Жизнь коротка - Желязны Роджер Джозеф (читать полную версию книги .TXT) 📗
— В малых? — невинно спросила Аманда.
— В меньших, чем в атомной бомбе. Значительная часть энергии внутриядерных связей чудесным образом переходит в материю.
— Чудесным образом? — повторила Аманда.
Я поднял на нее взгляд, оторвавшись от зеленого сукна бильярда, в который мы играли все втроем в комнате отдыха ЛФМ.
— Гм… — Делани сбилась с лекторского тона. — Физический жаргон.
— Общий жаргон, — возразил я. — Чудо — столь же определенное качество, как и очарование.
Аманда рассмеялась.
— Это все, что я хотела знать.
Для меня важно чудо мезонов, атомного клея. Говоря точнее, мое чудо — отрицательно заряженный пион, подвид мезона. Электромагнитные поля могут сфокусировать пионы в управляемый луч и выстрелить им в нужную цель — в меня.
— В физике нет чудес, — серьезно сказала Делани. — Я неправильно выразилась.
Я промахнулся. Мягкий удар, и шар закатился в угловую лузу, минуя номер одиннадцатый. Получилась подставка для Аманды.
Она посмотрела на стол и улыбнулась.
— Смотри не расклейся.
— Здорово сказано, — заметил я.
Атомный клей иногда отпускает благодаря уникальному качеству пионов. Когда они сталкиваются с ядром другого атома и захватываются им, то превращаются в энергию; крошечный ядерный взрыв.
Аманда тоже промазала. Уголки губ Делани удовлетворенно искривились. Она склонилась над столом и нацелилась твердой рукой.
— Увеличьте число пионов, увеличьте число ядер мишени, и вы получите контролируемый взрыв, высвобождающий значительно больше энергии, чем обладает входящий пучок пионов. А!..
Она положила одиннадцатый и двенадцатый; потом собрала все шары. Мы с Амандой обменялись взглядами.
— Разбивайте, — сказала Делани.
— Твоя очередь, — бросила мне Аманда.
ЛФМ выстрелит лучом направленных пионов в мою непокорную простату. Если все пойдет по плану, то пионы, столкнувшись с ядрами раковых клеток, перейдут в энергию очередью атомных вспышек. Раковые клетки более чувствительны, и повреждение ткани будет ограничено, локализовано в карциоме.
Представить себя как поле ядерного сражения в миниатюре!..
Делани оказалась неумолимым игроком. Победа для нее означала все, и она ни разу не проиграла. Я решил истолковать это как добрый знак.
— Пора, — сказала Аманда.
— Тебе вовсе ни к чему говорить таким тоном, словно ты ведешь приговоренного к электрическому стулу. — Я тщательно завязал белый медицинский халат, надел тапочки.
— Прости. Ты волнуешься?
— Нет, пока Делани рассматривает меня, как мост к Нобелевской премии.
— Она хороший специалист. — Голос Аманды звучал неестественно громко в стерильной кафельной комнате. Мы вышли в коридор. За дверью меня ждали Делани и два техника.
Есть такое состояние, лежащее далеко за пределами возмущения, когда вас распластывают голым животом на столе, а раздвинутые щечки зада смотрят в жерло медицинской пушки. Керамическая трубка идет через анус к моей простате. Я окружен оборудованием и защитным экраном. Мне жарко и чрезвычайно неудобно. Аманда накачала меня какими-то препаратами со зловещими названиями. Теперь, одурманенный, я не мог решить, какое из множества неудобств вызывает наибольшее раздражение.
— Счастливо, — произнесла Аманда. — Не успеешь опомниться, как все будет позади. — Меня шлепнули в бок.
По-моему, я слышал тонкий свист настраивающихся электронных приборов. Разум мой готовился отключиться на некоторое время; я не мог вспомнить даже, сколько миллионов электрон-вольт погонят пучок пионов в мои внутренности. Доносились звуки, которые я не в состоянии был определить, словно со скрежетом закрывалась огромная стальная дверь.
Мой мозг отрешенно плыл в химической реке; я ждал, пока что-то произойдет.
Грохотание шариковых подшипников, катящихся вниз по желобу; нет, пронзительный визг частиц, проносящихся мимо изгибающих магнитов со скоростью 300 ООО километров в секунду. Они рвутся ко мне через серию фильтров; замедляясь, теряя по пути энергию, идут по керамической трубке и в мое тело…
Пион плывет по атомным морям релятивистски конечное время, стремясь к ядру-мишени. В определенной точке пион больше не пион; то, что временно было материей, снова переходит в энергию. Вспышка разрастается, истощается и затухает. Происходят другие взрывы. Тьма и свет перемешиваются.
Свет сливается в шар — массивный, раскаленный. Шар проваливается внутрь себя. Его температура поднимается до критического уровня. При 600 миллионов градусов занимаются ядра углерода. Образуются более тяжелые элементы. Когда топливо истощено, шар проваливается глубже; опять температура прыгает вверх, опять образуются более тяжелые элементы и, в свою очередь, поглощаются. Цикл повторяется, пока ядерная печь не производит железо. Ядерная реакция дальше не пойдет; огонь затухает. Без внешнего баланса реакции синтеза шар претерпевает окончательное разрушение. Температура достигает 100 миллиардов градусов. Все возможные ядерные реакции закончены.
Шар взрывается в последнем судорожном катаклизме. Его энергия рассасывается, поедается энтропией. Все это происходит за время не большее, чем требуется солнечному свету, чтобы достичь Земли.
— Как ты себя чувствуешь? — В поле зрения появляется Аманда, затмевая яркие лампы над головой.
— Чувствую? — Рот мой словно набит ватой.
— Чувствуешь.
— Сравнительно с чем?
— Ты молодец.
— Давлю на педаль газа, — говорю я.
Она сперва удивляется, потом начинает смеяться.
— Ничего, скоро пройдет. — Аманда выходит из поля зрения, и в мое лицо ударяет свет.
— Как же тормоза?.. — бормочу я. Меня разбирает смех. Что-то колет в руку.
Полагаю, Делани собиралась держать меня под присмотром в Нью-Мексико до предвкушаемой церемонии в Стокгольме. У меня не было на это времени. Подозреваю, что времени не было ни у кого. Аманду начали беспокоить мои периоды мрачного молчания; сперва она приписывала их лекарствам, затем двухнедельным проверкам, которым подвергали меня Делани и ее коллеги.
— К чертовой матери! — заявил я. — Надо бежать отсюда. — Кроме нас с Амандой, в комнате никого не было.
— Что?
— Каковы мои шансы?
Аманда улыбнулась.
— Можешь участвовать в конкурсе на долголетие.
— Я больше не пациент; я — подопытный объект.
— Так что теперь делать?
Под прикрытием темноты мы вышли из ЛФМ и полкилометра продирались через кустарник к шоссе. Там на попутке добрались до города.
Мне снятся пионы. Я вижу разноцветные, заполненные водородом шарики, вспыхивающие в ночи. Я вижу газетное лицо Лизы. Ее улыбка одновременно горда и печальна.
У Аманды полно пациентов и более чем достаточно собственных забот. Я несу свои кошмары Джеки Дентон в обсерваторию. Я делюсь с ней галлюцинациями, пережитыми в камере ускорителя. Мы смотрим друг на друга через маленькую комнатушку.
— Я рада, что ты поправляешься, Ник, однако…
— Дело не в этом, — перебил я и пустился в рассуждения, мешая в одну кучу лучи пионов, врачей, сверхновые, раковые опухоли, огненные шары и богов.
— Боги? — выхватила она. — Боги? Ты собираешься писать об этом?
Я кивнул.
Джеки смотрела на меня так, словно перед ней внезапно появился сумасшедший.
— Никому это теперь не нужно, Ник. Вся планета и так бурлит. Излучение новых может нарушить слой озона, вызвать мутации… Люди напуганы.
— Это только предположение.
— В переполненном театре не кричат «пожар!», — заметила она.
— Или в переполненном мире?
— Только не сейчас, — серьезно произнесла Джеки.
— А если я прав? — Я чувствовал усталость. — Что тогда?
— Сверхновая? Исключено! У Солнца просто нет такой массы.
— А новая?
— Возможно, — выдавила она. — Но это не должно случиться еще пару миллиардов лет. Звездная эволюция…
