Клятва на мече - Буянов Николай (читать бесплатно книги без сокращений .TXT) 📗
Он остановился перед богатым домом и постучал посохом в ворота. Долгое время (Георгию показалось, целую вечность) из дома никто не выходил. Наконец на пороге появился хозяин – толстый, как бочонок, в длинном малиновом халате с позолоченной отделкой и фамильным гербом: стремя с продетым в него серебряным руном. Монах учтиво поклонился и сказал несколько слов. В ответ хозяин гневно проорал что-то, брызжа слюной и размахивая руками. Жесты его были весьма красноречивы: монах выпрямился, пожал плечами, ответил короткой фразой и пошел прочь, легко опираясь на палку.
Толстый хозяин даже зашипел от злости, будто гремучая змея. По мановению руки двое работников, занятых в поле за домом, тут же подбежали к нему и согнулись в три погибели. Глядя в спину удаляющемуся юноше, хозяин выкрикнул короткую команду. Работники торопливо открыли калитку рядом с воротами и – у Гоги на миг потемнело в глазах – спустили с цепей собак. Огромные страшные псы, способные шутя разорвать матерого волка, рычащими молниями метнулись к монаху.
Георгий увидел их неожиданно близко и невольно отпрянул, хотя собаки проскочили, не заметив, сквозь него, как сквозь бесплотный дух. Он увидел их желтые глаза, полные лютой злобы, обнаженные влажные клыки, сморщенные черные губы и вздыбленную шерсть на загривках. Монах обернулся и инстинктивно выставил вперед руки. Молодое лицо его было по-прежнему спокойно, казалось, он просто не успел испугаться…
А огромные псы, стремительные и мощные, отлично натасканные и на зверя, и на человека, псы-убийцы, уже летели в прыжке, оторвав лапы от земли.
И Георгий, не выдержав, закричал. Длинно, тонко и протяжно, не слыша собственного голоса…
Часть 1
ЧЕРНЫ ГЛАЗА ТВОИ…
Глава 1
ЯЧЕЙКА ОБЩЕСТВА
Свою комнату – ту, что в его среде принято было называть кабинетом (вытертый кожаный диван, покрытый пледом, заваленный бумагами письменный стол и древний венский стул с изысканно-инквизиторской прямой спинкой – верное средство от радикулита) – Игорь Иванович именовал про себя «между-мир» – он уж и не помнил, с каких времен. Наверное, с тех, когда постепенно, незаметно для себя, научился входить сюда как в глубоководный батискаф, задраивая дверь и слыша за спиной разъяренный голос Аллы: «Тряпка! Интеллигент сраный! Сидишь в своем гребаном музее за две тысячи в месяц! Это зарплата для мужика? Открой дверь сейчас же! Я с тобой разговариваю!»
За годы супружеской жизни он научился предугадывать вспышки ярости у законной жены, как кошка предугадывает землетрясение. Или корабельные крысы – появление пробоины в трюме. Предугадывал – и успевал закрыть дверь за собой за секунду до того, как в эту дверь летело нечто тяжелое – тарелка, к примеру. Или том энциклопедии.
Обычно, бежав с поля боя (точнее, даже не боя, а избиения) и укрывшись в своем «между-мире», Игорь Иванович часами сидел за письменным столом – просто так, без всякой цели, позволяя мыслям убегать далеко – в страну, которая носила название «Прошлое». Будто перелистывал альбом со старыми фотографиями…
Вот первый курс института, их студенческая группа во дворе главного корпуса (асфальтовый пятачок, скамейки и дорожки, выложенные потрескавшейся плиткой), Аллочка в центре – она всегда, черт возьми, ухитрялась быть в центре, и ей не приходилось прикладывать для этого ни малейших усилий. Рядом с ней стоит Гоги Начкебия, красавец мегрел, верный ее спутник все студенческие годы, с момента первой встречи в столовой после лекции профессора Смолякова.
А вот осенний бал в актовом зале: на заднем плане, в глубине, видна сцена, где меж двух стоваттных колонок прыгает четверка прыщавых юнцов, усиленно косящих под «битлов», местный ВИА с третьего курса… И снова Аллочка на переднем плане – большеглазая, стройная, высокая, в ореоле ослепительных каштановых волос, с удивительно белой кожей: романтическая красавица, неизвестно какими ветрами из самой середины Серебряного века занесенная на здешний бал (читай: дискотеку). Она одна пришла сюда в длинном платье из нежно-голубого шифона, остальные девчонки явились в коротких майках с буржуйскими надписями и искусственно состаренных джинсах. Была такая мода. Конечно, она не умерла и по сей день, но тогда это был самый бум, самый гребень волны. Почти неприлично было появляться в обществе в чем-то ином.
Увидев Аллу, девочки издали дружное шипение и принялись усиленно улыбаться в глаза своим кавалерам (у кого таковые имелись). Однако – поздно. Королева бала уже взошла на престол, и подданные распластались у ее ног. Гоги Начкебия, чемпион института по баскетболу и пиву, растолкал локтями обалдевших юнцов и пригласил королеву на танец. А Игорек, пока лилась музыка, так и простоял столбом у стены, наблюдая, как они кружатся вдвоем – Гоги в строгом черном костюме и Алла в одеянии доброй феи, поблескивающем в разноцветных всполохах прожекторов. Даже ВИА на сцене заиграл довольно приличный вальс, а то все «АББА», «Каскадеры» да «Земля в иллюминаторе» …
Гоги смотрел на Аллу восторженно, и их отношения строились исключительно в духе «женских» романов лучших беллетристов: и слова ей шептал, и розы кидал к ногам со страстностью истинного кавказца, и весь мозг продолбил своим знатным происхождением:
– Шеварднадзе, Сулаквелидзе – это не истинные грузины. Так, плебеи. А моя фамилия… Ты только послушай, как звучит: Начкебия! Будто молодое вино.
Ужас какой.
– Значит, я буду Алла Федоровна Начкебия? – недоверчиво спрашивала она. – С моей-то рязанской физией?
– У тебя далеко не рязанская физия. Я уже решил: жить будешь пока у нас в доме, а потом построим собственный. Когда мой старший брат женился (жену взял из богатого села), отец молодым построил дом и подарил две машины: брату «вольво», а жене его – " Жигули-девятку ".
Этим он все и испортил. Гор Алла боялась панически, как боятся пауков, мышей и переаттестации, даже сверкающая в воображении «девятка» ее не прельщала. Дом, рассуждала она. А что – дом? Золотая клетка, из которой не выйти.
Вслух Алла своих мыслей не высказывала: внимание Гоги ей льстило. Все-таки первый красавец факультета, девки табунами с ума сходят, а он бегает за ней, заглядывает в глаза, с улыбкой джентльмена выполняет все ее капризы. И – конфеты, цветы, снова конфеты, снова цветы… Где он доставал их, эти конфетные коробки, в эпоху пустых магазинных полок – оставалось секретом. Вся группа готовилась к близкой свадьбе, только Аллочкина соседка по комнате Ирка Сыркина заметила некоторую обреченность в глазах подруги. Забросив длинное костлявое тело на кровать и сдерживая нервную зевоту, она сказала:
– Ты что-то вроде и не рада.
И Алла моментально выложила все свои сомнения, залившись слезами на плече подруги.
– Вообще-то в твоих рыданиях рациональное зерно есть, – задумчиво сказала Ирка, натура, лишенная сантиментов. – Ахи-вздохи хороши до свадьбы. А дальше превратишься просто в красивую игрушку. Они же там дикие все. Дети гор.
– А что делать? Гоги вот-вот защитится, скоро распределение.
– Игорька Колесникова хватай, – безапелляционно отозвалась она.
– Игорька? – Алла чуть не рассмеялась. – Этого рохлю? Тоже придумала.
Подруга лишь вздохнула:
– Дура – дура и есть. Ты мужа выбираешь или скаковую лошадь? Смоляков, наш декан, говорил, что у Колесникова дипломная работа тянет чуть ли не на кандидатскую. Его наверняка оставят на кафедре, потом аспирантура, потом докторская. А твой Гоги до конца жизни будет мотаться по экспедициям. И самое главное, подруга: у нас в стране, конечно, все народы живут одной дружной семьей, однако… – Ирка понюхала пальцы, сложенные щепотью, и скривилась: – Грузин!
– Мегрел.
– Да один пень. Тебя там не примут. И обратно вернуться не сумеешь. А насчет Игорька подумай.
Сам Игорь, конечно, в такие тонкости посвящен не был. Девушки им никогда не интересовались – не считать же проявлением интереса стандартное студенческое «дай списать!». И он был просто ошарашен, когда Алла после занятий подошла (сама!) и милостиво разрешила проводить себя до общежития (она никогда не говорила «общага», «степуха», «препод», очень тщательно следила за лексиконом).
