Душехранитель - Гомонов Сергей "Бродяга Нат" (читать хорошую книгу .txt) 📗

— А теперь ответь мне, мой непревзойденный везир [42], — соблазнительная Нут изменила цвет глаз, и теперь они приобрели тот сумеречный оттенок, из-за которого бог мудрости частенько терял голову и снимал с шеи образ своей законной жены; однако сейчас Тоту было не до любовных утех с подругой молодости. — Ответь мне, Тот: тебе самому зачем знать имя того, кто покусился на моего престарелого супруга?

— Нут, оставь! — он отодвинулся, не желая отвлекаться от главного.

Красавица чуть-чуть надула губы и снова завернулась в свою звездную накидку.

— Так что ты можешь сказать мне, предвечная?

— Ты не подозреваешь смертных, Тот?

Он расхохотался:

— Доселе я знавал лишь одного безумца, кто целился в солнце! Да и то, кажется, он был не просто смертным, а полубогом. Ему мерещилось не одно, а двенадцать солнц в твоем одеянии! Но ты же прекрасно знаешь, что Геб не дает стреле смертного ни малейшего шанса покинуть пределы его чертогов! Нет, это не под силу смертному, очаровательная Нут!

— Хорошо, ты меня убедил. Но я разочарую тебя, мой мудрейший: мне неизвестно, кто навредил моему супругу. Если же ты подозреваешь меня, то напрасно.

Тоту едва удалось отделаться от Нут с ее чарами. Нужно сохранить голову трезвой. Интересно, почему Нут хотелось узнать, с какой целью он ведет дознание? И что изменилось бы, узнай она, что провести расследование его попросил Усир, пребывающий ныне в Дуате? Кстати, одним подозреваемым меньше…

Иронично-усталый Пта, постукивая своим посохом, прибыл в гости по приглашению Тота поздно вечером. Бедному Пта приходилось юлить и вести постоянные дипломатические переговоры с Гебом и его сыном — Сетхом. Эти двое никак не могли прийти к общему мнению: те земли, которые отец готовил для буйных лесов, сын частенько иссушал знойным дыханием пустыни, а если где-то успевали вырасти радующие глаз деревья, Сетх мог себе позволить разгуляться жуткой бурей. А после смерти Усира наместник позволил себе еще одну возможность — повелевать молниями и грозой. Сырости Сетх не любил, поэтому бури и грозы чаще всего были сухими либо ледяными. Пта, сочувствующий людям, с трудом отвоевывал для них участки, где можно было возделывать поля. Да еще и заботился о том, чтобы на этих полях появлялся необходимый урожай.

— Мне все надоело, Тот, — пожаловался старый Пта. — Может, если Ра умрет, что-то изменится?

Но, уловив сверкнувший в щелках подведенных глаз любопытный взгляд Тота, бог плодородия слегка осекся:

— Я надеюсь, ты не думаешь, что я мог быть в этом по-настоящему заинтересован, Тот?

Старые друзья, они могли позволить наедине друг с другом почти полную откровенность. И Пта не прятал свою душу и сердце.

— Я не думаю, но твои слова означают странное… — подумав, вымолвил Тот. — Ты считаешь, что если сгинет весь мир…

— …то явится новый! — перебил его Пта и стукнул посохом по полу в подтверждение своих слов. — И там, возможно, к нам будут относиться с должным уважением, а не растрачивать наше влияние на мелочные междоусобицы.

«О-о-о! — подумал Тот. — Здесь играет застарело уязвленное самолюбие. Но Пта слишком прямолинеен. Он не стал бы плести интриги».

Затем, когда Пта уже отправился в покои для гостей и заснул, во Всевидящем Оке Тота возник юный Инпу:

— И что, Тот? Ты все еще не можешь найти виновного?

— Ты спрашиваешь по собственному почину или тебя уполномочил твой отец Усир?

— Ты так замысловато говоришь, мудрейший, что иногда я с трудом понимаю смысл сказанного тобой, — зевнув и похлопав себя ладонью по губам, отозвался судья и палач Дуата. — Я всего лишь поинтересовался, как идут дела. Это беспокоит меня всего лишь как представителя правосудия.

— Мне пока нечего доложить представителю правосудия, — усмехнувшись, ответил Тот прыткому молодцу.

Инпу подозрителен. Более других. Но он хитер: прекрасно знает, что доказательств нет. Зачем тому, кто проводит большую часть своей жизни в подземельях загробного мира, нужны лавры светила?

Умный и дальновидный Сетх долго хохотал, учуяв, откуда подул ветер:

— По-твоему, я стал бы устранять того, кто обязан мне до конца времен своим спасением от Апопа?! О, извечные! Тот, нельзя так смешить меня! Ведь не пристало правителю великой земли хихикать, как дочери горшечника, которой вихрем задрало подол юбки! Лучше подумай о моих драгоценнейших братике и сестренке — Усире и Исет! Они уже извелись в своем желании вернуть себе трон! Кстати, хотелось бы знать: родился ли у меня племянничек, благословенный всеми вами Хор?

— О чем не знаю, о том не знаю, Сетх, — слукавил Тот: сын Исет и Усира уже не только родился благодаря Инпу, но и значительно подрос. — А не хочешь ли ты лично навестить меня?

— Нет. Не хочу. У меня много дел в Инну. Уж прости. А насчет своих подозрений — забудь. Уж скорее твоя жена Маат занялась бы блудом, нежели я возжелал бы свергнуть Атум-Ра, мою опору. Ха-ха-ха!

Но кто? Кто? Небтет, супруга Сетха, — чересчур слабовольна. Мать (родная мать) Инпу скорее придумает смесь для любовного приворота, нежели яд, который неспособен распознать сам Ра. Она могла бы стать исполнительницей, но это означает, что Тот многое упустил, наблюдая за взрослением младшей дочери Нут. Ра отравили стрелой, Небтет же никогда не умела стрелять из лука.

Чего не скажешь о…

Воительнице Сехмет, жене Пта, своей волей подчиняющей себе громадных диких кошек! Недаром шлем ее изображает раззявленную пасть льва — она грезит боями. К тому же ей вполне могло взбрести в голову немного пощекотать Ра, чересчур уверенного в своей мощи.

Сколько же их, подозреваемых! И ведь каждый мог быть заинтересован в свержении Атум-Ра — так или иначе…

А что если Сетх прав? При всей своей злобе он прозорлив, и прозорливость его не от ума, а от сердца. А сердце у Сетха большое, Тот знал об этом очень хорошо…

Они встретились с двумя виновниками на исходе третьего дня после выздоровления Атум-Ра.

— Так зачем тебе понадобилось это? — обратился Тот к зачинщику преступления.

Оба опустили глаза. Собравшись волей, зачинщик заговорил…

ДВАДЦАТЫЕ ЧИСЛА ИЮНЯ…

— Что-то давно тебя не видно, Ромаха! — поприветствовав Ромальцева, с мягким акцентом заметил Горец-Хусейн.

Влад высвободил руку из огромной ладони приятеля. Действительно, давно уже он не заходил в клуб. Ощущение, что рамки мира сжимаются вокруг него все теснее, выдавливая в небытие, появилось у молодого человека прошлой осенью, и теперь существование становилось все более невыносимым. Все меньше и меньше событий, способных заинтересовать, все больше мыслей о сладостности смерти…

Поначалу он хотел спастись, уйти от этих губительных идей. Потом появился звучащий в голове печальный голос, который констатировал безысходный факт: Влад не жилец на этом свете.

Ромальцев так и не поделился своей проблемой с Надей, когда в последний раз летал в Новосибирск. Вскоре стих и тот голос у него в мыслях. Влад остался один. Один на один с миром, который, сплотившись в глухой комок, душил его кольцами питона и бесстрастно вопрошал: «А что ты сделал, чтобы было иначе?»

Хусейн покачал головой. Ему очень не понравилось, как выглядел Ромальцев, которого добродушный богатырь считал если и не другом, то хорошим приятелем.

Посидев за тренажерами, Влад вяло отказался от предложенного Лешим спарринга, попрощался и уехал домой, чтобы снова не уснуть и снова смотреть всю ночь с моста в черную реку — до самого рассвета… В черную реку, ждущую жертвоприношения…

Николай метался неспроста: он не мог представить, как они, и без того слишком загостившиеся у Маргоши, принесут сюда орущего младенца, который вот-вот должен был появиться на свет. Жизнь отучила его от привычки к комфорту, но тут уже дело не в личном удобстве. Позволить, чтобы посторонний человек страдал из-за их беды, Гроссман считал ниже своего достоинства.