Время грозы (СИ) - Райн Юрий (библиотека электронных книг TXT, FB2) 📗
— Первый кто? — ошарашенно спросил Максим.
— Ну-ну! — тонко улыбнулся Городовой. — Право же, стоит ли таиться? Полиция не имеет ничего против неотолстовства-нестяжательства, а уж ваш покорный слуга — в особенности! Я, конечно же, не разделяю ваших воззрений — хорош я был бы, при моей-то должности, — но, уверяю вас, уважаю их. Разумеется, по моему скромному мнению, — с жаром вещал он, — взгляды и весь modus vivendi неотолстовцев-нестяжателей извращают доктрину графа Льва Николаевича, но не могу не признать, что, ей-же-ей, содержат много привлекательного. Уход из больших городов… странствия… добывание хлеба насущного и крова самыми простыми и притом ненасильственными средствами… пренебрежение материальной сытостью… сродни макмиллановскому движению, но однако же гораздо ближе славянской душе… Да… Больное наше общество… задыхаемся от сытости и благоденствия… теряем исконно русскую живость…
Из этого монолога Максим понял лишь одно — перед ним еще один псих. Что-то многовато нас тут, подумал он…
— Вы, сударь, глубоко порядочный человек, — продолжал распинаться Городовой, — вы мне искренне симпатичны, и не будь я Ефремов, ежели не окажу вам хотя бы незначительного вспомоществования!
Так, вяло удивился Максим, теперь Ефремов какой-то. Двойная фамилия, что ли, у него? Впрочем, без разницы…
Городовой-Ефремов цепко ухватил его за локоть и со словами «Пожалуйте, милостивый государь» повлек к «Черному Кабану». Справа от входа в гостиницу стояли столики под полосатым матерчатым навесом. Бородач усадил Максима за один из этих столиков, повернулся лицом к громадному зеркальному окну и замахал руками.
Худой прилизанный мужик, весь в белом, тут же шустро выскочил из гостиничных дверей, застыл перед черным в полупоклоне и елейно произнес:
— Чем могу служить, уважаемый Афанасий Матвеевич?
— Сергеич, — сказал Городовой-Ефремов, — принеси-ка, любезный, этому господину… принеси ему мясной солянки… да хороша ли у вас нынче солянка, братец?
— Так точно, — ответил Сергеич, — хороша-с. Павел Федорович расстарались на славу и даже сами довольны-с.
— Ну, стало быть, неси, — распорядился черный. — И чаю после нее. Да на мой счет отнеси!
— Слушаюсь! — прошелестел белый и исчез в дверях.
Клоуны, с отвращением подумал Максим. Черный и белый. А манеры — как у голубых.
Тем временем Городовой-Ефремов вынул из кармана олимпийский рубль, поднял его на уровень глаз и блаженно улыбнулся.
— Что за чудо! — проговорил он. — Искуснейшая работа, и в то же самое время ни малейшего намека на подлинность! Какая бездна вкуса! А вы, сударь, позвольте поинтересоваться, из каких краев к нам приехали?
Максим прикурил вторую сигарету от первой и несколько невпопад ответил:
— Я за грибами… А так вообще-то со Ждановской.
— Ждановская? — задумчиво протянул Городовой-Ефремов. — Не слыхал… Велика Россия… А можно ли, — засмущался он вдруг, — узнать, как вас величать?
Несколько напрягшись, Максим назвал свое имя.
— А по батюшке?
— Юрьевич, — буркнул Максим.
— Максим Юрьевич? — почему-то умилился Городовой-Ефремов. — Душевно рад! А меня Афанасием Матвеевичем зовут. Что же до грибов — да, грибы у нас отменнейшие. Особо рекомендовал бы магазин «Лесной царь», что на проспекте Корнилова, это вам по улице Героев-Миротворцев всего два квартала пройти, во-о-он туда, а там направо, и еще немного, и вы у цели. Исключительно сегодняшнего сбора грибы, это у господина Горяинова строжайше соблюдается. Качество превыше всего, мы не японцы какие-нибудь… Однако, как же вы, сударь… в ваших обстоятельствах…
В этот момент рация ясным голосом произнесла:
— Шестнадцатый, ответьте Третьему!
Максим вздрогнул, а бородач поднес устройство к губам и сказал:
— Ефремов слушает, ваше благородие. Нахожусь на площади Черного Кабана.
— Это хорошо, — обрадовалась рация. — Ефремов, голубчик, добеги-ка до музея — там пожилая дама, немка, кажется, выходя, со ступенек упала, расшиблась. Дежурный экипаж на другом конце города, а ты в двух шагах. Первую помощь окажи, ну да сам знаешь…
— Слушаюсь, Петр Петрович! — сказал Городовой-Ефремов. — Уже бегу! Прощайте, милостивый государь, — обратился он к Максиму. — Служба, что же поделаешь? Храни вас Господь!
И рванул с места, громко топая ботинками.
Максим в мгновение ока расправился с принесенной шустрым Сергеичем солянкой — действительно, вкусна! — смолотил до крошки и весь хлеб, выпил крепкого чаю из тонкостенного стакана в подстаканнике, закурил — благо, на столике обнаружился коробок спичек с изображением все того же Черного Кабана на этикетке. Докурил сигарету до половины — и беззвучно заплакал. Потом взял себя в руки и двинулся туда, где, по его представлениям, находилась платформа Григорово.
Он отыскал-таки ее. Только не платформу и даже не станцию, а настоящий вокзал. И не Григорово, а, само собой, Верхнюю Мещору, чтоб она сгорела. Отыскал не сразу. Сначала наткнулся просто на железную дорогу, огражденную высокой стеной из полупрозрачного зеленого материала. Повернул налево, прошел с километр по улице вдоль этой стены — и уперся в вокзал.
Уехать, однако, не удалось: без билета к поездам не пускали. Он наудачу сунул свой коричневый картонный прямоугольник «Ждановская — Григорово и обратно» в щель устрашающего турникета, думал, не полезет, но ошибся — билет бесследно исчез в прорези. И — ничего. Турникет не открылся, красная лампочка как горела, так и продолжала. Так что посетить удалось только туалет, сверкавший, как и всё в этом проклятом городе, неправдоподобной чистотой.
Пешком дойду, озлобленно подумал Максим. Или автостопом доеду. Или на велосипеде. Вот, точно, на велосипеде. Эти лопухи здешние, я видел, чтоб мне сдохнуть, велосипеды оставляют около магазинов неохраняемыми, непривязанными. Украду велосипед и уеду. Потом верну.
Только это все — завтра. Вон, темно уже. И устал, как собака.
Максим потащился куда-то в сторону от вокзала. Хотелось найти тихий двор, а в нем чтобы детская площадка, и прикорнуть на теплом песочке.
Однако, пока брел — думал. Табак, солянка, чай, похоже, немного прочистили мозг.
Что же произошло? Версий, по большому счету, две. Вначале, правда, было три, но третью — вернее, первую — Максим отверг. Какой, к чертовой бабушке, закрытый городок?! Заходи не хочу, иностранцы толпами, негры троллейбусами управляют… Да и вообще, не бывает в природе таких городков, ни открытых, ни закрытых.
Он свернул в скупо освещенный переулок, сел на скамейку под темными окнами мрачноватого вида дома, зажег предпоследнюю сигарету.
Значит, версия первая: он сошел с ума. Но не он, Максим Горетовский, а кто-то другой. Вернее, он — не Максим Горетовский. Это ему только кажется. И что он живет с беременной женой Люськой и дочкой Катюхой в столице нашей Родины городе-герое Москве, на Вешняковской улице, а родители у него живут в Измайлове — это тоже кажется. На самом деле он неизвестно кто и неведомо откуда, и сейчас, может быть, какая-нибудь женщина в панике разыскивает пропавшего мужа.
Все, что он якобы помнит, — ложная память. Ничего этого нет и никогда не было. А есть — все вот это: футуристический город Верхняя Мещора, Императорский Природный Парк, комплекс «Гренадеры», гостиница «Черный Кабан», сигареты по сто рублей за пачку, больной на всю голову городовой (действительно, городовой?) Ефремов, ленинградская, то есть петербургская, Олимпиада 1944 года, неотолстовцы, далее везде… Правда, билет-то картонный — был же… Хотя где он? Тоже, может, показалось… Как и рубль олимпийский, шуту этому (доброму, впрочем) подаренный…
А вот этот бумажный рубль и эта мелочь — и они, что ли, кажутся? А что, не исключено… Попробовать домой позвонить, там, у вокзала, вроде стояли телефоны-автоматы… Да нет, бессмысленно, уж по крайней мере монеты в прорезь либо не полезут, либо провалятся без толку…
Версия вторая: чудовищный удар молнии швырнул его в параллельный мир. Фантасты любят такие сюжеты. У этого мира та же основа, что и у родного мира Максима, но и различия велики. Октябрьская революция здесь, похоже, потерпела поражение. Или вообще до нее дело не дошло. Императорский Природный Парк… Полиция, городовые… Проспект Корнилова… Белого генерала, что ли? И войны, видимо, не было — в сорок четвертом Олимпиаду проводили и городовых рожали…
