Времена не выбирают - Мах Макс (читать книги онлайн бесплатно регистрация .txt) 📗

– Их трое, – холодно сообщила Виктору Клава. – То есть на данный момент мы вычислили троих, и одного из них, представь, я знаю в лицо.

– Кто? – В принципе, вопрос был двусмысленный, но Клава его поняла правильно и ответила по существу.

– Некрасов, Шенквеллер, Готардо… И, разумеется, их люди, – сказала она, вероятно предполагая, что эти фамилии для Виктора что-то говорят. Но он из этих троих знал только одного. Впрочем, и этого оказалось вполне достаточно.

– Некрасов, – все-таки уточнил Виктор. – Это Георгий Николаевич Некрасов? Я тебя правильно понял?

– Да, – подтвердила его догадку Клава. – Он самый.

«Неслабо! – покачал он мысленно головой. – Совсем неслабо!»

Некрасова Виктор знал лично, то есть не то чтобы знал близко, но встречаться приходилось. Георгий Николаевич являлся одним из «мелких» российских олигархов, хотя насколько он мелок, никто на самом деле не знал. Просто Некрасов формально дистанцировался от московских небожителей, представляясь провинциалом и человеком хоть и со средствами, но отнюдь не долларовым миллиардером. Просто хозяин то ли одного, то ли нескольких предприятий в Восточной Сибири. Да еще, может быть, акционер какого-то количества других невразумительного уровня фирм, разбросанных по краям и весям бывшего социалистического отечества, включая сюда и те, что находились по нынешним временам «за бугром», то есть в насквозь независимых Украине, Латвии и Грузии с Казахстаном. Жизнь Некрасов вел неприметную, в политике замечен не был, и вообще как бы и не существовал, что теперь – задним, так сказать, числом – было Виктором вполне оценено.

– Кто такие Шенквеллер и Готардо? – спросил он, подозревая, что услышит нечто, очень похожее на то, что знал про Георгия Николаевича, и не ошибся.

– Ален Шенквеллер, – ответила на его вопрос Клава. – Американец из пенсильванских немцев, но живет в Мексике и там крутит свои бизнесы. Александра Готардо – латино, разумеется, и тоже по паспорту американка, но живет в Восточной Европе, конкретно в Венгрии и Чехии. Все трое крайне схожи по модус операнди, [127] то есть нигде не доминируют, к политике отношения как будто не имеют и вообще неприметны. В меру богаты, но ничего сверхъестественного, публичности избегают, и все трое, заметь, Виктор Викентьевич, проклюнулись как раз в середине девяностых. Примерно девяносто четвертый – девяносто пятый годы.

– И кого из них ты знаешь? – спросил Виктор.

– Шенквеллера, – ответила Клава несколько излишне натянуто. Во всяком случае, Виктор что-то такое почувствовал и порадовался даже, что разговор идет по личному каналу, кодирование которого позволяло разговаривать как бы вживую.

– И? – спросил он.

– Его зовут Генрих Левингер, насколько я знаю. – Клава не то чтобы стеснялась, но явно была не в восторге от необходимости о нем говорить. – Он из моего призыва. Пятьдесят девятый год. Последнее известное мне звание – Девятнадцатый Седьмой «Языка», погиб при невыясненных обстоятельствах в две тысячи девятьсот семьдесят четвертом [128] году.

– Так, – сказал Виктор. – Замечательно, но я пока еще не понял, откуда такая уверенность, что это «земляки»? Ты, Клавочка, уж не стесняйся, дело житейское, сама понимаешь, но я должен знать.

– Да ты уже все понял, Виктор Викентьевич, – усмехнулась Клава. – Так что и добавлять вроде бы нечего. Мы были близки, а потом он «погиб». Компре ву, нес па? Или еще что-то надо объяснять? А насчет «земляков», так он меня в них и вербовал, так что, если с тех пор не перекрасился, то самое оно!

– Все, – заверил ее Виктор. – Забыл.

– Закрыли тему, – согласилась Клава. – Но тут есть еще один момент, Виктор Викентьевич.

– Что за момент?

– Через них, этих троих, я имею в виду, мы вышли еще на одного фигуранта…

По ее голосу Виктор догадался, что услышит сейчас что-то и вовсе сенсационное, но одновременно, как бы краем сознания, отметил один любопытный момент, который, по совести говоря, не был для него уж вовсе новым, но на который он раньше как-то внимания не обращал. Люди из внутреннего круга начали «оттаивать». Более подходящего слова у него для этого феномена не было, но зато оно точно отражало суть явления. Прошедшие многократное кондиционирование, тренированные и жизнью битые разведчики в своем кругу стали потихоньку вылезать из скорлупы тотального абстрагирования, людьми становились. Интонации разные допускали, за лицом и глазами не следили, не говоря уж о вазомоторике. Не чемпионы, в общем, по игре в покер, а нормальные люди с нормальными эмоциями.

«И это правильно, – решил он. – Потому что иначе все мы какие-то фазольты и фафнеры [129] получаемся, а не человеки из мяса и костей. Вот только бы еще Макса «подрастопить»…

При мысли о Максе физически сжало грудь, и Виктор поспешил задвинуть это воспоминание куда поглубже, стремительно переключаясь на дела сегодняшние. Он ведь про себя и Макса все уже понял. Лишиться Макса для него было равнозначно тому, чтобы потерять половину себя. Макс, Вика и Лика составляли на самом деле тот крошечный, в масштабах Вселенной, но бесконечно ценный индивидуально, Мир, который, не покривив душой, он мог назвать внутренним миром Виктора Викентьевича Дмитриева.

– Через них, – сказала Клава, – этих троих, я имею в виду, мы вышли еще на одного фигуранта…

– Кто таков? – спросил Виктор.

– Некто Нойман, Карл Нойман из Байреса. [130]

– Тоже девяностые годы? – поинтересовался Виктор.

– В том-то и дело, что нет, – с удовольствием смакуя информацию, ответила Клава. – Во всем остальном точная копия наших друзей, но Карл Нойман вроде бы родился пятьдесят лет назад в Аргентине. Вот только есть у меня, Виктор Викентьевич, смутное подозрение, что Карл Нойман и его папочка Дитмар, родившийся соответственно в Венесуэле, в тысяча девятьсот тридцать девятом году, и его дедушка Конрад, переселившийся в Парагвай в девятьсот двадцать девятом, это одно и то же лицо.

– И не стареет?

– Похоже, что нет.

– Как он с ними связан?

– А он и не связан, он на них вышел почти одновременно с нами и вступил в контакт. Тут мы его и заметили.

– Класс! – восхитился Виктор. – Высший пилотаж! Крути их, Клава, на всю катушку крути! Это ведь какие резервы они должны были скопить! Только, бога ради, Клавушка, – сказал он, заканчивая и без того затянувшийся дольше возможного разговор. – Аккуратненько! Это ведь те еще зубры, их голыми руками не возьмешь.

– Нешто жизни не знаем, начальник, – хохотнула довольная Клава. – Иди, крути свой «Брест-Литовск» и ни о чем не волнуйся. Я просто тебе рассказать хотела, а так справимся.

Первыми в Утопию ушли головорезы полковника Шця. Вообще-то, по всем данным, полковника уже следовало величать герцогом Ця, потому что никого, кроме него, в живых их «серебряной линии» не осталось, но стрелки и командиры, включая и самого Виктора, – вероятно, в силу привычки, – продолжали величать его по-старому, а Шця, что характерно, и не возражал.

– Тридцать секунд, – сухо сообщил штаб операции.

«Полет проходит нормально», – нервы были напряжены, поскольку наверняка Виктор ничего не знал и знать не мог. Он мог только надеяться, что интуиция, которая никогда его не подводила, не обманула и на этот раз.

– Сорок пять секунд.

Все стволы были направлены на Дверь, которую на самом деле «видели» сейчас только Виктор, Кержак и еще трое доверенных людей. А время, медленное, как с похмелья, продолжало неторопливо утекать в бездонную прорву вечности. Разведчики были уже там, а все они пребывали в условно безопасном здесь, но вот душа – душе ведь не прикажешь – тоже ушла уже за Порог, силясь постичь то, что пока не было дано Виктору в ощущениях.

– Шестьдесят секунд. Вторая группа пошла, – сообщил штаб, но это была, в сущности, всего лишь процедурная рутина. То, как ушли на ту сторону еще шесть разведчиков, видели все. На проекциях или мониторах электронных приборов слежения или, как Виктор, вживую, но, так или иначе, событие это незамеченным не осталось.