Маги нашего города - Куприянов Сергей Александрович (книги онлайн полные версии бесплатно .TXT) 📗
– Эй! Откройте! – он пару раз ударил в дверь кулаком. Тяжелая металлическая конструкция, обернутая в звукопоглощающий материал, только слабо охнула в ответ. Видно, делали ее с таким расчетом, чтобы она чуть ли не противотанковый заряд держала. Ан не выдержала!
– Ну и черт с вами, – пробормотал он, отступая и садясь на ступеньку. – Наплевать.
Сел и уставился на преграду, глядя бездумно, пока взгляд его не сфокусировался на фасонистой дверной ручке, отливающей золотом. Не золото, само собой, но и без того видно, что штука дорогая. Два разнесенных замка, запоры наверняка как в сейфе, в разные стороны расходятся, вверх, вниз и в боковины. Даже издали видно, какие сложные замочные скважины, под особые, сложнофигурные бороздки, и еще считыватель для магнитного ключа. Ну, ладно, можно человека заморочить, тут большого ума не надо, но замки-то, замки как вскрыли?
Опустошение было такое, будто из него вынули все внутренности, все кости. Даже сидеть сил не было. Павел попробовал облокотиться на верхнюю ступеньку, но ее кромка, обитая металлическим уголком, больно врезалась в хребет. Боль была такая, будто в спину ножом ткнули. Он скривился и дернулся от боли, хотя, казалось бы, даже на это сил у него не было. Оказывается, есть еще.
Ухватившись за по-корабельному надраенные перила, намертво привинченные к стене, поднялся, практически подтянулся, встал и побрел обратно, наверх. Вернувшись в уже знакомый холл, все еще остро пахнущий дикими кошками, доплелся до дивана и рухнул на его мягкий плюш.
Он лег на бок, подгибая под себя колени. Игрушки, ведь это надо же. У каждого они свои. Один до самой старости не может жить без пистолетов-автоматов, другому уже с первого класса ничего не надо, кроме денег. Игрушки у каждого свои. Но бывают и чужие.
Он не спал в привычном понимании этого слова. Может, иногда проваливался в забытье, но вскоре просыпался. Он понимал, что лежит на диванчике в холле чужого офиса, что в любой момент сюда могут прийти люди, что надо бы встать, неудобно так-то, но не вставал, даже попытки такой не делал, ногам было холодновато без одеяла или хотя бы пледа, прошедшее проходило перед ним картинками, словно во сне. Он мог управлять своими мыслями, он думал, только несколько замедленно. Но – углубленно. Как это бывает во время демонстрационных показов, когда предмет, скажем автомобиль, медленно поворачивают, показывая с разных сторон, сверху и снизу. С машины срывают покровы, так что становится видна вся ее начинка, от кресел и двигателя до самого последнего хомута на бензопроводе. Он лежал, едва живой, и лелеял одно из самых лучших своих воспоминаний, как он плавал в океане и увидел толстую и губастую рыбу, вяло шевелившую плавниками, не двигаясь при этом с места. Он подплыл и ни с того ни с сего обнял ее. И она не вырывалась! Она терпеливо ждала, пока человеку надоест ее лапать. Уплыла она только тогда, когда Павел отпустил ее. Медленно, нехотя, лениво, напоминая собой пресытившуюся матрону.
До того он никогда в жизни так не отдыхал. Десять дней в Таиланде. Это происходило уже после того, как побережье страны было изуродовано страшным цунами. Самое жуткое уже успели убрать, но все равно было видно, какой ужас тут творился не так давно. И народу мало. Той путевкой расплатился с ним один деляга. Наверняка она стоила гроши как раз из-за того, что никто не хотел ехать в те места, хотя наплел чуть ли не про несколько тысяч баксов. И Павел согласился взять ее вместо денег. Наверное, делец принял его за законченного лоха, но и наплевать. Павел никогда не жалел, что поехал туда. Там, на побережье, он впервые в жизни надел акваланг. И там он ощутил покой. Особенно когда парил над песчаным дном, на котором неторопливо играли солнечные блики, по-отпускному неспешные и безмятежные. Стайки экзотических рыб, совсем, кажется, не боящихся человека. Здоровенный краб, крадущийся боком, вытаращив свои глаза бусинами. Услужливый бой, прямо на пляже приносящий коктейли. Ресторан, в котором он вечерами ел удивительно вкусные бараньи ребрышки. Рай. Но самое главное – та рыба, которую он обнял прямо в воде, на глубине в десять с лишним метров. Глупость, мальчишество, но именно это воспоминание грело его больше всего.
А потом, в последний день... Нет-нет-нет! Он отогнал от себя это воспоминание, не дал себе вспомнить тот день, небольшим и привычным усилием воли переключившись на приятное, вызвав в памяти другую картинку.
Танцор. Улыбчивый и удивительно подвижный мулат, вечерами выступавший на маленькой эстраде ресторана. По нему в открытую обмирала одна тетка из Воронежа, яркая такая, грудастая и, сразу видно, горячая. Смотреть на нее было забавно, но еще интереснее было видеть, как танцует тот парень. Просто поразительно. Повторить такое представлялось невозможным, немыслимым абсолютно. Что он вытворял своим телом, следуя заданному фонограммой ритму! И при этом все он делал весело, получая от процесса видимое удовольствие, так что смотреть на него тоже было весело. Это было хорошее воспоминание, одно из самых ценных у Павла. Конечно, он не мог не то чтобы воспроизвести, но даже хотя бы приблизительно вспомнить, что вытворял тот молодой мулат. Он помнил главное – собственное ощущение и красные, очень яркие штаны парня, напоминающие кавалерийские галифе, затейливо расшитые блестками, от которых в глаза били снопики разноцветного света. И еще неизменную улыбку на смуглом лице с классически правильными чертами. Стоило это вспомнить, как настроение сразу улучшалось. Это была одна из его палочек-выручалочек. Он вызывал это воспоминание перед сном и после этого засыпал с улыбкой. И сны ему тогда снились хорошие, без того кошмара, с которым он сталкивался чуть ли не ежедневно.
Перед его глазами стояла улыбка мулата, а сзади раздавались возбужденные голоса, но Павел в них не вслушивался, не разбирал ни единого слова, настолько это ему было неинтересно. Кто-то ходил за его спиной, говорил, что-то делал, но он сосредоточился на том мулате, держал его перед собой обеими руками, так, наверное, утопающий мертвой хваткой держится за спасательный круг, от которого зависит сама жизнь, но даже страх потерять ее не всегда помогает выстоять, не разжать пальцы. Только Павел был из тех утопающих, которые профессионально держатся за свой спасательный круг, так что вырвать у него эту заветную штуковину было не так просто.
Если только не хватать его грубо за плечо и не начинать трясти.
– Эй! – позвал кто-то. – Давай вставай.
Шмякнуть его, что ли? Чего пристал, дурак. Не видишь, отдыхает человек. Устал «он».
Улыбка танцора пропала. Вместо нее перед глазами возникла серая ворсистая обивка дивана с висящим на ней рыжим волосом.
Павел вздохнул и перевернулся на спину. Над ним стоял смутно знакомый мужик в форме охранника.
– Чего надо?
– Там это, ну, типа зовут тебя.
– Кто зовет? – скучно поинтересовался Павел. Уезжать пора, что ли? Или рабочий день начался, а он разлегся в чужом помещении, как кот на завалинке? Это сколько же он проспал в таком случае?
– Ну, там, все, – не очень понятно объяснил секьюрити. В глазах его стоял не то страх, не то, наоборот, брезгливость. Разбираться в этом не хотелось совершенно. А вот шмякнуть – это да, это хотелось. Только сил на это не было. А то как засветил бы в лобешник, чтобы в другой раз не повадно было к людям приставать, когда они отдыхают.
– Так че? Идешь?
– Сейчас.
Глава 2
ГОРНИН АЛЕКСАНДР ПЕТРОВИЧ
Павлик молодец, просто молодчинка. Так он этих зверей взял, просто как настоящих. Наверняка у него в роду были охотники. Нет, не негры какие-то, которые у себя в Африке на львов охотятся, но все же, все же. Это всегда чувствуется. Так он их лихо. Но не разглядел, не увидел, что их уже обработали. Да и кто бы там чего разглядел, когда на тебя такое зверье прет? Танком, чес-слово! Это еще посмотреть надо. Вот крутой этот, цепура на шее толще собственного достоинства, а описался, как младенец после кормления. Да и то сказать, устали ребятки, в последнее время пашем не разгибаясь. Что за напасть такая? Бабка моя говорила, что такое перед войной было, сплошь, просто сплошь кошмары. Как будто кто специально порчу наводит. Да и наводят, как без этого. Но тут другое, другое. Совсем. Тут такая беда, что впору самому описаться. Что же ж такое творится-то, батюшки вы мои!
