Жизнь коротка - Желязны Роджер Джозеф (читать полную версию книги .TXT) 📗
— Si.
Я кивнул и стал ждать. После остановок на греческом и португальском английский наконец возвращается.
— Какого черта ты не уберешься отсюда, пока цела, Лиззи Чалмерс?
— Я люблю тебя, — сказала она. — Забирайся в постель… и оставь место для меня.
— Нет.
— Да. Женишься на мне позже.
— Где серебряная коробка?
— В мусоропроводе.
— Ты знаешь, что в ней?
— Это чудовищно — то, что ты сделал! Чудовищно! — Дерзкое личико искажено ужасом. Она плачет. — Что с ней теперь?
— Чеки каждый месяц идут на ее банковский счет в Швейцарию. Я не хочу знать. Сколько может выдержать сердце?
— Кажется, мне предстоит это выяснить.
Она выключила свет. В темноте зашуршало платье. Никогда раньше не слышал я музыки существа, раздевающегося для меня… Я сделал последнюю попытку спасти ее.
— Я люблю тебя. Ты понимаешь, что это значит? Когда ситуация потребует жертвы, я могу обойтись с тобой даже еще более жестоко…
— Нет. Ты никогда не любил. — Она поцеловала меня. — Любовь сама диктует законы.
Ее губы были сухими и потрескавшимися, кожа ледяной. Она боялась, но сердце билось горячо и сильно.
— Ничто не в силах разлучить нас. Поверь мне.
— Я больше не знаю, во что верить. Мы принадлежим Вселенной, лежащей за пределами познания. Что, если она слишком велика для любви?
— Хорошо, — прошептала Лиззи. — Не будем собаками на сене. Если любовь мала и должна кончиться, пускай кончается. Пускай такие безделицы, как любовь, и честь, и благородство, и смех, кончаются… Если есть что-то большее за ними…
— Но что может быть больше? Что может быть за ними?
— Если мы слишком малы, чтобы выжить, откуда нам знать?
Она придвинулась ко мне, холодея всем телом. И мы сжались вместе, грудь к груди, согревая друг друга своей любовью, испуганные существа в изумительном мире вне познания… страшном, но все же ожжж иддд аю щщщщщ еммм…
Генри Каттнер
МУЗЫКАЛЬНАЯ МАШИНА
Джерри Фостер поведал бармену, что на свете нет любви. Бармен, привыкший к подобным излияниям, заверил Джерри, что он ошибается, и предложил выпить.
— Почему бы и нет? — согласился мистер Фостер, исследуя скудное содержимое своего бумажника. — «Всегда, пока я был и есмь и буду, я пил и пью и буду пить вино». Это Омар.
— Ну как же, — невозмутимо ответил бармен. — Пей, не стесняйся, приятель.
— Вот ты зовешь меня приятелем, — пробормотал Фостер, слегка уже подвыпивший приятный молодой блондин с подернутыми дымкой глазами, — но никому я не нужен. Никто меня не любит.
— А та вчерашняя крошка?
— Бетти? Дело в том, что вчера я заглянул с ней в одно местечко, а тут появилась рыжая. Ну, я бортанул Бетти, а потом рыжая отшила меня. И вот я одинок, все меня ненавидят.
— Возможно, не стоило гнать Бетти, — предположил бармен.
— Я такой непостоянный… — На глазах у Фостера навернулись слезы. — Ничего не могу поделать. Женщины — моя погибель. Налей мне еще и скажи, как тебя звать.
— Остин.
— Так вот, Остин, я почти влип. Не обратил внимания, кто победил вчера в пятом забеге?
— Пигс Троттерс вроде бы.
— А я ставил на Уайт Флеш. Сейчас должен подойти Сэмми. Хорошо еще, что удалось раздобыть денег, — с ним лучше не шутить.
— Это верно. Прости.
— И ты меня ненавидишь, — грустно прошептал Фостер, отходя от стойки.
Он был весьма удивлен, заметив сидящую в одиночестве Бетти. Но ее золотистые волосы, чистые глаза, бело-розовая кожа потеряли свою привлекательность. Она ему наскучила.
Фостер прошел дальше — туда, где в полумраке поблескивал хромом продолговатый предмет. Это было то, что официально именовалось «проигрыватель-автомат», а в обиходе звалось просто «джук-бокс» или «музыкальная машина».
Прекрасная машина. Ее хромированные и полированные части переливались всеми цветами радуги. Более того, она не следила за Фостером и держала рот на замке.
Фостер ласково похлопал по блестящему боку.
— Ты моя девушка, — объявил Джерри. — Ты прекрасна. Я люблю тебя. Слышишь? Люблю безумно.
Фостер достал из кармана монетку и тут увидел, как в бар вошел коренастый брюнет и подсел к мужчине в твидовом костюме. После короткой беседы, завершившейся рукопожатием, коренастый вытащил из кармана записную книжку и что-то пометил.
Фостер достал бумажник. У него уже были неприятности с Сэмми, и больше он не хотел. Букмекер весьма ревностно относился к своим финансовым делам.
Джерри пересчитал деньги, моргнул, снова пересчитал; в животе мерзко екнуло. То ли он их потерял, то ли его обманули, но денег не хватало…
Сэмми это не понравится.
Яростно принуждая затуманенные мозги шевелиться, Фостер прикинул, как выиграть время. Сэмми его уже заметил. Если бы выбраться через черный ход…
В баре стало слишком тихо. Страстно желая какого-нибудь шума, чтобы скрыть свое состояние, Фостер обратил наконец внимание на монетку, зажатую в пальцах, и торопливо сунул ее в прорезь джук-бокса.
В лоток для возврата монет посыпались деньги.
Шляпа Джерри оказалась под лотком почти мгновенно. Четвертаки и десятицентовики лились нескончаемым потоком. Джук-бокс взорвался песней, и под царапанье иглы из автомата понеслись звуки «Моего мужчины», заглушая шум денег, наполнявших шляпу Фостера.
Наконец поток иссяк. Фостер стоял как вкопанный, молясь богам-покровителям, когда к нему подошел Сэмми.
Жучок посмотрел на все еще протянутую шляпу.
— Эй, Джерри! Сорвал куш?
— Ага, в клубе поблизости. Никак не могу разменять. Поможешь?
— Черт побери, я не разменная касса, — усмехнулся Сэмми. — Свое возьму зелененькими.
Фостер опустил позвякивающую шляпу на крышку автомата и отсчитал купюры, а недостаток покрыл выуженными четвертаками.
— Благодарю, — сказал Сэмми. — Право, жаль, что твоя лошадка оказалась слабовата.
— «О, любовь, что длится вечно…» — заливался джук-бокс.
— Ничего не поделаешь, — отозвался Фостер. — Может быть, в следующий раз повезет.
— Хочешь поставить?
— «Если все вокруг станет плохо вдруг, то спасенья круг бросит верный друг…»
Фостер вздрогнул. Последние два слова песни поразили его, возникли из ниоткуда и намертво, как почтовый штамп, засели в голове. Больше он ничего не слышал; эти слова звучали на все лады нескончаемым эхом.
— Э… верный друг, — пробормотал он. — Верный…
— A-а… Темная лошадка. Ну ладно, Верный Друг, третий заезд. Как обычно?
Комната начала вращаться, но Фостер сумел кивнуть. Через некоторое время он обнаружил, что Сэмми пропал; на джук-боксе стоял лишь его бокал рядом со шляпой. Джерри, наклонившись, вперился сквозь стекло во внутренности автомата.
— Не может быть, — прошептал он. — Я пьян. Но пьян недостаточно. Нужно выпить еще.
С отчаянием утопающего он схватил бокал и двинулся к стойке.
— Послушай, Остин… Этот джук-бокс… он как, хорошо работает?
Остин выдавливал лимон и не поднял глаз.
— Жалоб нет.
Фостер украдкой бросил взгляд на автомат. Тот по-прежнему стоял у стены, загадочно блестя хромом и полировкой.
— Не знаю, что и думать… — пробормотал Фостер.
На диск легла пластинка. Автомат заиграл «Пойми же — мы просто любим друг друга».
Дела Джерри Фостера в последнее время шли из рук вон плохо. По натуре консерватор, к несчастью для себя он родился в век больших перемен. Ему необходимо было чувствовать твердую почву под ногами — а газетные заголовки не внушали уверенности, и уж тем более не устраивал его новый образ жизни, складывающийся из технических и социальных новшеств. Появись он на свет в прошлом веке, Фостер катался бы как сыр в масле, но сейчас…
Эпизод с музыкальной машиной был бы забыт, если бы через несколько дней не появился Сэмми с девятью сотнями долларов — результат победы Верного Друга. Фостер немедленно закутил и пришел в себя в знакомом баре. За спиной, вызывая смутные воспоминания, сиял джук-бокс. Из его недр лились звуки «Нет чудесней апреля», и Фостер стал бездумно подпевать.
