Меченый - Горъ Василий (читать книги онлайн полные версии TXT) 📗

– В этом непотребстве я тебя из покоев не выпущу!

Я закусила губу и с трудом удержала наворачивающиеся слезы:

– Надену зеленое, зайду в трапезную раньше всех, сяду, и… никто ничего не заметит!

Кормилица посмотрела на меня, как на юродивую:

– Ты – дама! Значит, должна покинуть общество задолго до того, как вино развяжет языки и превратит мужчин в похотливых скотов…

Я вспомнила взгляды, которыми меня пожирали барон Олмар и его свита, и обреченно вздохнула:

– Ладно, спою себе сама…

Амата приподняла бровь и довольно улыбнулась:

– Смирение – это шаг к Вседержителю. Я счастлива, что ты приняла его душой, поэтому… сейчас принесу тебе что-нибудь из платьев твоей бабушки.

По рассказам отца моя бабушка – баронесса Катарина д’Атерн – была одной из самых известных красавиц Вейнара: ее благосклонности добивался чуть ли не весь высший свет королевства, включая первого министра, королевского казначея и камерария. Да что там королевства – к ней сватались посол Белогорья, один из сыновей короля Алата [39] и младший брат вождя эрратов [40]! А тогдашний король Оммана [41], увидев ее на одном из балов, назвал Ясным Солнышком Вейнара.

Однако несмотря на то что среди ее воздыхателей хватало писаных красавцев, известных рубак и лиц, имеющих влияние на короля, бабушка отдала свое сердце молодому герою только что закончившейся Вейнарско-Рагнарской войны. И ни разу об этом не пожалела: до конца ее недолгой жизни барон д’Атерн не отходил от жены ни на шаг.

Видимо, в благодарность за это бабушка ни разу не дала деду повода усомниться в своей верности: она игнорировала любые знаки внимания со стороны поклонников и как-то прилюдно заявила, что будет вскрывать все послания в свой адрес только в присутствии мужа.

Как ни странно, такое поведение Катарины д’Атерн больше всего бесило представительниц слабого пола: они искренне считали ее самовлюбленной выскочкой… однако пытались подражать ее манере одеваться, причесываться и даже улыбаться.

Лиственей в восемь, поняв, что ослепительно красивая черноволосая женщина, изображенная на одном из портретов в кабинете отца, и есть та самая Катарина д’Атерн, я несколько дней в буквальном смысле слова жила в зеркалах – искала в себе хоть какое-то сходство с ней. Увы, ни волосы, поднятые вверх, ни глубокое декольте, собственноручно вырезанное в детском сарафане, ни тщательно скопированная поза не сделали меня ни Ясным Солнышком Вейнара, ни чем-то похожим.

Видимо, поэтому, надев на себя роскошное темно-синее бархатное платье своей бабушки, я долго не могла решиться посмотреть на свое отражение – знала, что увижу все то же рыжеволосое, конопатое и на редкость мелкое создание с впалыми щеками, тощими плечами и костлявыми ключицами.

Потом все-таки заглянула, привычно ужаснулась и… с интересом уставилась на свое изображение.

Конечно же, за годы, прошедшие с того времени, рыжие волосы и конопушки никуда не делись. А вот щеки и плечи заметно округлились. Кроме того, бабушкино платье очень выгодно подчеркивало талию, красиво приподнимало грудь и делало меня выше, чем я есть.

Пару раз повернувшись вокруг себя, я кинула взгляд на Амату и застыла: кормилица смотрела на мои бедра и угрюмо хмурила брови. Видимо, пытаясь решить, нравится ей мой вид или нет.

– Это платье делает тебя взрослее! – проворчала она через десяток ударов сердца.

Я потупила взгляд и незаметно осенила себя знаком животворящего круга. Вернее, мне показалось, что незаметно – не успела я закончить движение, как на лице кормилицы заиграла довольная улыбка:

– Ты права, дочка! Раз Вседержитель послал тебе это платье, значит, пришло твое время…

– Спасибо, Амата!!! – воскликнула я и бросилась ей на шею. – Я тебя так люблю!!!

– Я тебя тоже, – ответила она, легонько шлепнула меня пониже спины и добавила: – Ладно, обниматься будем потом. А сейчас займемся твоей прической.

Я обрадованно метнулась к пуфику, стоящему напротив зеркала, села… и тут же вскочила на ноги: в коридоре раздался топот подкованных сапог:

– Ваша милость, вы у себя?

– Что тебе тут надо, а, Кулак? – раздраженно рыкнула Амата. И, распахнув дверь, высунулась из комнаты.

– Его милость срочно требует баронессу к себе в кабинет! – преувеличенно громко – видимо, чтобы мне было слышно каждое слово, – протараторил десятник.

Я тут же оказалась на ногах: в его голосе звучали нотки, которых я еще ни разу не слышала!

Видимо, его тон подействовал и на Амату, так как она помрачнела и коротко поинтересовалась:

– Что-то случилось?

– Только что прилетел почтовый голубь от его величества, – угрюмо буркнул Кулак. – В Авероне мятеж.

Я выдернула из волос поддерживающие их шпильки, влезла в туфельки и, торопливо посмотрев на себя в зеркало, выскочила в коридор.

В замке было шумно, как на меллорском рынке. Или, скорее, как в военных лагерях, о которых так любят рассказывать мужчины: по лестницам носились перепуганные слуги, со стороны оружейной комнаты слышался лязг железа, этажом ниже ворочали что-то тяжелое, а выше – причитали.

Причитания доносились и с улицы – через настежь распахнутое окно Восточной башни, заглушая шелест дождя, до меня доносился многоголосый женский ор. Заглавную скрипку в котором играла Инария – жена десятника Урмана по прозвищу Ворон. Голосу ее мог позавидовать даже королевский глашатай, поэтому ее душераздирающую мольбу слышал, наверное, весь лен:

– …И на кого же ты меня бросаешь, сокол мой сизокрылый? Что я без тебя делать-то буду, счастье ты мое окаянное? Иди же, обними меня напоследок, услада ночей моих…

Голоса «услады ее ночей» слышно не было. Видимо, он занимался делом и не обращал на вопли супруги никакого внимания.

Голосила Ворониха [42] недолго – когда я добежала до четвертого этажа, с улицы раздался рев отца:

– Заткни жену, Ворон! А то ее заткну я…

Я перепугалась еще сильнее: отец никогда не повышал голоса на вассалов, предпочитая словам действие. В общем, еще прибавила ходу и влетела в кабинет, не постучавшись. Чуть не расквасив себе нос об отцовскую спину, затянутую в кольчугу.

– Вы хотели меня видеть? – присев в реверансе, спросила я.

– Смирения тебе, дочка, – поздоровался он, снял со стены щит, аккуратно прислонил его к столу и повернулся ко мне. – Я уезжаю. В Аверон.

Потом оглядел меня с головы до ног и грустно улыбнулся:

– Готовилась к ужину?

Я сглотнула подступивший к горлу комок и кивнула:

– Да, отец…

Он подошел ко мне вплотную, провел пальцем по моей щеке и поцеловал в лоб:

– Ничего, вернусь – устрою пир на десятину. С музыкантами, фокусниками, акробатами… и танцами! Обещаю!

– Вседержитель с ними, с танцами! Вы, главное, возвращайтесь побыстрее, ладно?

– Я постараюсь, – вздохнул он, забросил на плечо переметную суму и поднял щит: – Значит, так: старшим остается Волод. И не сверкай глазами: в его возрасте я уже взял своего первого медведя…

– Так это вы… – еле слышно пробормотала я. – А он пока даже с Вороном не справляется…

– Ворон – боец, каких еще поискать, – усмехнулся отец. Потом снова помрачнел и с хрустом сжал кулаки: – В общем, так: с утра выставите из замка всех посторонних, включая фокусников, Бездушного и гостей брата Димитрия. По-хорошему, надо бы сделать это сейчас, да вечер и ненастье, забери их Двуликий.

Я похолодела: в замке был один из слуг Двуликого! И не только был, но и должен был остаться до рассвета!!!

Перед внутренним взором тут же возникла картинка из рассказов Аматы:

Могучий воин… Косматый, как медведь… В кожаном нагруднике с нашитыми на него металлическими пластинами, кожаных штанах и сапогах… С черным посохом, сверху донизу испещренным зарубками и клевцом или чеканом на поясе… Он поворачивается ко мне, левой рукой откидывает с лица седую прядь и смотрит мне в глаза… Взглядом, в котором живет Бездна…