Душехранитель - Гомонов Сергей "Бродяга Нат" (читать хорошую книгу .txt) 📗

Он распутал узел. Вода рвалась в его легкие, и веревка развязалась в самый последний момент.

Несколько быстрых, сильных рывков вверх, к звездам, плавящимся за зыбкой прозрачной гранью…

Он снова облекся в то, что может умереть. Но теперь — нескоро. Нескоро. Главное в жизни — Цель. Если есть она — даже дыхание горнила покажется легким теплым бризом.

Вода разошлась, и он сделал первый — жадный, затяжной — вздох. Он не забыл запах беды, не забыл запах счастья. Он помнил всё.

Забыв о боли в ноге, поплыл к берегу, встал на дно, скользя по илу, побрел по отмели…

Теперь ты — Владислав Ромальцев. Да будет так!

Влад вышел из реки, стянул футболку, отжал. Вылил воду из туфель. Встряхнулся, как встряхиваются звери. Даже ноющая боль в поврежденной ноге была теперь приятна.

Минут пять он смотрел в широкое величественное небо, наслаждаясь звездами, наслаждаясь пронизывающим тело ветром.

Перед ним расстилался Путь. Сколь длинен он будет? Это неведомо. Самое сложное — молчать на этом Пути. Молчать, даже когда говоришь вслух обычные слова. Слова не значат ничего. Лишь сердце не лжет, лишь душа — истинна. Таков закон, таково проклятье… Их проклятье.

Но есть еще один закон. И этот закон звучит так: «Жизнь всегда пробьет себе дорогу».

Добравшись до машины, Влад сел внутрь. Прочел записку, адресованную теперь лишь самому себе. Улыбнулся, опустил стекло, повернул ключи в замке зажигания.

Автомобиль сорвался с места.

Кружась в вихре, на асфальт падали маленькие обрывки бумаги…

ПО ПРОШЕСТВИИ ТРЕХ ДНЕЙ...

Надеждам, которые вселила в Николая бахчисарайская целительница Эльмира, не суждено было сбыться: испытав немалое потрясение, едва не умерев (врачи не стали скрывать этого от Маргариты), Рената так и не заговорила.

Поразительно быстро оправившуюся, ее выписали из больницы через три дня. Их выписали, с сыном.

Гроссман удивился: ее фигура вернулась в прежнее состояние, словно Рената никогда и не носила в себе малыша. Изумилась этому и Марго, причем, как отметил Гроссман, не без зависти.

Мальчик молчал в своем белом «конвертике». Не спал, но молчал. Ник с любопытством заглянул под кружево, накрывавшее личико младенца, и встретился взглядом с серьезными серыми глазами. И смотрели они как-то по-взрослому, хотя их еще и покрывала туманная голубоватая пленочка. Увидев эти глаза, Николай с облегчением перевел дух. Теперь-то вопросы о том, чей это сын, отпали. Такой взгляд принадлежал только одному человеку, лицо которого Гроссман никак не мог вспомнить все это время и по-настоящему вспомнил только теперь, увидев мальчика.

Рената поцеловала малыша в теплый лобик, на котором, треугольничком выбиваясь из-под чепчика, лежал маленький завиток светлых волос. Николай улыбнулся и привлек ее к себе. Маргарита наблюдала за немой сценой в зеркало заднего вида, а потом спросила:

— Как хоть назвали-то?

Только тут Ник спохватился, что он ни разу не спросил об этом жену, да и сам никогда не задумывался об имени для ее будущего сына — хотя в том, что это будет обязательно мальчик, был почему-то уверен с того самого момента, как узнал о его существовании от Эльмиры. Не по словам целительницы, а по собственным ощущениям знал. И уж много позже это подтвердилось при помощи новых медицинских приспособлений…

— И то правда! Ладонька! Как назвать?

Та показала знаком, что хочет что-то написать. Николай вложил ей в пальцы карандаш, протянул который уж по счету блокнотик. Так они пока и общались, медленно осваивая сложный язык глухонемых.

— Я балдею с этих русских! — усмехнулась Марго.

Рената, удерживая сверток у груди, неловко накарябала на листочке имя.

— Примерно так я и предполагал, — нейтрально заметил Ник и подал записку Рите.

— В честь Александра Палыча, что ли? — спросила та.

Гроссман кашлянул и отвернулся в окно.

— Ладно, сегодня у меня не получится, а завтра съездим, назовем, — сказала Голубева, обращаясь к нему. — С вас — бутылка «Мартини», между прочим.

— Ладно. Сашка так Сашка. Ренатка, дай хоть подержать.

Она лукаво прищурилась. Николай понял намек, но все равно наклонился к ней с нерешительностью. Рената подставила губы для поцелуя и лишь потом отдала «конверт».

— Ты хоть похныкай для приличия, молчаливый наш Алексашка!

Ребенок явно подумал. Повел взглядом по потолку машины. И двинул одним краешком рта. Получилось очень похоже на краткую улыбку, и на бархатистой щечке в тот момент проступила ямочка.

Николай и Рената расхохотались, а Марго раздосадовано переспрашивала о том, что же она пропустила.

Мальчик не проронил ни звука за весь день. Он был живым, активным, но хныкать даже не собирался. Гроссман призадумался, не является ли это первым «звоночком» отклонения от нормы. Когда же Маргарита уехала домой, малыш и подавно заснул. Проводив гостью, Николай обнаружил Ренату стоящей на балконе и смотрящей на вечерний город.

— Все хорошо? — спросил он.

Рената кивнула, но не оглянулась. Он взял ее за плечи, притянул к себе. Так они постояли: он — сзади, она — прижавшись к нему спиной. Как всегда, в безмолвии.

Лишь глубокой ночью Николай проснулся и увидел, что жена, положив рядом с собой сына, гладит его маленькие пальчики и тихо плачет. Ник вздохнул и сделал вид, что не видел этого, притворился спящим. Однако сон не шел к нему еще очень долго. И все это время Рената плакала — без всхлипываний, без малейших звуков. А малыш смотрел на нее задумчивыми серыми глазками…

Дмитрий Аксенов не собирался в этот вечер приезжать в «Горный цветок», но почему-то повернул руль и поехал не по той дороге. Лишь оказавшись в клубе, он удивился, зачем это сделал.

В спортзале царила странная обстановка. Дмитрий сразу ощутил: что-то здесь нечисто. Слишком много энергии, причем сконцентрированной локально, вокруг группы «его» ребят. Здесь царил подъем, слышался смех.

— Привет, Дмитрий! — из раздевалки вышел Володя-Афганец.

Дмитрий рассеянно протянул ему руку и только тут заметил: душой скучковавшейся возле тренажеров компании был этот размазня, «контуженный в голову» Ромальцев.

— О, Димыч! Здоров! — Самурай тоже заметил появление Аксенова. — По делу, али так?

Дмитрий повертел кистью, для важности неопределенно выражая: мол, «серединка на половинку». Не сознаваться же, что сам не знает, зачем его сюда принесла нелегкая…

Влад кивнул смеющемуся Хусейну и мягкой поступью хищника скользнул навстречу Дмитрию. Аксенов оторопел: вместо вечно сутулившегося безвольного Ромахи он увидел уверенного, прямого, как струна, человека с упругой походкой и проникающим в самую душу взглядом. Дмитрий никогда прежде не обращал внимания на цвет глаз у людей, а тут заметил. У Влада они были ярко-синими. Первым делом заметил! Удивительно…

И еще более удивительно, что носителем энергии, замеченной Аксеновым с момента прихода в зал, и являлся Ромальцев.

Холодный, «сканирующий» взгляд, чуть исподлобья. Правда, угрозы от него Дмитрий не почувствовал.

Только потом Влад заговорил:

— Приветствую. Знал, что заглянешь.

Рукопожатие — жесткое, даже властное, но на равных: Ромальцев не давил, не «накрывал» своей ладонью руку приятеля. Хорошее рукопожатие. Однако — не Ромахино. Раньше Влад подавал руку вяло, почти по-женски. С видом то ли одолжения, то ли подчиненности. Скорее, первое. Для того чтобы подчиняться кому-то, он был слишком не от мира сего. Равнодушен был прежний Влад. Что-то изменилось. Что-то в корне изменилось…