Безликое Воинство (СИ) - Белоконь Андрей Валентинович (версия книг TXT) 📗
Одиссея «Киклопа-4». Гл. I. Смутный купол
Только Боги зрят истину во всём её величии,
человеку же дано увидеть её смутный свет
лишь сквозь туман своего невежества.
(Книга Истины пророков-близнецов)
О, Хардуг, это было со мной, и это тоска моей души! Как помню я каждую букву Учения, так и мельчайшие детали воспоминаний о том дне никогда не сотрутся из моей памяти. Жуткий звук раздавался над моим родным городом — Фаором — я и теперь слышу иногда этот звук во сне и просыпаюсь, со вставшими дыбом волосами и весь мокрый от пота: вой ветра и крики людей, треск шатающихся стен и скрежет гнущегося металла сложились в единый протяжный стон, словно стонал сам наш обречённый мир. Штормовые шквалы, вместе с пылью и каплями конденсата (не могу назвать это явление дождём, так как мы давно не видели в небе нормальных облаков!), несли какие-то чёрные хлопья, вроде сажи, хотя я тогда не заметил ни пожаров, ни дымов. Наш гигаполис до той поры был относительно спокойным местом, его жители впервые столкнулись с масштабной атакой, и теперь они или метались в растерянности по улицам, озираясь по сторонам и не понимая толком, что происходит и что нужно делать, или торопились поскорее добраться до своих жилищ и своих близких. Близился к концу третий год моего обучения в Академии войсковой разведки и я как раз возвращался домой с занятий — нас распустили пораньше из-за угрозы сейсмических толчков. По слухам, что я успел узнать от других курсантов, где-то глубоко под нами противник атаковал город тектоническими торпедами, пытаясь повредить городскую энергосистему и так нарушить работу командного центра. Не успел я выбраться за ворота академии, как начались те самые толчки. Замерли бегущие дорожки, поезда не ходили — ни наземные, ни подземные, станции были закрыты, даже велосипеда у меня не было, и я добирался до дома пешком, точнее, как большинство перепуганных горожан, пытаясь бежать по улицам, которые были уже усеяны трещинами и обломками, и то и дело норовили уйти из-под ног. Наш старый дом, принадлежавший ещё моему прадеду, находился неподалёку, примерно в одном квартале от академии — прадед когда-то был наставником будущих разведчиков и приобрёл жильё поближе к месту службы. К северу от улицы, за жилыми постройками, возвышались две гигантские башни-трубы атмосферной электростанции. Ближайшая ко мне вдруг начала рушиться: в той секции, что, казалось, упиралась в самое небо, появились трещины и через мгновение большой кусок, испуская клубы пыли, начал отваливаться и медленно сползать вниз. Кажется, вторая башня, что находилась дальше, тоже начала трескаться. Я прикинул расстояние и сообразил, что обломки могут накрыть и улицу, по которой я бегу, поэтому я кинулся прятаться в ближайшее строение, надеясь найти там укрытие.
Это был скромный двухэтажный дом, втиснутый между двумя другими, подобных домов в нашем городе — многие тысячи. Обстановка на первом этаже показалась мне привычной и близкой по духу, — это было жильё простых людей, может быть таких же, как мои родители. Там я сразу заметил мальчика — малыша первого возраста, лет пяти — он сидел, забившись в угол большого старого дивана, и со страхом и растерянностью смотрел куда-то в глубину погружённой в полумрак прихожей, на меня он взглянул лишь однажды. Я предположил, что родители его ещё не успели добраться до дома, а он, очевидно, ожидал увидеть знакомое лицо и испугался, увидев незнакомца. Подойдя к алтарю Близнецов, что располагался на комоде, я приложил пальцы ко лбу в жесте почтения. Это простое действие немного успокоило меня, и тут мальчик отчётливо произнёс только одно слово: «виланка». Я удивился, что он упомянул вдруг эту маленькую стремительную птичку. «Наверное, спасаясь от шторма, залетела в окно» — подумал я — виланки хотя и гнездятся по берегам рек, нередко залетают в городские кварталы. Я сказал мальчику, что всё хорошо и я сейчас уйду. Но тут над моей головой раздался грохот и я решил, что ветер ломает крышу, или же на дом падают куски той самой рухнувшей башни, и почти в тот же миг сверху донёсся женский крик. «Виланка!» — громко позвал мальчик и спрятал голову между диванных подушек. Значит, Виланка — это имя! И вместо того, чтобы поскорее уйти, я бросился на второй этаж, в благородном порыве решив помочь незнакомой женщине с этим именем. Наверх вела двухпролётная деревянная лестница, и я торопливо поднялся по её ступенькам, ожидая застать там разрушения и опасаясь ещё больше напугать ту, чей крик услышал. Но как же я испугался сам! Там, на втором этаже, едва поднявшись, я застал с поличным его. Карапского колдуна. Я до этого видел карапов только на фотоснимках и в хронике, но ошибиться было невозможно. Необъятная грузная туша, длинная борода из промасленных косичек, огромный нелепый цветок вместо шляпы, крупные черты лица, включая круглые, горящие злобой глаза. На руках у колдуна повисло бездыханное тело юной девушки, прекраснее которой я не встречал в своей жизни! Так как руки карапа были заняты, он положил свой огромный посох прямо поверх её тела. Посох был увенчан набалдашником из засушенной и сморщенной человеческой головы, и с этой жуткой головы тоже свисали промасленные косички — неряшливые и выцветшие до желтизны, и они резко диссонировали с аккуратными, украшенными золотыми ленточками чёрными косами девушки. О, Близнецы, я никогда не забуду этой картины: я видел её лишь краткое мгновение, но каждая деталь осталась в моей памяти, словно я глядел на неё тысячу лет… Заметив меня, колдун недобро усмехнулся и то ли чихнул, то ли кашлянул, то ли крикнул какое-то короткое слово в мою сторону и у меня все мышцы свело судорогой так, что я тут же скатился по лестнице обратно на первый этаж. Сразу после этого сверху потянуло сильным сквозняком, послышался свист, словно что-то втягивало воздух, а затем — тихий хлопок. Ещё какое-то время моё тело не слушалось и местами нестерпимо болело, и я корчился на полу, едва не теряя сознание. Но в конце концов судорога прошла, боль утихла и я, словно во сне, вновь поднялся по лестнице. Но наверху уже никого не было. Крыша была проломлена в нескольких местах, на полу валялись куски черепицы и штукатурки, в воздухе клубилась и оседала пыль, покрывая скромную обстановку белым налётом, но всё это вполне подлежало уборке и ремонту. Тут я окончательно пришёл в себя, и ко мне с ещё большей силой вернулся страх. Я поспешил покинуть этот дом, даже не спросив у мальчика про его родителей. Совесть потом ещё долго меня терзала… Девушка, похищенная карапом, Виланка, была слишком молода для матери мальчика — скорее всего, это была его сестра. Я должен был дождаться взрослых и всё им рассказать, но я сам был напуган и хотел только поскорее добраться до своего дома и увидеть своих близких.
Не отпускай мою руку, о Хардуг Праведный! Без Учения мы сами становимся как потерянные дети — мы беспомощны, растеряны и идём к одичанию и гибели… На пути твоего духовного восхождения Хардуг Праведный держит тебя за руку и тянет в гору, а Ардуг Ужасный толкает тебя в спину. Лишившись их поддержки хоть на мгновение, ты рискуешь оступиться и сорваться в пропасть. Когда твоя душа корчится от горечи позора, а совесть ноет и саднит, словно рана, политая едкой кислотой, знай: ты лишь вдохнул глоток миазма, что поднимается от реки страданий, текущей по дну той пропасти. Так написано в Книге Истины.
Издали я уже наблюдал термоядерные вспышки раз пять или шесть, но в тот первый раз, что случился, когда я вышел из злополучного дома на улицу, заряд рванул где-то высоко в атмосфере, но достаточно близко, чтобы это привело меня на госпитальную койку с ожогом сетчатки. Я сразу ослеп, а также получил ожоги кожи лица и кистей рук — слепое пятно в левом глазу до сих пор напоминает о себе, а на моём лице всё ещё заметны небольшие светлые пятна от тех ожогов. Лёжа тогда в госпитале с повязкой на глазах и тьмой в душе, я видел перед собой одну и ту же картину: безобразного карапа, держащего в алчных руках бесчувственное тело Виланки. Я любовался прекрасным лицом девушки, чёрным шёлком её волос, гладкой бархатистой кожей, изящной и хрупкой фигурой… Какая судьба ждала ту девушку? Представляя это, я содрогался от собственных ужасных мыслей. Карапы — людоеды! Но они не просто едят похищенных ими людей — они сначала ставят на них изуверские опыты, больше похожие на варварские пытки и казни, и только после этого несчастных съедают. Как будто мало нам страданий от этой войны!
