Земля вечной войны - Могилевцев Дмитрий (лучшие книги читать онлайн бесплатно без регистрации txt) 📗
Допрашивавший хотел знать, что и как прятали в тех пещерах, когда привозили, и кто об этом знал. А когда Сергей Андреевич рассказал, то во мгновенном просветлении понял, понял, что вот теперь жизнь его кончилась окончательно и навсегда, что каблук опустился, и хрустнуло, и назад хода нет, – но продолжал говорить, захлебываясь, запинаясь, говорить, – ведь пока он говорил, он жил.
Он сказал все, что от него хотели услышать, и даже гораздо больше. Трясущимися руками взял предложенный ему стакан с янтарной жидкостью, и выпил, стуча зубами о стекло, – как ему казалось, медленно, отвоевывая еще драгоценные секунды, а на самом деле быстро-быстро.
На рассвете милицейский патруль, обходивший набережную Комсомольского озера, нашел его растянувшимся на скамейке под вербой. Рядом валялись стакан и пустая бутылка из-под коньяка «Империал». Милиционер осторожно потрогал хорошо одетого мужчину, подождал, потряс за плечи. А потом, глянув в выпученные белесые глаза, вызвал по рации «Скорую».
То, о чем рассказал перед смертью Сергей Андреевич, через день стало известно в доме среди старого маргиланского квартала. Многое из рассказанного хозяину его уже было известно, о многом он догадывался. Но кое-какие кусочки мозаики он увидел впервые и, сложив их в единое целое, понял, что ждал этого много лет. Тлеющие в долинах войны, долгая, видимо, бессмысленная возня и интриги с мелкими баями и князьками, уговоры, запугивания, многолетнее выкраивание по клочкам, – и пришедшие с севера безумцы, и повелевавший ими, тот, чей долг крови нашел его спустя двадцать лет, – все обрело смысл. Все накопленное, заботливо сохраненное и выпестованное должно было стать фундаментом, той опорой, с которой потомок проклятого и изгнанного рода вернется к настоящей власти – намного большей, чем та, из-за которой предавали пращуры.
С долинными биями сперва были проблемы. Сила там осталась одна – Сапар. Вернее, та, кто стояла за его спиной. Но надолго ли? К Ибрагиму пришли люди от двух уцелевших биев. Они обещали многое – в обмен на ее жизнь. И жизнь Сапара. Ибрагим обещал помочь им. И послал людей к Сапару.
Тот согласился легко. Стоявшей за его спиной он уже боялся больше, чем спрятавшихся за Алаем соперников. Да, пусть идет. Да, он знает, что Бекболот породнился с потомком Агахана. Да, кровь на ней, не на Сапарe. Если хаджи говорит, что по людям Сапара никто стрелять не будет, он готов отправить. Но с ними пусть отправляется она. Пусть достопочтенный хаджи договаривается с ней сам. Пусть она почувствует власть напоследок. Пусть ищет, а потом – потом пусть с ней делают, что хотят. Если смогут. Пусть Ибрагим берет там, что хочет, только оставит долину ему, Сапару. Одному. Остальные, если хотят, пусть идут под его руку – которая всегда будет принимать и защищать людей Ибрагима. Если нет – он готов заплатить им. Много. Но землю он им не отдаст.
Ибрагим оглаживал бороду, улыбаясь. И послал людей на Вахан.
На этот раз Юс ожидал чуда, но все равно оно застигло врасплох. Солнце уже начало клониться вниз, набирая скорость, скользить за спину, к пескам и выжженным солончакам голодной степи, где гибли раскраденные на орошение реки. А впереди, в косых его лучах, белыми, золотистыми клыками входил в небо Заалай, непомерно огромный, тяжелый, выраставший от трав и медленной долинной воды к хрустально-холодным звездам.
На перевале был ветер, плотный, как облепившая лицо простыня, от него текли слезы. Сквозь их пленку мир дрожал, и неподвижным в нем оставался только исполинский хребет, забиравший взгляд целиком. Юс подумал, что мир – не тонкая пленка реальности на мыльном пузыре, мир костист и плотен, тяжел, громоздок и катится сам по себе, разогнанный маховик с ползающими по нему вшами-людьми, повлиять на него не способными. Грань, та самая граница, раньше представлявшаяся холстиной, тонкой, едва заметной преградой, существует на самом деле, – но она не тонкая, не ветхая. Она – колоссальная стена, чья реальность, тяжесть, плотность намного превосходят ткань этого мира. Преграда эта – не истончение, не зыбкий уход в ничто, а спрессованная реальность, Спрессованная силою того, чего она не допускает в этот мир, в обыденную жизнь. А потом Юсу подумалось: быть может, раньше он жил рядом с ней, с этой границей, раз казалась она такой зыбкой. А теперь вот ушел туда, откуда желающие достигнуть пределов мира уходят с рюкзаками наверх. Нелепо. Раньше стоило только всмотреться в любой предмет, лицо – и сразу становилось заметно другое, просачивающееся исподтишка. А сейчас нужно неделю добираться до стены, чтобы увидеть ее и наконец понять – что-то в самом деле есть и за ней.
Ветер пробирал до костей. Юс вздохнул и повел коня вниз, к тропе, по которой они поднимались когда-то на перевал, ведя на веревке Алтан-бия. На осыпях с тех пор разрослась камнеломка. Снизу несло горькой полынной пылью, – по долине шел ветер с севера. Спускались медленно, гуськом, ведя в поводу измученных подъемом лошадей. На полпути, в плоскодонной ложбине, остановились передохнуть. Шавер подозвал Юса – посмотри! Юс подошел, глянул на плоский песчанистый камень. На бурые пятна-кляксы на нем.
– Смотри, начальник, – Шавер ухмыльнулся. – Камень не забыл.
– Это не тот камень, – сказал Юс. – Мы тогда стояли не тут.
– Тут-ту-ут, начальник. Вон, видишь – тропка вниз уходит. Вон на той булыге глупый человек Алимкул сидел, ушами хлопал. Ты ему их отрезать хотел, помнишь, начальник? А вот тут она стояла.
– Дождь. Солнце. Пыль. Пятно крови земля съедает за день. Или, в крайнем случае, за два.
– Э, начальник. Так это земля. Жирная, глупая. На ней собака запах через неделю не возьмет. А камень тут – как губка. Все держит.
– А что нужно сделать, чтоб не держал?
– А посцать. Хочешь, командир, посцу – и через день не будет пятен? – предложил Шавер, сощурившись, а потом, побледнев, выговорил негромко, глядя на уткнувшийся ему в переносье пистолет: – Извини, командир, пошутил я. Пошутил. У меня в мыслях не было – на кровь твою. Шутка.
И тогда Юс медленно опустил руку с пистолетом и спрятал его в кобуру. Медленно, чувствуя мучительное нытье внутри, – как боль застоялой похоти, тяжелое колотье невылившегося вовремя, распирающего сосуды семени.
Когда спустились вниз, уже смеркалось. Ночь была лунная, вдоль долины ползли низкие облака, и среди их блуждающих теней едва смогли отыскать мост. В лагерь приехали далеко за полночь, но там им не удивились. Предложили выпить чаю и поесть, а после уложили всех разом в пустующем домике. Там стены были оклеены изнутри старыми фотографиями: бородатые, измазанные противосолнечным кремом лица, ледорубы, ухмылки – и тут и там неряшливо наклеенные поверх, – глянцевые журнальные красотки, округлые и шелковистые. У одной, прямо над Юсовой койкой, были пририсованы жженой спичкой усы. Юс почему-то не мог заснуть, несмотря на усталость, долго рассматривал ее, хорошо различимую в ярком лунном свете. А потом она пришла в его сон, крутобедрая, теплая, и во сне Юс никак не мог различить ее лица. На нем оказывались то намазанные угольком усы, то шрам, а иногда лицо вдруг становилось золотистым и чужим, с раскосыми, прозрачными, ледяными глазами.
Утром Юса разбудил Семен. Похлопал в ладоши, потряс за плечо.
– Хлопче, хлопче? О задрых, тэбэ галаву можно чик-чик, а ты дрыхнешь. Вставай, пыдемо!
Непроспавшийся, больной Юс плелся сквозь лагерь, слушая вполуха Семенову болтовню. Тот вроде прибыл еще вечером и успел уже все облазить и везде со всеми перезнакомиться, а может, и раньше уже тут бывал, и на рации посидел уже, и бабу на кухне щупнул, – ой, вищела, це не баба, одно сало, а вище, як семнаццатка, о, – и с главной тут, с Есуй этой, побалакав. Идь, хлопче, снедай, мойся, а то пыдемо до ней, розмовае, о размова.
– Зачем я здесь? – спросил Юс.
– Трэба, ой, трэба, – Семен закивал, – тут справы такие, побачыш, то не справы, то бяда.
В столовой подавальщица, расторопная кривоногая девка из рода, отошедшего после Алтановой смерти под руку Сапар-бия, смотрела в ужасе, как Юс пожирал груду разогретой вчерашней баранины, наваленную прямо в эмалированный салатный тазик. Да и не только она, – все местные, завидев Юса, вдруг принимались украдкой сплевывать, отворачивались, а когда он попытался заговорить с охранником, тот отскочил, бормоча что-то чуть слышно, с ужасом и отвращением на лице.
