Пожиратель Душ - Орлов Антон (полная версия книги TXT) 📗
– Пошли! – бросил Ксават Элизе, распустившей нюни. – И скажи спасибо, что я успел, а то нашли бы тебя, дурищу, ограбленную, с перерезанным горлом…
Она всхлипнула, но ослушаться не посмела. Как миленькая, пошла с ним в гостиницу, где Вилен в одиночестве корпел над картотекой для отчета.
– Ничего не перепутал? – проворчал Ксават, все еще злой после драки (победа была неполной, он паршивого сопляка жестоко избил, но так и не сломал).
– Нет, нет, я все на два раза проверяю, – Вилен испуганно захлопал белесыми ресницами. – Господин цан Ревернух, осторожно, не трогайте карточки, у вас кровь капает!
Вот срань собачья: пока бил Ника, поранил себе руку. Порез на тыльной стороне кисти. Сам не заметил, а боль почувствовал только сейчас, после того как Вилен об этом сказал. Наверное, на куртке у засранца какая-нибудь декоративная металлическая финтифлюшка с острым краем, вот и оцарапался.
– Найди бинт, руку мне перевяжешь, – сердито велел Ксават Элизе. – И шевелись поживее. Из-за тебя пострадал…
После драки Ник занялся тем, что следовало сделать с самого начала – прикинул, насколько велики его шансы доказать свою невиновность.
Почти сто процентов.
В Иллихее жизнь не сахар: здесь и нечисть кишмя кишит, так что охотники не успевают ее отстреливать, и коррупция есть, и уголовщина, но здесь практически невозможно оказаться безвинно осужденным. Разве что сам захочешь.
Во-первых, существуют Зерцала Истины. Их несколько штук на всю Империю, но по закону каждый, против кого официально выдвинуто какое-либо обвинение, имеет право ходатайствовать о дознании перед Зерцалом. Во-вторых, можно потребовать Суда Пятерых, это как Божий суд у некоторых народов на Земле – тоже, говорят, безотказный способ. В-третьих, среди жрецов, в том числе среди служителей Лунноглазой, есть телепаты.
Услышав от Элизы, что его обвиняют в грабеже, он перепугался, поддался эмоциям, а напрасно. Здесь тоже случается всякое, но не до такого беспредела, как дома.
Аванебихи рассчитывают, видимо, на эмоциональную реакцию. Вспомнив, как оно бывает у него на родине, Ник струсит, растеряется и отдаст грызверга – а потом можно будет пойти на попятную, сказать, что произошло недоразумение. Его просто хотят взять на испуг! Кроме того, заявление о краже драгоценности заставит полицию проявить побольше расторопности.
Ник даже усмехнулся, хотя ситуация была та еще: один в незнакомом городе, избитый, ушибы ноют, нос расквашен, лицо, куртка и руки в липкой крови, переночевать негде. И надо прятаться от полиции.
Он неосторожно вышел на освещенный перекресток, и к нему сразу двинулись двое стражей порядка, сверкая галунами в желтом свете фонарей. Ник поскорее отступил в темноту, полицейские – за ним. Он сворачивал, куда попало, не реагируя на окрики, потом заметил дыру в заборе, протиснулся внутрь и оказался в гуще колючего кустарника. Что-то вроде шиповника, но аромат другой – пряный, кондитерский, напоминает корицу.
Полицейские остановились возле лаза.
– Он там. Оттуда нет другого выхода, никуда не денется.
– Почем ты знаешь?
– Как тебе сказать… Я там был по нужде.
– Некультурный ты, Чарста, для тебя за каждым углом сортир. Давай, лезь за ним, это парень, который нужен Аванебихам. Я не такой тощий, а ты пролезешь.
Молчание. Ник озирался, ища хоть один просвет в черной массе пахнущего корицей кустарника.
Второй полицейский повторил:
– Лезь!
– Погоди. Велели брать его без синяков, а если мы его такого притащим… На нас ведь подумают.
– Так он скажет, что это не мы его.
– А если скажет, что мы? Если он начнет сопротивляться, и мы применим силу, потом уже никакое Зерцало не разберет, где наша работа, а где не наша. Может, мы с тобой его не видели?
– Это не дело, – напарник Чарсты, на беду, оказался принципиальным. – Лучше постереги, а я схожу, позвоню ребятам Аванебихов. Пусть сами его берут.
Такой вариант устраивал всех, кроме Ника. Впрочем, капитулировать он не собирался. Дождавшись, когда второй полицейский уйдет, он в отчаянии начал продираться напролом через кусты, стискивая зубы, когда шипы царапали кисти рук или шею.
– Стой! – крикнул позади всполошившийся Чарста. – Не ходи дальше, туда нельзя!
Ник его не послушал и в конце концов выбрался к одноэтажному особняку с заколоченными окнами, облитому молочным светом большого иллихейского месяца. С другой стороны от особняка ограда была металлическая, узорчатая, за ней виднелась улица. Ник направился туда через заросший бурьяном двор, и тут в доме запели хором тоненькие голоса.
Он остановился, удивленный. Чарста за стеной кустарника что-то кричал – вроде бы слезно просил его вернуться, не губить свою молодую жизнь и не подводить хороших людей под служебное взыскание.
А в оконном проеме, за досками крест-накрест, что-то шевельнулось. Оттуда высунулась огромная пухлая пятерня – размером с автомобильное колесо, не меньше – и каждый палец увенчан кукольной головкой, они-то и пели тонкими жалобными голосами.
Ник остолбенел. Потом опомнился, бросился к ограде, забыв о боли, в два счета перемахнул на ту сторону. Заметил краем глаза предупреждающий знак на решетке. У него не было времени осматриваться и читать таблички. Он петлял, сворачивал из одной улицы в другую. Дыхание сбивалось, голова кружилась, и месяц над темными крышами дрожал, словно отражение в воде – а может, он и был отражением?
Знакомые места. Здесь Ник уже был. Сделав крюк, он снова очутился в окрестностях вокзала.
– Эй, молодой человек!
Голос Ксавата цан Ревернуха. Ник вздрогнул, но, оглянувшись, увидел седого мужчину с пышной встопорщенной бородкой. Незнакомый. Просто голос похож.
– Это не ты искал «бродячих котов»?
– Я, – настороженно признался Ник.
– Тогда пошли со мной, отведу к ним. Я служу в почтовой конторе, знаю ихний адрес.
– Спасибо.
Провожатый всю дорогу сердито ворчал, ругал местные власти, полицию, которая не может навести порядок, плохое освещение. В одном из переулков он остановился перед двухэтажным домом с полуколоннами по обе стороны от двери и темной вывеской:
– Сюда завернем. Тут аптека. Тебе надо умыться, а то нехорошо в таком виде приходить к святым людям.
Окна светились, но покупателей в маленьком помещении не было. За прилавком сидел в кресле аптекарь, толстый, лысый, с непроницаемыми умными глазами старого шахматиста. Седой что-то шепнул ему, и Ника провели в грязную туалетную комнату с умывальником.
Когда он, кое-как смыв кровь и пригладив мокрые волосы, оттуда вышел, аптекарь протянул ему кружку:
– На, выпей. Это общеукрепляющая микстура, а то тебя как пьяного шатает.
Напиток был теплый, с горьковатым полынным привкусом.
«Теперь за все поплатишься, сопляк паршивый, а я еще и деньжат огребу!»
Дождавшись, когда взгляд Ника утратит осмысленное выражение, Ксават вполголоса бросил:
– Обыскать его надо. Он кой-чего стащил у Аванебихов – то ли колье, то ли брошь. Если не заныкал, я тебе продам.
– Продашь?.. За полцены.
– За тупака меня держишь? Кто его сюда привел?
– А кто микстуркой угостил?
Приятно, что ни говори, поторговаться с хасетанцем, как в былые времена! Радухт всегда готов заграбастать все и оставить тебя без навара. Клетчаб Луджереф с давних пор его за это и ненавидел, и уважал.
Из Хасетана Радухт уехал уже после преображения Клетчаба. Поссорился с авторитетами, но не так, чтобы за это убили, а велели ему, по обычаю, собирать манатки и выметаться из города подобру-поздорову. Он и обосновался в Эвде. Промышлял все тем же: скупал краденое, давал деньги в рост тем, кому не с руки соваться в банк, приторговывал запрещенными снадобьями. Вел кое-какие темные дела с Ганжебдой – по обрывкам слухов, поставлял туда живой товар (Ксават надеялся, что это не брехня). Был все таким же скрягой и пройдохой, как в счастливую давнюю пору.
