S-T-I-K-S Изолированный стаб (СИ) - Горшенев Герман (список книг .TXT) 📗
Мне подали добавку и рассказали. Гоги — это, конечно, имя из другого народа, но его так прозвали, можно сказать, любя. Попал он сюда, как и Чех, на той самой дороге похожим образом, только ехал не на бронированном свадебном седане, а на грузовике, гружёном продуктами. Туман и куча мертвяков. Быстро сориентировавшись, Гоги спрятался в кузове, забравшись через окошко из кабины, там и отсиживался. Когда его отбили, он был вывален в овощах, перемазан раздавленными фруктами. В перепуганном, прячущемся за ящиками с фруктами горбоносом мужчине, разумеется, сразу опознали наших друзей, торгующих на рынках помидорами и арбузами, выходцев с другой части Кавказа. Гоги — значит Гоги, и он спорить не стал. Раз отбили с автоматами, то и в его мире спорить было как-то не принято.
Стаб, на который мы попали, был очень богат за счёт странного кластера, размером с три-четыре километра длиной и шириной меньше сотни метров. Это был кусок магистральной дороги, идущий между двумя городами, и каждые пять-шесть перезагрузок, случавшихся довольно часто, бывало, чаще чем раз в месяц, на этом стабе прихватывалась техника. Регион, разумеется, 95 и очень редко — 20 по старому стилю. Техника была всякая, как и люди.
Были настоящие бронированные внедорожники, не самоделкины, как свадебный седан Чеха, а именно настоящие броневики — «Мерсы», «Крузаки» и «Ауди», не отличимые от базовых моделей, но вполне себе держащие СВД и пару ручных гранат. Были и другие машины, вернее, каких только машин не было. Попадалось всё, от грузовиков с продуктами и ширпотребом до бронированных военных «Уралов», как у Чеха. Приходили армейские машины с разнообразным имуществом, от стонущих раненых и гробов до загруженных под завязку ящиками со снарядами, патронами и оружием. Попадались ПЗРК, РПГ, РПО, пулемёты, автоматы и ящики с аккуратно упакованными «Монками».
Однако самое главное — это броня. Иногда, не очень часто, на дороге появлялись БТРы, БМП или обычные «бардаки» с сидящими на броне парнями. Почти всегда это были российские армейцы, ВВэшники или десантура, но несколько раз приходили старенькие, видавшие виды БТРы под зелёным флагом с сидящими на броне горными партизанами. А ещё, очень редко, но прикатывали танки. Тут могло быть всё что угодно. Один раз даже был новенький, на трейлере, а был и несущийся на полном ходу, вращающий башней, полыхающий огнём, обожжённый и принявший на себя десятка два выстрелов из РПГ, с измазанными в кишках траками. Танк пронёсся и въехал в разлив небольшой реки, сбивая огонь, затем въехал на пригорок, там и встал. Стрелял во всё, что движется. Подобраться смогли только к следующему утру, когда экипаж переродился. Что там случилось, разумеется, узнать не удалось.
Мы были здесь второй день. По негласной договорённости отдыхали и, как только подвернётся что-то подходящее, должны были свалить. Как и у моих братьев, здесь был развитой военный социализм. Снарягой, жратвой и жильём обеспечивало государство в лице общины стаба, но бухать и хобби — за свои. Народ, разумеется, в своей массе был военный.
Мы ели в армейской столовой. Это оказалась большая военная палатка, очевидно, и предназначенная для этого. Аккуратные столы, мобильные сплиты, создававшие прохладу, и сносный выбор горячей еды.
Как я говорил, стаб был очень богат. Кроме продажи брони и оружия, что само по себе очень немало, здесь собирались самые боеспособные и реально владеющие армейскими умениями люди. Здесь через одного все были мехводами, наводчиками-операторами и командирами. Были в изобилии разные береты и горные бородатые партизаны, тоже не отстающие в подготовке от своих коллег с противоположной стороны. Готовое, обученное подразделение, со своей техникой и боезапасом, с удовольствием за очень большие деньги нанимали ближние и дальние соседи для решения своих проблем.
Я это всё к чему. Стаб почти сплошь состоял из молодых военных парней, а на юге есть рабовладельческие кластеры, и туда ходят караваны. Они там себе невест покупали. Женщин на стабе было много, почти как у нас и, разумеется, противозачаточные пилюли в Стиксе не работали, а механика нет-нет и сбой даст. Рожать в этом мире страшно, если нет в руках белой жемчужины, всё остальное лотерея.
За большим столом в просторной палатке чавкали мои зверёныши, а я не ел. Я наблюдал, как тощая девочка лет четырёх-пяти, которую держали на диете и, очевидно, ждали чуда, пыталась надеть плюшевому медведю трусы. Обе лапы лезли в одну дырку сразу, затем одна оставалась снаружи или одна лапа торчала с большого, а другая с маленького отверстия. Тогда в маленькое отверстие не влезала талия мишки, но это ребёнка не смущало. Девочка терпеливо, сопя, сдирала трусы и делала ещё одну попытку надевания.
— Когда трусы надеваешь, то надо, чтобы жёлтенькое было спереди, а коричневенькое сзади, — сообщил я ребёнку великую мудрость.
Девочка подняла на меня глаза. Эта шутка реально рулит после семи лет, а для её возраста она тяжеловата. Это очень долгие секунды, когда просто надо ждать реакции. Она внимательно осмотрела снятые трусы, перевела взгляд на медведя, потом ещё раз осмотрела трусы и засмеялась. Она заговорила!
Мои разговоры с детьми, когда я их пытаюсь уговорить не перерождаться, всегда выглядят странно. Да что там, сразу на психушку с привязыванием к кровати. Надо не молчать, надо её тащить, надо, чтобы она говорила, но она как чувствовала, что ей это надо, что она хочет остаться человеком, а не переродиться в жуткую тварь.
— Это Мишка. Он большой, он может ногу откусить и будет неудобно ходить.
— Зато на скакалке на одной ножке будет прыгать удобно, вторую поджимать не надо.
Мне в ответ засмеялись и погрозили плюшевым медведем. Готово! Она с нами, с иммунными. Я пока эти две минуты говорил, у меня волосы, как у кота на загривке, встали дыбом и пота литр сошёл. Отломал у зверёнышей огромный кусок сладкого пирога и вручил явно приученной к скромной еде малышке:
— Теперь тебе можно!
— А с чего это вдруг? С какого-такого ей теперь можно? — спросили меня с соседнего стола.
Это мне говорил внимательно следивший за нашим разговором с девочкой мужик, под два метра ростом, с гладко выбритым квадратным лицом, сидящий в компании двух горных партизан с пышными копнами растительности на лицах. Тон был максимально спокойный и грубый.
— Потому, что она теперь иммунная, — ответил я бойцу, одетому в камуфляж и тельник с чёрными полосками.
Как приходит суета? Она накапливается из воздуха, из воды и еды, приходит вместе с космическими нейтрино, сжимая огромной мощи пружину, чтобы разжать и запустить весь тот неадекват, который будет бегать вокруг тебя и сопровождать все твои действия на ближайшее время. Я ухитрился поставить стаб на уши уже второй раз за два дня. Или я это делаю один раз в день, или каждый день это делаю, как удобно считать.
Мне сразу поверили, и информация разлетелась пулей. Детей тащили отовсюду и всех подряд, даже организовали вроде небольших беспорядков, которые тут же были подавлены руководством стаба.
Я как-то не подумал над тем, что для дара Стикса надо накапливать энергию, или не больше ребёнка в день, или ещё что-то такое. Для меня моё умение — величина безразмерная. Сколько детей будет, со столькими и буду говорить, пока в сон не свалюсь. Мне нео до полусотни детей привозили, я тогда почти трое суток не спал. Я никогда не думал, что дар стикса может закончиться и его не хватит, а вот они подумали.
Ко мне со всех щелей лезли несчастные родители. Просили, умоляли, угрожали, предлагали взятки, тащили всё. Мне пытались всунуть чёрные и даже красные жемчужины, редчайшие стволы, женщины, не раздумывая, предлагали себя, а мужчины — отработку. Я мог назвать любое имя, и уже через неделю в моей сумке будет лежать голова. Можно было заказать хоть царька крупного стаба, хоть последнего бомжа из какого-то Кумарника.
Очевидно, это у меня ещё одно умение, из экспериментальных подарков от Стикса. Умение создавать суету вокруг себя. Если кто-то где-то засиделся, то достаточно притащить меня, и опочки, дела пошли бешеным галопом. У нас на кластерах ни одно движение не проходило без меня, но никак не думал, что я тому причина. Я считал, что всем так приятно думать, а то, что они мне это сто раз говорили, принимал за досужие домыслы.
