Я – инопланетянин - - (читать книги онлайн без TXT) 📗

Итак, я удалился на сорок миль от берега и, миновав плавучие города Лорд-Райт и Лорд-Лефт (в ту пору они еще строились), взял курс на Мидлтон, а после включил автоматику и уселся в шезлонг на баке, чтобы есть ананасы, пить апельсиновый сок и созерцать. Я занимался этим еще четыре дня, пока моя «Рина», раскинув белые крылья парусов, мчалась мимо Мидлтона и Норфолка к морю Фиджи. Погода стояла прекрасная, ветер был попутный, а вечерами океан менял свой изумрудный оттенок на фиолетовый, так что, если забыть об одиноком солнце в небе, все походило на Уренир. По временам мне казалось, что, если плыть все дальше и дальше на восток, яхта достигнет материка Иггнофи и каменистого пляжа, где на темных валунах застыли морские ящерки и где в тени шатровых деревьев белеют стены отчего дома. Дома, а не убежища, не опорного пункта… Разница между тем и другим была велика и определялась не роскошью обстановки или количеством комнат, а человеческим фактором. Что такое настоящий дом? Место, где живут твои близкие… Тут, на Земле, я их потерял и потому был бездомным и бесприютным.

Тридцать вторая параллель, тысяча двести сорок миль от Нового Южного Уэльса [82], поворот на юг, к Новой Зеландии… Я был готов отдать команду автошкиперу, но в этот момент пискнул локатор – что-то приближалось к «Рине», какое-то суденышко, затерянное в просторах океана. Шло оно на юго-запад, но не под парусом – ветер был встречный, – а на моторе, и я сначала решил, что встретился с рыбачьей лодкой. Или с маленьким катерком… Но до новозеландских берегов было двести десять миль – слишком большое расстояние для крохотной посудины!

Мы сблизились, и я увидел небольшой катамаран. Два пластиковых корпуса, настил с каютой, мачта, два маломощных движка и груда емкостей с горючим… Это сооружение торчало над водой на две ладони и выглядело столь потрепанным, будто плавал на нем еще Магеллан или в самом крайнем случае Тур Хейердал в одной из первых экспедиций.

Но я любовался не жалким судном, а его командой. Была она небольшой, такой же, как на «Рине», и отощавшей, однако выглядела очень привлекательно. Девушка лет двадцати, но с пышными женскими формами, рослая, статная, смуглая, почти нагая; жгучие огромные глаза, волосы до середины бедер, крепкие груди с темными сосками, мягкие черты полинезийки и неожиданно строгий решительный рот… Не женщина – гибель Помпеи! Я торопливо спустил паруса, она заглушила моторы, и мы сошлись среди безбрежных вод, словно сказочная нереида с мифическим тритоном.

– Ты кто такой? – крикнула прекрасная незнакомка.

– Жак Дени, вольный мореплаватель, – представился я.

– Француз?

– Самый натуральный. Из Парижа.

– Это хорошо, – одобрила она, уставившись голодным взглядом на ящик с ананасами. – Мой отец тоже был французом. Из Марселя.

Мы помолчали, разглядывая друг друга. Потом я спросил:

– Хочешь есть, ваине [83]?

Она энергично кивнула, темные пряди заплясали по плечам и груди.

– Прыгай ко мне. У меня не яхта, а целый плавучий ресторан.

Она прыгнула. Так я познакомился с Ивон Сенье, дочерью Клода Сенье из Марселя и Ваа Отоо с островка Наори. Впрочем, ее отец и мать были давно мертвы, как и большая часть жителей острова.

Этот клочок скалистой тверди в Тихом океане был местом весьма примечательным. Тридцать градусов южной широты, сто семьдесят восточной долготы, две тысячи миль до австралийского побережья, пятьсот – до ближайшей суши, островов Кермадек, пустынных и почти необитаемых. Но о Наори этого не скажешь; во времена расцвета здесь теснилось тысяч десять полинезийцев и европейцев – огромное население для островка в три мили в поперечнике! Остров был открыт в 1798 году и девяносто лет принадлежал британцам, затем его захватила Германия, а в Первую мировую оккупировали австралийцы. Еще полвека Наори считался подмандатной территорией, сначала австралийской и британской, затем – ООН, и, наконец, в конце шестидесятых, став суверенным государством, вступил в эпоху процветания. Ее основой были фосфориты, добыча коих велась Британской фосфатной компанией на протяжении многих лет. Само собой, этот доходный промысел отошел государству, добыча выросла до трех миллионов тонн, и в результате к началу нынешнего века остров сделался пустыней. Затем сырье иссякло и люди разъехались, кроме немногих упрямцев, ютившихся на южном берегу. Было их около двухсот, и жили они на узкой полоске земли меж океаном и пустошью, изрытой карьерами да ямами. Индустриальная эра закончилась, цивилизацию смыло с наорииских берегов, зато остались три приятных, полезных и мирных занятия: рыбная ловля, сбор кокосовых орехов и размышления о вечном. Островитяне предавались им лет десять, пока Наори не погрузился в пучину забвения – иными словами, считалось, что остров необитаем.

Эти сведения, датированные две тысячи девятым годом, я вьшовил из покет-компа. О новейших временах поведала Ивон, и это оказалась совсем не та история, какую можно слушать на ночь. Лет пять тому назад Наори был открыт вторично, но кем, она не знала; просто явился корабль с людьми, и были среди них похожие на европейцев, на малайцев, на китайцев и не похожие ни на кого – темные, но не такие, как полинезийцы. Корабль, судя по описанию Ивон, напоминал британское сторожевое судно класса «Блэквуд», списанное давным-давно, однако в хорошем состоянии, без пушек, но с пулеметами и даже с ракетной установкой. Пришельцы (Ивон называла их «мердерс», убийцами) высадились на берег, согнали жителей деревни в кучу и принялись сортировать: девочек лет с десяти, девушек и молодых женщин – направо, всех остальных – налево. Этих вместе с родителями Ивон отвели к ближайшей яме и перебили – всех, включая грудных младенцев; яма потом была пересыпана хлоркой и зарыта. Девочек и женщин – а их осталось тридцать шесть – распределили среди мердерс, но всем добычи не хватило; кое-кому из пленниц пришлось обслуживать троих, а то и четверых. Ивон, можно сказать, повезло – ей покровительствовали главари, и потому она уцелела. Что удалось не каждой островитянке в последующие годы.

Корабль уходил и приходил, команда сгружала еду и спиртное и развлекалась с наорийками – неделю, две недели, месяц. Потом убийцы исчезали, оставив на острове стражей – когда пятерых-шестерых, когда и больше. Это был спокойный период, если не сопротивляться насильникам, не вспоминать умерших и не плакать слишком часто. Но Ивон не плакала – от ненависти сохли слезы и горело сердце.

Потом все кончилось.

– Каким образом? – спросил я, подкладывая ей на тарелку ломти консервированного тунца.

– Мы подорвали корабль. – Ивон прожевала кусок и потянулась к банке с тоником. – Отправили к дьяволу этих убийц! Я нашла взрывчатку в старых карьерах… ом-мо… аммо…

– Аммонал, – подсказал я.

– Да, аммонал. В карьерах много аммонала, Жак, но мне были нужны машинки… – Она неопределенно повела руками. – Такие, чтобы одну прикрепить к взрывчатке, а на другой повернуть рукоять. Я их искала, и я их нашла!

– Ты знаешь, как обращаться с радиоуправляемым запалом? Откуда, ваине?

– Отец научил. Он старый, мой отец… был старым, все умел, работал подрывником… – Ивон отодвинула пустую тарелку и принялась за ананасы и бананы. – Вкусно! Никогда такого не пробовала!

– Ты протащила взрывчатку на судно?

– Да. Я носила и другие девушки. – Она помрачнела, вспомнив, должно быть, зачем их звали на корабль и что там с ними делали. Потом, оскалившись в мрачной усмешке, сложила пальцы щепотью: – Носили вот столько, целый месяц. Я принесла машинки – эти, как ты называешь, запалы… А когда мердерс ушли, когда отплыли на милю… – Ивон резко крутанула пальцами, словно поворачивая рычажок взрывателя. – Бумм! Бумм, бумм, бумм! Ни корабля, ни мердерс!

– А те, что были на берегу?

– Остались шестеро. Перепились. Мы их связали и бросили акулам.

Врет, почувствовал я, однако настаивать не решился. Налил ей сока и спросил: