Сельва не любит чужих - Вершинин Лев Рэмович (версия книг TXT) 📗
– Встань, тхаонги! – приказала девушка, и Дмитрий, не успев задуматься над случившейся с нею переменой, повиновался так быстро, словно дело происходило на плацу Академии.
Гдламини медленно раскинула руки по сторонам, и было похоже, что она хочет обнять его.
– Теперь ты – наш Д'митри-тхаонги, – она выговаривала слова тщательно и четко, как будто нанизывая на нить священные бусинки, одну за другой. – Теперь ты – плоть от плоти народа дгаа и часть души народа дгаа. Твои обиды – наши обиды, твоя радость – наша радость. В этом великий дар, но тяжкая ноша. Готов ли ты принять и взвалить?
– Игъ, мвамидгаакфали, – без колебаний ответил Дмитрий. – Да, великий вождь и судья!
– Тогда я властью своей снимаю с тебя дггеббузи, лежавший на тебе, – сказала Гдламини и резко взмахнула левой рукой, прогоняя чужих демонов, могущих еще цепляться из последних сил за душу принимаемого в племя. – Я должна дать тебе имя, но ты – тхаонги, и нарекли тебя не здесь, в Выси. Не дело смертных исправлять Незримых. Оставайся со своим именем, Д'митри. Но в кругу людей дгаа да живут твои имена, тайные для чужих, даже тех, кто смотрит с небес. – Она взмахнула правой рукой, голос ее стал гортанным: – Тайное имя твое будет отныне Ггабья г'ге Мтзеле, Встающий Открыто; это имя пусть знает каждый из твоего народа дгаа. – Теперь она говорила тише, только для стоящих вблизи: – Тайное из тайных имя твое будет отныне К'туттзи вваБхуту, Приходящий Вовремя; скажи его лишь избранным, кого назовешь друзьями, а еще Великой Матери, ибо от нее нет секретов…
Гдламини замолчала, и взгляд ее стал мягок.
– Только со мною наедине, только для меня, и ни для кого больше, ты слышишь, тхаонги?.. – теперь она перешла на шепот, скорее, даже не шепот, нет, она едва-едва шевелила губами, но Дмитрий все равно отчетливо слышал ее, воркующую, стонущую, вскрикивающую: —… ни для кого, кроме меня, будешь ты Н'гвема Обьянг лю Ттете, Тот, Кто Всегда Желанен!
Вновь став строгой, она отступила на шаг.
– Дгаайхап'паонгуа, дгааг'г'я! Радуйтесь с Тха-Онгуа, люди дгаа!
– Хэйо, хой! – толпа уже хрипела, выкричав весь крик.
– Теперь отвечай мне, своему вождю, дгаа Д'митри, – громким голосом сказала Гдламини, и площадь у костра замерла, ловя каждый звук. – Когда ты лежал, запутавшись в сетях Ваарг-Таанги, губы твои потеряли слова, и слова эти важны. Ты говорил, что там, в Выси, тебя учили сражаться и водить воинов за собой. Так ли это?
Дмитрий замялся. Конечно, учили, это да, но – водить за собой? Такого не было. Участие в десантных высадках, конечно, может сойти за военные действия, но все же…
– Это правда… Меня учили… Но воевал я мало… К тому же…
– Что?! Ты колеблешься перед лицом вождя?
Глаза Гдламини чуть сузились, словно сомневаясь, а тот ли перед нею, кого она избрала, и Дмитрий плюнул на все.
Да, учили! Да, воевал! В конце концов, в зачетке нет ни единой четверки, и за акцию в Малом Пиарре командование поощрило отпуском на две недели, а остальное… так, собственно, кто здесь будет проверять?!
– Я могу вести людей в бой! – торжественно сказал он.
И люди, стоящие вокруг костра, хрипло крикнули:
– Хэйо!
Кто-то прикоснулся к плечу. Касание было неживым, неожиданно холодным, и Дмитрий, вздрогнув, оглянулся.
Мгамба, сосредоточенно хмурясь, протягивал ему «дуплет», неумело и опасно держа оружие стволом к себе.
– Покажи людям дгаа свое умение!
Вот здорово! Лейтенант Коршанский сам не думал, что так обрадуется оружию. За то время, что он был здесь, о нем не говорили ни слова, а на вопросы, задаваемые поначалу, прикладывали ладонь к губам и коротко отвечали: «Дггеббузи!»
Показать, говоришь? Покажем…
Руки ничего не забыли, и глаз остался верен.
Одинокий выстрел разрубил тишину, и спустя несколько секунд к ногам вздрогнувшей Гдлами упала похожая на окровавленный комок большая птица.
Восхищенный ропот пробежал по толпе.
Невиданно! Не трудясь, не выслеживая, не подбираясь к гнезду, просто так, легко, играючи снять с высоты почти неразличимую глазом г'ог'гию, жуть ледяных вершин? Невиданно…
– Еще! – восторженно, совсем по-детски улыбаясь, попросил один из старцев.
Дмитрий ответил ему улыбкой.
Понравилось? Пожалуйста, еще. Уж что-что, а это мы пока еще можем…
Перевод на стрельбу очередями. Три выстрела слились в один. Мшистый валун, бесполезно валяющийся у костра, окутался облаком пыли и разлетелся на мелкие куски.
Люди дгаа застыли изваяниями, округлив рты.
Неслыханно! Нет ничего на свете, прочнее растущего из земли зуб-камня; ничем его не разбить и никак не оторвать от почвы, ибо прирос он к ней тонкими корнями. Плохой это камень, отвердевший остаток слюны Ваарг-Таанги, и никто доселе не смел прикасаться к нему. Но вот пришел тхаонги, и разбил злой камень в кусочки, и не смутился даже, не задумался о возможной мести Безликой. Неслыханно…
– Еще! – робко умоляя, Н'харо пал к ногам земанидгаа.
Ладно. Тряхнем-ка стариной напоследок. И хватит, пожалуй, а то и так от боеприпасов слезы остались…
Тонюсенький, в суровую нить толщиной, бело-синий лучик вытянулся из подствольника, вонзился в вытоптанную землю и прошел по ней, оставляя за собой ровный, тонкий, непредставимо глубокий след. Там, где он касался сухой каменистой почвы, она вскипала и вспыхивала крошечными, тут же угасающими синеватыми огоньками…
Что уж там – посеревшие люди, что – дрожащие старики, что – трепещущие Н'харо и Мгамба, если уж на лице Гдламини появился нескрываемый ужас и в глазах ее, устремленных на Дмитрия, легкой дымкой мутились мороки?!
– Дгаа'м'ндлака! – выкрикнул Дмитрий, опуская оружие дулом к земле. – Я – ваш, люди дгаа!
– Хэйя, хой! – отозвались люди дгаа приветствием, положенным только вождю.
Вот это и отрезвило Гдламини, ибо вождем все же была она и делиться отцовским наследием не собиралась ни с кем, будь это даже посланный ей Высью тхаонги.
– Что ты скажешь об этом, дгаа Д'митри?!
По жесту ее подбежали двое, поднесли еще оружие.
Та-ак. Дрянь автоматец. Двадцатый век, даже не конец. Он передернул затвор, выпустил коротенькую очередь. И пукалку заклинило. Ба! Еще и боек стерся. Да что ж они, специально так сделали?
Он едва не выругался. Нет для профессионала ничего хуже, чем через задницу сработанное оружие…
Ого! А вот это уже серьезнее, хотя и совсем старье.
Забавно бы узнать, где это дикарята самым настоящим мушкетом разжились, да еще с припасами? Ну-ка!..
Он справился и с этим. Легко! Прочистил, забил пыж, забил заряд, подсыпал из кисетика плохенького черного пороху. Гром. Дым. Вонь. Дырка в неподалеку растущем дереве.
Почтительное молчание стало тяжелее танка.
И, прорывая его, напряженно зазвенел голос Гдламини.
– Хэйо, люди дгаа! Какое у него белое тело! Взгляните в его глаза! Они ослепляют. Он весь как утренняя заря. И кудри подобны лучам светила! Хэйо, люди дгаа! Он отпрыск Незримых, и второе сердце у него справа! Вам можно уже это знать, как давно уже знают посвященные!
Танк превратился в космофрегат!
Пробивая такую тишину, даже звонкие выкрики вождя делались глуше, словно Гдламини кричала вполсилы.
– Хэйо, люди дгаа! Мы молились, и он пришел. Да, да! Его руке послушны громкие палки мохнорылых, его руке покорны трещащие палки идущих с равнины! Он принес с собою оружие, сокрушающее зуб-камень, и он легко снимает с Выси кривоклювую г'ог'гию! Все видели! Хэйо! Горит от рук его земля синим огнем! Разве оспорит кто-то?! Хой, люди дгаа! Кому, как не ему, вести воинов на убийц! Он отомстит за нас. Попросим же его, нашего брата дгаа, пришедшего с белой звездой! Попросим, люди дгаа, попросим хорошенько!
И она первой склонилась к его ногам, коснувшись лбом края накидки. За ней, гуськом, старики. Они целовали подол всерьез, подолгу не подпуская следующих. Остальные, многие сотни, склонившись до земли и подняв над головой руки, раскачивались взад-вперед и тихо гудели.
