Москит. Конфронтация - Корнев Павел Николаевич (книга регистрации .txt, .fb2) 📗
Василь указал на мою койку, где был разложен мундир и уточнил:
— В прапорщики?
— Ну да.
— Из фельдфебелей?
— Ага.
Василь заржал в голос.
— Вот ты, Петя, даёшь! Да ты никак в рубашке родился!
Я махнул рукой.
— Да я сам не знал, что в подпоручики временно произведён. Ерунда, в общем. Легко отделался. Спасибо огромное, что прикрыл. За мной должок.
— Ой, брось! — отмахнулся Василь. — Там всех дел на пять минут было.
— Да ладно!
— Серьёзно! Одним сказал, что ты не штатский, а фельдфебель, просто в госпитале лежишь. Другим намекнул, что не сдуру в драку полез, а монархистов на дух не переносишь. Ну а третьим о контузии шепнул, мол, никакой ты не пьяный, а после ранения не отошёл. Так и повлиял на общественное мнение. Дело техники.
Я покачал головой.
— А с буфетчиком что не так? Говорят, ты его крепко припугнул.
— Это было, — подтвердил Василь. — Один летун паршивцу втихаря денег сунул, чтобы он показал, будто ты кортик выхватил и потерпевшего пырнул. Ну я и объяснил доступно, что господами офицерами в военной комендатуре займутся, а вот ему серьёзного разговора с дознавателями Республиканского идеологического комиссариата никак не избежать. Мигом на попятную пошёл!
— Да ты меня просто спас! Буду должен.
— Брось! Я своё уже получил.
— Это как?
— Да все инциденты с операторами комиссариат на свой контроль в обязательном порядке берёт, вот туда к шапочному разбору Зимник и подъехал. Просмотрел показания, пальчиком мне погрозил и дал срок до конца года на пик румба выйти. Ему перевод в столицу светит, будет в «пятнашке» службу нести. В «Секции 15-С», в смысле. Если уложусь, он меня с собой взять пообещал.
— Ого! И ты что?
— Согласился, конечно! Только сказал, что без Машки не поеду. Вроде тоже реально.
— Ну здорово же! — порадовался я за товарища. — Поздравляю!
— Да пока не с чем, — усмехнулся Василь, поглядел на папиросу и выкинул её в окно.
— Ты чего? — удивился я.
— Рашид Рашидович пристал как банный лист — брось да брось! — пояснил сосед по комнате и тяжко вздохнул. — Не слышал ещё эту его присказку? Вдыхая ядовитый дым, недолго будешь молодым! Ладно, не проблема. Я пока неходячим был, почти отвык уже. Расскажи лучше, что на трибунале было.
Я убрал мундир в шкаф, плюхнулся на кровать и в красках расписал постигшее представителей воздушного флота фиаско.
Утро выдалось насыщенным. Под присмотром Рашида Рашидовича я размялся, под контролем Федоры Васильевны отработал комплекс медитативных упражнений, а после она меня ещё и размяла хорошенько. Перед визитом к Лизавете Наумовне я успел заскочить в столовую и наскоро позавтракать, вот там-то меня и окликнули.
— Петя!
Внутри всё так и обмерло, но растерянности не выказал, убрал на стойку поднос с грязной посудой и лишь после этого обернулся к Лии.
— Петя, нам надо поговорить! — прямо заявила та.
Наверное, стоило бы сослаться на сильную занятость и отсутствие времени, но дал слабину, указал на выход.
— Идём.
А только мы вышли на улицу, и Лия уткнулась лицом в мою грудь, зашмыгала носом.
— Петя, ну что со мной не так? Почему я вечно всё порчу?
Я подавил тяжкий вздох, приобнял барышню одной рукой и заметил:
— Так понимаю, ты решила, что любишь Герасима…
Лия, не отлипая от меня, закивала.
— И ты ему об этом сказала?
Ответом стала новая серия кивков.
— И что он? — спросил я через силу.
Барышня задрала заплаканное лицо и сказала:
— И он меня тоже…
Тут уж я совсем запутался.
— Погоди, а что ты тогда испортила?
— Так ты ведь у него занимался! А теперь как же? Я всем только хуже сделала!
Припомнился застольный разговор с Василем, и я рассудительно заметил:
— Слушай, Лия, ну ты чего? Мы не женаты, детей нет, и в вечной любви ты не клялась. Полюбила другого, так что ж теперь — всю жизнь мучиться?
— Я так тебе обязана и получается — подвела!
— Брось!
— Нет, в самом деле! Я ведь знаю, как для тебя важно развить сверхспособности! А Гера — прекрасный наставник. И, получается, из-за меня…
Барышня продолжала прижиматься грудью, и эта близость вкупе с невозможностью чего-то большего причиняла мне едва ли не физический дискомфорт, вот я и отстранил Лию от себя, строго произнёс:
— Ну-ка, успокойся! Нечего тут сырость разводить! То, что было между нами, — это наше, ты Герасима сюда не впутывай. Не могу сказать, будто совсем уж на него не злюсь, но обещал ведь не ревность, так? У меня к нему претензий нет, буду заниматься под его руководством, как и раньше.
Лия вроде бы даже лицом просветлела.
— Правда?
— Правда. И мы с тобой непременно останемся друзьями. Только дай мне немного времени в себя прийти и с мыслями собраться. Хорошо?
— Спасибо, Петя! — Барышня приподнялась, поцеловала меня и повторила: — Спасибо!
Дальше она, вытирая на ходу платочком глаза, поспешила прочь, а я покивал головой.
— Да-да, я настоящий друг. Знаю, знаю.
И вроде какое-то облегчение разговор должен был принести, а на иглотерапию к Лизавете Наумовне я пришёл взвинченным до крайности. И конечно же сие обстоятельство незамеченным не осталось.
— Всё в порядке, Петя? Выглядишь расстроенным.
— Устал, — отмахнулся я, не желая откровенничать.
Рассказать о разрыве с девушкой мне и в голову не пришло. Это прозвучало бы жалко, а жалким в глаза Лизаветы Наумовны я выглядеть отнюдь не хотел.
— Альберт Павлович просил привет передать, — сказала тогда Лизавета Наумовна.
— О! — оживился я. — Он в Зимске?
— Нет, звонил из Новинска. Проходи, раздевайся.
Я так и поступил, улёгся на кушетку и постарался расслабиться, но не тут-то было.
— Ну и что с тобой сегодня такое? — услышал я уже после третьего укола иглой.
— А что со мной такое?
— Петя, не юли! Быстро говори, что случилось!
— Да всё нормально!
Лизавета Наумовна фыркнула и спросила:
— Ты ведь понимаешь, что в любом случае мне всё расскажешь?
Нельзя сказать, будто следующий укол оказался таким уж болезненным, но и приятных ощущений он вовсе не доставил.
— А как же клятва… — попытался я перевести всё в шутку, — как там этого…
— А это всё для твоего же блага! Ты же один сплошной комок нервов, работать невозможно!
Я вздохнул и сказал:
— Это личное.
— С девушкой поругался?
— Никто ни с кем не ругался, — пошёл я в отказ, вновь вздохнул и раскрыл одну из причин дурного настроения: — Просто придётся работать с человеком, с которым я не хочу иметь ничего общего.
— Так откажись, — посоветовала Лизавета Наумовна, — и не мотай себе нервы.
— Не могу, — признался я. — Мне это не менее важно. И он мне ничего плохого не сделал, если разобраться. Просто личные неприязненные отношения, насквозь иррациональные.
— Если доведёшь себя до нервного срыва, лучше от этого никому не будет.
— Не доведу, — пообещал я. — Вот сейчас помедитирую и успокоюсь…
Но после иглотерапии настал черёд силовой тренировки и вышибал — так вымотался, что едва до обеда дотянул. Впрочем, назначенные реабилитологом нагрузки прочистили мозги лучше всякого медитативного транса, все дурные мысли как рукой сняло. Пусть лишь на время, но порадовало и это.
После тренировки Рашид Рашидович отправил меня едва живого в банный комплекс, там я напился травяного чаю и следующие полчаса проторчал в парной с избыточным уровнем сверхэнергии в пространстве. До нихонской душегубки ей, разумеется, было далеко, но и так наружу еле выполз и под душем не стоял даже, а сидел, дожидаясь, когда отступит слабость.
Впрочем, особо рассиживаться мне не дали, велели освобождать помещение. Пусть и работали в бане шапочно знакомые лаборанты и младшие научные сотрудники РИИФС, но время посещения у них было расписано буквально по минутам, любая заминка грозила сбить весь график, вот и выставили в раздевалку.
