тверди, вынесла приговор, а та власть, что в Выси, пусть судит виновного своим судом!
В такт резким выкрикам Правой Руки Подпирающего Высь на помосте для почетных зрителей одобрительно кивал Александр Эдуардович Штейман.
Он был полностью согласен с оратором!
Туземный выблядок, посягнувший на жизнь землян, вне всякого сомнения, заслуживает смерти. И не просто смерти, а мучительной, специально придуманной, с изысками и сложным, хорошо проработанным ритуалом. А не расстрела или виселицы, на чем настаивал в ходе суда глава Администрации. Но! Вопрос о мере наказания был крайне деликатен, и вот именно этого никак не мог взять в толк дундук-подполковник.
Увы, прилюдная мучительная казнь была невозможна. Как и виселица, как даже и невинный расстрел. Потому что слишком много труда положили психологи Компании на то, чтобы вбить в головы аборигенам простенькую мысль: никто не властен казнить высокорожденных. Один только Тха-Онгуа определяет их судьбы, и ниточки их жизней в перстах его.
Таков краеугольный камень субординации королевства Нгандвани, и нельзя поручиться за лояльность рядовых строителей, если увидят они, как легко пролить кровь вельможи…
Значит, есть лишь один выход. Прилюдно унизить преступника, что вполне во власти короля, а затем бросить в земляную тюрьму…
– И да пребудет он там, в обители Ваарг-Таанги, до тех пор, пока не истечет сезон вторых дождей, – завершая речь, Ситту Тиинка уже слегка охрип. – Если помилует его Безликая по просьбе Тха-Онгуа, то пусть вернется нечестивец в мир живых очищенным и оправданным!
Генеральный представитель слегка хлопнул в ладони.
Он лично придумал этот приговор и сам написал его, до последней строчки. Но все равно восхитился, услышав, так, словно документ был порождением чьего-то иного, до крайности изощренного ума. Это было не просто умное решение, нет, оно было еще и ослепительно красиво: отдать аборигена на суд его же божков! Ваарг-Таанга Ваарг-Таангой, но пусть-ка попробует ублюдок выжить в сырой яме, когда вместе со вторыми дождями в долину заявятся Желтые Сестры! А если все пять лихорадок минуют его, то поглядим, окажутся ли столь же милосердными паучки, чей белесый яд в дни больших ливней становится не просто мучительно-жгучим, но беспощадно смертельным…
Доселе никто еще не выживал в земляной тюрьме!
Страшными станут последние часы жизни мерзавца-князька, и только после почетных, положенных высокорожденным похорон можно будет сказать, что преступник искупил свою вину.
Разве плохо придумано? Отлично! Больше того, ве-ли-ко-леп-но! И надо быть таким тупоголовым бараном, каков есть господин Харитонидис, чтобы, вопреки очевидному, упорно настаивать на расстреле!
Канги Вайака, видите ли, отличный воин, а подполковнику действительной службы, извольте понять, претит лицемерие. Он тычет в глаза офицерской честью! Между прочим, господин Штейман тоже офицер. И пусть даже его выгнали из криминалки за вымогательство, но это случилось давно, и все было результатом интриг, и вообще, ничего такого не было, а если и было, то кому какое дело? Он – офицер, и не надо лишний раз лечить его россказнями о каких-то там высших ценностях!
И он настоял на своем! Губернатору пришлось утереться, потому что контакты с туземцами лежат в сфере компетенции Генерального представителя Компании. Единственное, что смогла сделать бессильно злобствующая горилла в подполковничьих эполетах, это демонстративно отказаться присутствовать на церемонии. Плевать! Можно подумать, Александр Эдуардович восплачет от невозможности иметь рядом с собою столь приятного соседа! А кроме того, оно, может, даже и к лучшему. Налицо явный саботаж, и уж поверьте, сие будет надлежащим образом отражено в рапорте господина Штеймана, посвященном злоупотреблениям и бесчинствам главы планетарной Администрации…
– С-сука, – привычным словцом подбил итоги Шурик. – Суч-ара!
И одновременно с этим окончил чтение верховный прокурор Ситту Тиинка.
– Начнем же! – сухо усмехнувшись, приказал он.
Помощники палача тотчас подали ему необходимое, и Засуха-на-Сердце приблизился к столбу, на ходу расправляя длинный, толщиной в детскую руку кнут, сплетенный из полосок оольей кожи…
Конечно, не пристало ему, главе Тех, Кто не Спит в Ночи, самолично приводить приговоры в исполнение. На то есть специальные люди, избранные Могучими. Но в данном случае ситуация была совсем иной. Неприкосновенен для низкорожденных Канги Вайака, ибо священно тело его. Кто вправе поднять кнут на Левую Руку Подпирающего Высь? Всякий ответит: никто, кроме Правой Руки!
Отведя назад кулак, сжимающий короткое кнутовище, Ситту Тиинка чуть пошевелил им, и ремень тихо щелкнул.
– Бей, барабанщик! – прозвучал приказ.
Раскат грома сотряс Твердь.
Гибкая змея взметнулась в воздух, со свистом рассекла его и обвилась вокруг столба, на кратчайший миг словно бы прилипнув к блестящему от пота телу казнимого.
С первого же удара брызнула кровь. Широкий багровый рубец пересек напряженную спину Канги Вайаки, но Ливень-в-Лицо никак не отреагировал на чудовищную боль. Ни стона, ни вздоха не сорвалось со сжатых губ, и лицо высокорожденного не дрогнуло ни единым мускулом, словно раскаленное прикосновение кнута так и осталось незамеченным.
Удар! Удар! Удар!
«Бум! Бум! Бум!» – равнодушно отсчитывал барабан.
Удар! И еще! И еще!
«С-ш-ш-сь!» – визжал, разрывая воздух, ременный змей.
После десятого взмаха с оттяжкой на устах Левой Руки Подпирающего Высь появилась слабая усмешка. Он, похоже, радовался, что сумел превозмочь боль и притерпеться к ней, не доставив завистникам удовольствия наслаждаться своими криками.
Он молчал и улыбался.
Но это было неправильно! Не так предначертал Тха-Онгуа!
Известно каждому: тот, кто стоит у столба пыток, претерпевая заслуженную кару, обязан вопить и стенать, проклиная свою несчастную судьбу и безуспешно моля о пощаде. Истязуемому надлежит рваться из пут и каяться, ублаготворяя тем самым зрение и слух приговоривших, и совсем никуда не годится, если окровавленный молчит, усмехаясь, ибо это огорчает высших и подает скверный пример нижестоящим.
