Время войны - Антонов Антон Станиславович (читать книги онлайн полные версии .txt) 📗
Тут сразу три пули попали в самого Казарина, но все ударили в бронежилет. Толпа навалилась на строй мобилизованных, и они, дрогнув, откатились. Кто-то отстреливался, но большинство просто стремилось укрыться за линией бронетехники 13-й фаланги.
Эта линия, по идее, должна была помешать «казаринцам» отступить, но стрелять в союзников никто не стал. Бронетехника просто отсекла мобилизованных и часть прорвавшихся мятежников и только потом открыла огонь по толпе.
— Брать живыми! — командовал Казарин своим бойцам, которые теперь схватились уже с примерно равными силами мятежников, прорвавшихся в промежуток между двумя линиями бронетехники. Тут у «казаринцев» было преимущество — мятежники, в массе своей безоружные, оказались в ловушке, да и инстинкт толпы тут уже не действовал.
13-я рассеяла толпу в центре, но на весь город сил у нее не хватало. А город бурлил, и напрасно генерал Казарин взывал к мирным жителям теперь уже по радио.
— Подавление мятежа поручено Палу Страхау. Ему дана полная свобода действий и разрешено смести город с лица земли. Думаю никто не сомневается, что он на это способен.
Разумеется, Страхау был способен на все, особенно ради спасения своей жизни и сохранения благосклонности новых хозяев. Он предложил обрушить на мятежные районы град зажигательных бомб, используя для этого целинские самолеты и мобилизованных летчиков, которых еще не успели перевести на фронт.
Казарин не хотел отдавать ему этих летчиков и тянул до последнего в надежде, что горожане одумаются, но когда альтернатива стала простой и недвусмысленной — согласиться или умереть, он предпочел остаться в живых, понимая, что его смерть не изменит ничего, а живой он может сделать многое.
Его последнее выступление по радио звучало так:
— Командование ударных частей легиона маршала Тауберта обращается ко всем, кто не участвует в восстании и дорожит своей жизнью и жизнью своих близких. Час назад при попустительстве «органов полиции» повстанцами были разграблены оружейные склады армейского резерва, и теперь все возможности мирного разрешения конфликта исчерпаны. Чтобы оправдаться за неудачи своих подчиненных, Пал Страхау отдал приказ о ракетном обстреле и воздушной бомбардировке города. Единственное, что мы можем сделать — это эвакуировать тех, кто не участвует в восстании. Мы призываем мирных жителей покинуть город. Выходите на окраины, выводите детей, ищите спасения там, где стоят ударные части, обращайтесь на вербовочные пункты — мы сделаем все, чтобы вам помочь.
А в это время к городу уже подходила фаланга, снятая с перешейка. Прежде чем вступить в противоборство с восставшими, ей пришлось отлавливать по улицам разбежавшихся «страховцев», которые только что совершили великий подвиг — отдали повстанцам гору целинского оружия, которое было собрано из разных частей и складов и предназначено не только для вооружения «органов полиции», но и как резерв для фронта.
У Казарина, правда, были свои резервы, но это не меняло сути дела. Теперь у повстанцев появилась масса оружия и боеприпасов. И Страхау убедил Тауберта, что в отношении пленных для отгрузки город уже выдоен дотла. Так что жилые кварталы вполне можно бомбить. А если понадобится — то и промышленные. Промышленности на полуострове — завались. не обеднеет.
Зато другим городам неповадно будет.
Тауберту такой подход понравился. Но с бомбежкой вышла загвоздка. Несколько летчиков-целинцев устроили эффектное самоубийство в стиле камикадзе, причинив особенно много разрушений прямо на аэродромах. Но и те, кто действительно бросал бомбы на повстанцев, швыряли их как попало, и задуманных колец огня, которые должны были выжечь все живое в самых опасных секторах, не получилось.
Пришлось отзывать авиацию с фронта, и тут не возражали даже земные генералы, поскольку неудачная бомбардировка только разозлила повстанцев.
Только Шубин, командир 13-й фаланги, буквально сатанел при виде всего этого и не стеснялся в выражениях, говоря с начальством.
— Мы взяли город почти без выстрела, — кричал он. — Целый и невредимый. А вы хотите сравнять его с землей!
Но его уже никто не слушал.
Кошмар начался ночью, когда подтянулись не только самолеты легиона, но и ракетно-артиллерийские центурии из тактических тылов фронта. Какое-то время все они колебались, потому что Шубин отказался выводить 13-ю из города, но выбора не было.
Когда 13-я выходила из города под утро, малыми группами, каждая из которых выводила за собой мирных граждан, Чайкин был похож на сплошное море огня.
«Казаринцы» тоже всю ночь эвакуировали из города людей. Но подсчитать, сколько всего удалось спасти, было трудно. Не все оставались под защитой ударных частей. Многие — наверное, большинство — разбредались по окрестным городкам и деревням.
Среди них наверняка были и повстанцы, так что не зря Казарина обвиняли в укрывательстве мятежников. Страхау требовал его расстрела, но Бессонов, Тутаев и Сабуров объявили его героем, а на Страхау возложили вину за мятеж, утерю оружия, разрушение города и срыв графика отгрузки пленных (который выразился в массовом уничтожении мирных граждан).
Последнее было более чем справедливо. Перед мятежом землянам каждый день твердили, что за порядок на оккупированных территориях теперь отвечает Страхау — так что ему отвечать и за восстание со всеми его последствиями.
— Я никого не хочу наказывать, — подвел итог маршал Тауберт. — Думаю, теперь ни один город не захочет повторить судьбу Чайкина, и на полуострове станет спокойнее. Органам полиции будет проще работать, и больше подобные инциденты не повторятся.
А когда Тауберт объявил, что в наказание за недопустимое поведение своего командира, невыполнение приказов и мягкотелость по отношению к мятежникам, а также в связи с уничтожением города Чайкина, за который она несла ответственность, 13-я фаланга переводится на самый опасный участок фронта, Бессонов и Сабуров, собравшись на корабле у Тутаева (где они могли не опасаться прослушивания), сошлись во мнении:
— Теперь остается только одно. Страхау надо убить.
Это сказал Бессонов, а Сабуров, кивнув, произнес одними губами:
— Лучше уж самого Тауберта.
— Кода к его ошейнику у меня нет, — развел руками Тутаев.
— А к ошейнику Страхау есть? — тихо и быстро спросил начальник разведки легиона.
53
Игорь Иванов проснулся после полудня. Было жарко, но, может быть, это просто горела кожа, опаленная огнем минувшей ночи.
Босоногая крестьянка, юная и свежая — некрасивая, пожалуй, но прелестная как раз благодаря этой свежести и непосредственности, которую легко было принять за неиспорченность, — принесла ковш ледяной воды.
— Ты кто? — спросил Игорь.
— Брат говорит — ты вытащил его из огня, — ответила девчонка.
А, ну да. Брат. Игорь вытащил парня из огня, а парень вытащил их из города.
Впервые за две недели Игорь спал в мягкой постели на относительно чистом белье. В городе было полно пустых квартир, но с тех пор, как появились партизаны, легионеры редко решались отходить далеко от своих машин.
Лана Казарина спала с ним. Тоже впервые за много дней, потому что любовь у них в последнее время не ладилась. То Лана была не в настроении, то Игорь не в состоянии.
Но после адской ночи в Чайкине им и на этот раз было как-то не до любви. А теперь Игорь лежал в постели один.
— Где моя женщина? — поинтересовался он.
— Сторожит, — лаконично ответила крестьянка.
— А тебя как зовут? — спросил Игорь, обнимая девчонку за бедра и притягивая к себе.
— Яна, — ответила она, не делая никаких попыток к сопротивлению.
Игорь уже слышал, что целинские деревни погрязли в разврате, который власти даже поощряют — очевидно, чтобы в любой момент иметь возможность посадить по закону об общественной нравственности любое количество пейзан. Всегда полезно иметь резерв на случай войны или пожара.
Теперь война была в разгаре и большой пожар догорал совсем недалеко отсюда. Общественная нравственность отдыхала.
