Черный Легион (ЛП) - Дембски-Боуден Аарон (читать хорошую книгу полностью TXT) 📗
Сигизмунд наблюдал за нами посреди царившего в зале сюрреалистичного спокойствия. Его доспех и табард были покрыты пятнами крови – почетными наградами, которые он добыл с тел воинов Черного Легиона, разбросанных по всему залу из белого мрамора и черного железа. Он не сидел без дела, пока защищали его корабль. Похоже было, что он избрал эти почитаемые покои местом для своего последнего боя.
– Итак, вы вернулись, – обратился он ко всем нам. В его голосе слышался возраст, но не было надлома. – Я никогда не сомневался, что это произойдет.
Его Братья Меча были потрепаны, окровавлены и вымотаны. Противостоявшие им наши воины выглядели точно так же. Несколько из них до сих пор не могли перевести дух и истекали кровью, их генетически сконструированные органы рубцевали раны прямо на ходу.
Абаддон был перемазан кровью. Вокруг него кружили незримые и безмолвные души тех, с кем он расправился, чтобы добраться до этого зала – дымная аура горя, которая рассеивалась по мере того, как варп утягивал их в небытие своей пасти.
Сигизмунд встал. Он держал в руках являвшийся символом его власти меч, который известен в Империуме как Меч Верховных Маршалов. Черный Меч, бывший его любимым оружием на протяжении сотен лет, висел в ножнах на бедре. Меня поразило, как прямо он держит спину и какая мощь видна в его осанке, хотя десятки моих мертвых братьев на полу уже должны были бы лишить меня иллюзий насчет того, что с возрастом Сигизмунд ослаб. Он проложил себе дорогу сквозь нескольких из Вопящего Маскарада, однако, глядя глазами Амураэля, я не увидел среди убитых ни Телемахона, ни Заиду.
Абаддон сделал шаг ему навстречу и жестом велел нам опустить оружие. Сигизмунд подал такой же знак своим людям. Обоим командирам тут же повиновались, безумное затишье продолжалось, хотя «Вечный крестоносец» содрогался и горел вокруг нас. Я заметил, что оккулус настроен на наблюдение за «Мстительным духом». Наш флагман кружил в пустоте, из его ран изливались потоки огня и льда, а пушки исторгали в пустоту беззвучные вопли. Он вел бой с несколькими менее крупными звездолетами, поочередно разворачиваясь к каждому из них и методично кромсая их залпами лэнсов, которые сверкали в космосе, словно дуговые вспышки солнца Терры.
Я ощутил дрожь дезориентации, поскольку видел горящий корабль, где на троне Абаддона восседало мое тело, и он находился так далеко от места, где я смотрел глазами Амураэля. Это чувство неувязки быстро прошло. Умение приспосабливаться к подобным видам чувственного восприятия было одним из основных аспектов тизкаснкой медитации. Этой технике меня обучили еще до моего восьмого дня рождения.
Абаддон обратился к приближающемуся рыцарю:
– Я вижу, время сделало твой доспех черным, как и наши.
Сигизмунд остановился на дистанции вытянутого меча, однако никто из них не поднял оружия.
– Я искал тебя, – сказал он моему повелителю. – Пока Терра горела в огне ереси твоего отца, я охотился за тобой, денно и нощно. Мне всегда преграждали путь нижестоящие. Они постоянно умирали, чтобы ты мог жить. Но я никогда не прекращал искать тебя, Эзекиль. Ни разу за все эти долгие годы.
Ярость Абаддона, всегда являвшаяся его величайшим оружием и серьезнейшим изъяном, покинула его. Я глядел на него глазами Амураэля, и он выглядел измученным.
– Не заставляй меня делать этого, – произнес Абаддон. – Не заставляй убивать тебя.
Его порыв был настолько силен, что он даже отбросил меч. Лязгнуло железо.
– Сигизмунд, ты же не мог прожить все эти сотни лет и совсем не видеть истины. Империум наш. Мы сражались за него. Мы строили его кровью, потом и гневом. Мы ковали его из миров, которые мы захватывали. Империя выстроена на фундаменте из костей наших братьев.
Старый рыцарь бесстрастно глядел на него.
– Вы утратили право говорить от лица Империума, когда повергли его на колени. Если бы вы любили его так пылко, как ты утверждаешь, Эзекиль, то не толкнули бы его на грань разрушения.
Мой повелитель затмевал собой Сигизмунда, намного превосходя его ростом в своем терминаторском доспехе. Он указал на воинов в зале, обведя их всех одним движением Когтя. Они сражались на разных сторонах, однако все носили черное.
– Мы – ангелы Императора. – Меня ужаснуло, что в голосе Абаддона слышалась мрачная сердечность. Сейчас, когда гнев требовался ему сильнее, чем когда-либо еще, он пытался вразумить единственного космодесантника, которого невозможно было вразумить. – Мы восстали не из мелочной озлобленности, Сигизмунд. Мы восстали потому, что наш повелитель и господин вел с нами нечестную игру. Мы были полезным орудием, чтобы приструнить Галактику, но он бы вычистил нас из Империума так же, как до нас вычистил Громовой Легион, стере всех нас из истории, словно нечистоты со своих золотых сапог.
Сигизмунд был похож на статую, лик которой высечен из цветного мрамора.
– Уверен, некоторые из вас убеждены, будто сбились с пути во имя чистых и достойных идеалов. У вас было много веков в вашем узилище, чтобы повторять самим себе эти утверждения. Но это ничего не меняет.
Мне случалось видеть, как Абаддон усмирял толпы и вселял страх в целые народы свирепостью своих слов, а также как он брал верх над некоторыми из наших злейших врагов при помощи своей пламенной харизмы, однако мне кажется, что в тот момент, когда он встал перед Сигизмундом и сошелся лицом к лицу с воплощением империи, которую мы выжгли и которую были вынуждены покинуть, он пережил редкий миг внутренней борьбы.
Сигизмунд был человеком, для которого долг и закон неотделимы от жизни и дыхания. Его совершенно не заботило, насколько мы правы. Он не назвал нас гордецами. Даже не сказал, что мы неправы, поскольку ему не было никакого дела до причин и оснований содеянного нами.
Мы были предателями. Мы нарушили свои обеты. Мы восстали против Императора. Этого было достаточно.
Он не мог – или не хотел – понять, что мы восстали против Императора ради Империума. И все же признаюсь, при виде того, как он стоял там, древний и царственный в своей абсолютной уверенности, я испытал то же сомнение, которое ощущал в Абаддоне.
Это чувство, отчетливое и холодное, длилось всего мгновение, не более. Возможно, его мимолетность была обусловлена тем, что я отвернулся от Императора не ради Империума и не ради какой-то выспренной истины. Я, равно как и мой Легион, восстал, чтобы остаться в живых. Нас предали, так что мы обрекли себя на проклятие просто ради того, чтобы продолжать дышать. Причин восстать было столько же, сколько самих восставших.
Сохраняя неподвижность, Сигизмунд заговорил с бесконечно терпеливой интонацией:
– Эзекиль, ты все говоришь и говоришь. Неужели по мне кажется, будто я слушаю?
Я увидел, как изменилось выражение лица Абаддона, когда он отринул надежду на то, что Сигизмунд поймет наш путь. Также я заметил, как он скривился, упрекая себя в том, что посмел надеяться, будто Сигизмунд окажется в силах понять, почему мы отвернулись от Трона.
