Хватка (СИ) - Войтешик Алексей Викентьевич "skarabey" (читать книги онлайн без .txt) 📗
В саду прокатился ропот. Одни считали, что евреи и в самом деле много хитрили себе в угоду, а другие только тихо возмущались: «Так що ж, за це треба стріляти?»
Офицер дал возможность селянам выговориться, после чего, снова взял слово:
— Повторяю, …тише! …За подобное, мы не просто могли бы, …мы обязаны расстрелять тех из жидов, что предали честных трудящихся. Скажу больше. Далее мы так и будем поступать. Я не вижу причин для каждодневных объяснений того или иного решения администрации села. Нам, в конце концов, надо строить огромную страну, сжаться в кулак, а не рассыпаться на тяжбы и разбирательства по любой выходке евреев. А теперь, внимание…!
Офицер подозвал к себе кого-то из солдат и спросив его: «Waffen bereit?», кивнул в сторону стоящих рядом крестьян и скомандовал: «Gebt Ihnen». Тот, кому отдали распоряжение, подошел к своим товарищам, взял у них три автомата и, приблизившись к вызванным Винклером из толпы мужчинам, поочередно вручил каждому из них оружие.
— Эти евреи — ваши враги, — сказал в спину опешивших селян офицер, — их собратья писали коммунистам на вас доносы. У нас в руках сейчас часть местного архива. Если вы не верите, приходите после этого скорбного мероприятия в «Приемную» майора Ремера, мы дадим вам почитать их рукописные «труды».
Поверьте, если бы не германские войска, большевики в скором времени отобрали бы у ваших семей все, и это вы сейчас стояли бы у той ямы. Запомните, люди, еврейские доносы страшнее и любого оружия!
Не стану от вас скрывать, мы тоже в какой-то мере воспользовались их врожденным, неуемным желанием постоянно клеветать на лучших из лучших. Это было частью нашей стратегии, но об этом как-нибудь потом. Итак, смелее! …Просто прицельтесь и нажмите курок…
Влажный после затяжных дождей воздух, разогретый щедрым августовском солнцем, вызывал невыносимую духоту. В саду, в звенящей тишине, гулял ветерок, но просторные, мокрые от пота рубахи вооруженных немцами легедзинских мужчин были неподвижны. И Бараненко, и Бабий, и Кривонос стояли лицом к Менделям, направив стволы автоматов в землю и не было для них сейчас на всем белом свете ничего тяжелее этих угловатых, немецких железок.
В момент, когда время ожидания начало становиться невыносимым, офицер, что стоял у них за спиной, произнес:
— Что, …не получается? А я ведь знал, что вы не сможете этого сделать. Nun gut. Soldaten, zu mir!
По его команде не меньше десятка гитлеровцев схватили легедзинских мужиков, отобрали у них оружие и поволокли к понуро ожидающим своей участи евреям. Через пять минут полуживых от страха Менделей притащили к офицеру, а стариков Бараненко, Кривоноса и с ними Матвея Бабия связали, и оставили стоять возле ямы.
— Ну что? — Куражился с кривой ухмылкой офицер. — Теперь ваш черед, библейский народ. Geben Sie ihm Waffen, — кивнул он в сторону посеревшего лицом Аарона и солдаты сунули в дрожащие руки еврея автомат. — Смотри, иудей, — направляя его за плечи в сторону стоящих у ямы легедзинцев, наставлял немец, — у тебя появляется единственная возможность спасти себя и своих женщин. Только не нужно тратить моего времени на спектакль о том, какой трудный выбор тебе сейчас предстоит. Простой, равнозначный обмен: трое гоев на троих ваших. Ты кто по профессии?
— Счетовод, — дрожащим голосом ответил Мендель.
— М, — улыбнулся чему-то офицер, — смотри не прозевай. Кто знает, представится ли тебе еще одна возможность на такой выгодный гешефт! Это ведь сделка века, счетовод! Выгодно же, как ни посмотри. Убиваешь троих гоев, получаешь благословение своих богов, а я, так и быть, за это я отпущу тебя и твоих женщин на все четыре стороны. Во всем этом действе только один минус. Вам придется бежать из села, …прямо отсюда. Не думаю, что местные вам простят подобное. Не верти головой, Иуда, смотри вперед. Там твоя цель! …Не сможешь выстрелить — пеняй на себя. Ну же! Чего ждешь? Пали!
Аарон дернулся от тычка в спину, вскинул руки, навел автомат в сторону стоящих у ямы мужиков и несколько раз судорожно надавил на спусковой крючок. Выстрелов не было! Мендель ясно помнил слова немца о том, что размен будет только троих — на троих! Он снова вскинул автомат и повторил попытку поразить цель, и еще! Еще! Еще!!!
— Хва-а-тит, — с трудом вырывая разогретое солнцем оружие из вцепившихся в него пальцев счетовода, процедил сквозь зубы офицер, — по-твоему мы идиоты — давать тебе заряженный «эмпэ»? Erneuern! — Приказал он, и солдаты снова схватили всех Менделей и уволокли их к яме.
По пути назад немецкий конвой привел троих легедзинских мужчин, уже успевших попрощаться с жизнью. Растирая онемевшие после связки руки, крестьяне молчали. У каждого их них в голове творилось что-то невообразимое.
Офицер не рисковал подходить близко и, улыбаясь, спросил у них на расстоянии:
— Ну что? Видели, кто есть евреи? …Вы для них скот, гои, и так будет всегда. Обмануть любого из вас, убить, дать денег в тройной рост, для них это благое дело. Что говорить о вас, когда они, спасая свою вонючую шкуру, бросили даже своих, хотя прекрасно знали, что подобное не сойдет с рук их общине.
…Возвращайтесь к своим семьям, мужчины, и помните этот день, день, когда жиды вас дважды предали. Списки с вашими фамилиями мы оставим у себя, добавим их к архивам коммунистов, …в те самые папки с доносами. Кто знает, — офицер косо глянул на деда Бараненко, и тут же двусмысленно добавил, — возможно, кому-то из вас эти сведения очень скоро понадобятся, хотя бы для того, чтобы «отблагодарить» всех доносчиков.
Бараненко, Бабий и Кривонос, не чуя под собой ног, побрели в сторону односельчан, что толпились за живой цепочкой немецких солдат. Бабы смотрели на них, как на явившихся с того света: вытирали краями платков глаза, осеняли распятиями, выли в голос, стараясь заглянуть куда-то им за спины. Где-то позади, как казалось далеко-далеко, слышался голос немецкого офицера: «Achtung! Sich anschicken! …Feuer!»
И вдруг грохнули выстрелы. …Брызнули во все стороны затаившиеся в деревьях птицы, закричали женщины, прикрывая рты дрожащими ладонями, а стоящие в цепи солдаты, не давая возможности обернуться тем, кого только что минула смертная чаша, затолкали оторопевших мужчин в толпу остолбеневших от ужаса односельчан.
Перед свеженасыпанным земляным бруствером тут же засуетились немцы. Они торопились засыпать яму, принявшую тела трех несчастных Менделей и не было у солдат на лицах ни сожаления, ни ненависти к убитым евреям, только одно желание — поскорее закончить с этим и убраться куда-нибудь в тень от набравшего силу солнца…
В понедельник 1 сентября немцы вдруг принялись копать самый большой в Легедзино курган. Выставили вокруг него жиденький караул, а на откосе за день отстроили небольшой дощатый сарайчик. Сельские знатоки сразу определили, что это вход в штольню, а значит гитлеровцы по какой-то причине планировали рыть аккуратно, если не сказать бережно.
Из Умани приехали еще два грузовика солдат, привезли какие-то большие деревянные ящики, которые сами разгружали, сами переносили и распаковывали. Местных к работам не привлекали.
Едва только закончились дожди, безудержное доселе пьянство среди германцев прекратилось. Пили культурно и только вечером. Евреев селе не осталось, и шинкарить приходилось тем, у кого был хоть какой-то опыт домашнего самогоноварения. Новая власть, в отличие от советской, не то не запрещала, а даже поощряла тех, у кого был знатный и чистый шнапс.
Говоря откровенно, тема высылки евреев, а особенно расстрела несчастных Менделей, тяжело переживалась народом. Пожалуй, если бы не это, то по мнению некоторых, взять хотя бы тех же самогонщиков, под немцами вполне можно было бы жить, но вот казнь…
Да, конечно, все понимали, идет война, солдаты убивают друг друга. Падают бомбы, стреляют танки, пушки, идет бой, погибают мирные люди, что тут поделаешь, и такое тоже случается. Но вот так, …заставить вырыть самим себе могилу, а потом расстрелять безоружных людей…!
