СЛОМ (СИ) - Ерошин Алексей (книга регистрации TXT) 📗
- А нет у тебя прототипов покруче, док? Как-то глупо водить компанию с лошадью. Если это последний живой донор, я так понимаю, дальше должен быть искусственный?
- Совершенно верно, должен.
- И можно на него взглянуть?
- Ну, разумеется.
- И как он соображает?
Перовский ответил ироничной усмешкой:
- Не очень-то. Весьма однобокое развитие, узковат кругозор. Исполнительность оставляет желать лучшего.
- Ну, пообщаться-то с ним можно?
- Да, но на очень специфические темы.
- И где ты его держишь, док? Я хотел бы взглянуть.
- О, это легко. Вы его часто видите, любезный мой. В любом зеркале.
Фаер почесал пони за ухом, и он довольно застучал морзянкой «Феликс радуется».
- Я тут еще раз пересмотрел архив на того типа, на Левушкина. Полистал журналы экспериментов… Многих деталей, конечно, я не знаю… Но косвенные данные…
- Договаривайте.
- Док… Признайся, нет никакого искусственного интеллекта. Нет никакого промежуточного звена. Потому донор – лошадь, а не мартышка. Пока еще никто не смог создать для биопрототипа искусственный интеллект умнее самой тупой мартышки. Ты убил этого парня, и сделал из его сознания имплантант. Это так?
Перовский нервно потер щеку, потом сдернул очки и принялся их протирать без особой необходимости.
- «Сделал имплантант!»- фыркнул он.- Как просто звучит эта глупость! Вы, любезный мой, забываетесь. Это вам не программу написать. Того статиста нельзя было спасти. Он умер, понимаете? Фактически он уже был мертв. Я воспользовался случаем для блага науки.
- Да-да, я помню: без сантиментов.
- Я бы вас попросил!
- А то – что?
Феликс нетерпеливо забил копытом, требуя к себе внимания.
- То, что вы тут говорите – недоказуемо,- холодно заметил Перовский.
- Напрямую – нет. Только косвенно. В архиве есть личные дела всех статистов. Всех, кроме одного. Где это дело?
- Повторяю – все это недоказуемо. В отличие от вашей стрельбы в поезде. Мне кажется, или наш договор все еще в силе?
- В силе. Но что будет, если этот Левушкин снова сюда явится?
- Больше сюда против моего желания не явится никто. Никто. Об этом я позаботился.
- А дело?
- Нет человека – нет и дела. Ничего нет. Пепел в утилизаторе.
Пони хрустел морковкой, отстукивая: «Феликс радуется»
- Твое счастье, док, что эта лошадь знает мало слов,- усмехнулся Фаер,- а то бы она тебе много чего высказала…
Глава 16. Надвигается беда
Желто-черная туша экскаватора поворачивалась, как в замедленной съемке. Вот смятый автомобиль, задетый огромным ковшом, ударился в столб и закувыркался по площади. Вот медленно-медленно показалась черная воронка излучателя. Облачко пара и асфальтовой пыли все ближе. Лед впереди тает, как рафинад в стакане кипятка, неиспарившаяся влага уходит в теплую сыпучую каменную крошку. Дрожь земли уже подкатывает к ступням и взбирается выше, делая ноги ватными. Хочется бросить все к черту и бежать. Но подошвы ботинок словно пристыли к промерзшему асфальту площади. Бежать некуда. Нельзя бежать. Позади – люди. Десятки людей. И черное, изрыгающее смерть, жерло излучателя. И три секунды до залпа. Две… Одна… Рой злых вольфрамовых ос вырывается из обоймы с треском через горячий ствол и рассыпается веером искр на цели. Черная пасть излучателя рывком поворачивается на раненой шее, и страх исчезает. И свет исчезает. И тело исчезает. И нервы взрываются болью.
Игорь откинул одеяло и рывком сел в кровати. Озноб отпускал его медленно и неохотно. Сердце неслось неровным галопом. Нашарив на тумбочке склянку с акишинским зельем, Игорь торопливо выдернул пробку и отпил большой глоток. За портьерой в оконное стекло скреблась метель.
- Тебе снова приснился кошмар?- спросил Ганимед.
Игорь вытер простыней холодный пот и ответил вопросом:
- А ты чего не спишь?
- Это плохо. Ты должен сказать об этом кому-нибудь.
- Не могу.
- Это может плохо кончиться для тебя.
- А для того, кто в моей голове? Ты ведь все знаешь. Уже все книги в доме перечел. Ты в курсе, что такое фатальная экстракция. Я никогда себе не прощу, если он умрет по моей вине.
- Но вы можете погибнуть оба.
Игорь сунул ноги в холодные тапки.
- Со мной все в порядке. Спи, Ганя.
- Я не могу.
- А что такое? Тебе же нравилось видеть сны. Как будто кино.
Ганимед в темноте скрипнул пружинами раскладушки.
- Да. Но это не кино. Это память. Человеческая память. Что, если я в самом деле не я, а этот самый Андрей?
- А ты что, наяву вообще ничего не помнишь?
- Иногда кажется, что вспоминаю. Но не знаю – было ли это на самом деле. Мои это воспоминания, или чужие. Кто я – биокиборг, бывший человеком, или человек, ставший биокиборгом?
- А какая разница – для нас?
- Разница в правовом статусе. Должен ли я по-прежнему следовать первому закону, если есть риск для моей человеческой составляющей? Или не должен рисковать человеческим сознанием ни в каком случае? Это логическое противоречие. Я не знаю, как нужно поступать.
- Тогда поступай, как люди. Как сердце прикажет.
- Сердце – орган кровообращения. Оно не может приказывать.
Игорь в темноте усмехнулся:
- Это же образное выражение. Идиома. Как сердце прикажет, как совесть подскажет. Согласно категорическому императиву. Ты вчера Канта листал – знаешь теперь, что это?
- Да. Но свойственны ли мне человеческие чувства?
- Ты сомневаешься? Значит, мыслишь по-человечески.
- Да. Сомневаюсь. А что делать – не знаю.
- Спи, вот что.
Игорь на ощупь зашлепал к двери.
- А ты куда?
- Да спи ты уже. Пить хочу. Попью и приду, куда я денусь.
Он побрел в на ощупь в ванную, лениво размышляя: «Главное – не проснуться до конца, иначе больше не уснуть. Открыть кран, дать воде немного стечь и подставить рот под ледяную струю. Это прогонит чертов экскаватор, приостановит сердце и даст забыться в остаток ночи». Мысли ползли тягуче, перебиваемые то наслоениями обрывков сна, то какими-то лицами, среди которых иногда мелькали очень знакомые. А незнакомые странным образом не казались незнакомыми. Они сменяли друг друга, то крича, то смеясь. «Чертова бессонница,- подумал Игорь.- Вечная ночь. Бред. Бреду, как в бреду. Бреду. В полусне. В полубреду».
Слова цеплялись друг за друга, сами собой складываясь в строчки:
- Бессонница, бессонница –
В горячечном бреду
По бесконечной полночи,
По полуснам бреду…
Игорь замер посреди коридора, не открывая глаз, чтобы не спугнуть внезапно сошедшее на него наитие. Словесный арифмометр в голове продолжал щелкать, выдавая результат:
Бессонница хоронится
В портьере у окна.
Лучом свечи, луной в ночи
Плывет ко мне она.
Я в ней повис, увяз – она
Узлами простыней
Ко мне навек привязана,
А я привязан к ней.
Она растворена во мне –
Мне век ее нести,
Навеки с ней наедине
В полубреду брести…
