Хватка (СИ) - Войтешик Алексей Викентьевич "skarabey" (читать книги онлайн без .txt) 📗
Что-то здесь не так. Министр Геббельс не еврей, в противном случае, фюрер не держал бы его рядом с собой, но! Этот …человек, что стоит рядом с Юзефом, он ведь на все сто еврей? Еще какой, породистый! Лицо не переделаешь, на нем все написано…».
Винклер, стараясь делать это спокойно, обернулся и посмотрел на фото Министра пропаганды, висящее позади него на стене. «Черт возьми! — с трудом сдерживая себя, чтобы не сказать это вслух, подумал он. — Одно лицо, волос в волос! …Думай, ду-умай, Фридрих. …Постой, если в зале сам Йозеф Геббельс, отчего же тогда он молчит?»
Гауптман снова посмотрел на стоящего внизу человека и невидимая рука, сдавившая его сердце стала разжимать свои холодные пальцы. «О нет. — Говорил он себе. — Министр не мог выглядеть в присутствии офицеров Абвера подавленным и испуганным. Этот затравленный, отсутствующий взгляд, мелкое нервное сокращение мимических мышц, дрожащий подбородок… Стоящий внизу человек, хоть и скрывал это, но бесспорно находился во власти действия страха.
— Что скажете? — не найдя ничего лучше, обратился к гостю Винклер нейтральной фразой.
Тот, кого Калужинский называл Лейба, поднял взгляд от пола и вскользнув им по стоящему на возвышении офицеру, моментально оценил обстановку и превратился в того, кого всегда хочется жалеть. «Такая видимая покорность — один из главных козырей евреев, — заметил про себя гауптман. — Мне известен это ход. Хо-го! — не подавая виду, тихо возликовал он, — какая фантастическая глупость! Это никак не может быть Минидо стр. Он ни в коем случае не стал бы затягивать этот хорошо известный немцам еще с Польской компании еврейский спектакль: «я сиротка — не обижайте меня». Ну нет, Лейба, …как тебя там? — снова набрался решимости Винклер. — Тебе случайно дали возможность говорить, но ты ей, слава богу, не воспользовался. Теперь держись…»
— Это верх неуважения, Юзеф! — Вдруг надавил на и без того звенящую медь в своем голосе гауптман. — Неуважения к майору, ко мне, к вам, ко всем нам, к Германии, наконец!
Списка евреев нет. Нас тихо …проигнорировали. Хуже того, их посланник даже не желает говорить с нами. Посмотрите, Юзеф, а ведь он изучает нас, прислушивается, анализирует, стараясь внешне выглядеть перепуганным. Слышите меня, господин Калужинский, я сказал «старается выглядеть». А ведь он нас совсем не боится, просто изучает. Ну, что же, — вознегодовал офицер, — похоже на то, что вы, черноглазый чертенок, и ваши собратья не относитесь к нам всерьез? Сформулируем это так: «мы при коммунистах не особо высовывались и при вас, германцах, как-то пересидим», верно?
— Пан офицер неправильно меня понял…, — наконец, произнес хоть что-то еврей, но сделал это настолько тихо, что даже стоящий позади Юзеф повернул к нему голову и стал прислушиваться. — Я могу объяснить, отчего у меня с собой нет списка…
— Хватит! — вскинул руку гауптман. — Только не пытайтесь нами манипулировать, — не ослаблял своего тона, продолжил он. — Говорите с нами громко! Слышите? Так, чтобы я больше ни разу не вознамерился переспрашивать вас. Мы все это проходили, Лейба. Человек говорит тихо, слушатели вынуждены молчать и вслушиваться, идя тем самым на поводу говорящего.
Достаточно разговоров, теперь только дело. Вот вам наш ультиматум! Нам нужен список евреев села… А, тащите его сюда, Юзеф! К нам, за стол…
Поляк, как клешнями сдавил худые плечи Лейбы и по сути внес его на возвышение. Не успев даже опомниться, тот вдруг понял, что уже сидит на скамье, а на столе перед ним лежит лист бумаги и остро отточенный карандаш.
— Будем учиться правильно понимать распоряжения новой власти, — криво ухмыляясь, сел напротив него высокий офицер, — только без дураков, Лейба, слышишь?
Если вдруг окажется, что ты не умеешь писать по-русски, или я не смогу прочесть имя или фамилию хоть кого-то из твоего списка, пеняй на себя! Да, — не дав еврею даже открыть рот, наседал немец, — а теперь слушай главное. Заруби себе на носу: без списка, наш дорогой гость, ты выйдешь отсюда, как говорят русские «только вперед ногами»! Веришь мне? И еще, …после получения этой ценной бумаги, ты пойдешь с нашими солдатами в село, по указанным тобой домам. Все увидишь сам. Если кого-то малого или взрослого не будет в твоем списке, а он будет существовать физически, его там же, на месте пристрелят. Так что ты не торопись, Лейба. Пиши: где стоит дом, кто живет, степень родства и примерный возраст. Сколько всех евреев в селе?
— Я…, — бегал глазами по фигурам присутствующих Круц, — могу ошибиться…
— Не можешь! — Снова вскричал офицер, отвешивая еврею слева такую увесистую оплеуху, что Лейба едва не упал. — Ты не можешь ошибиться, идиот! Твоя ошибка, это чья-то смерть, пойми это, наконец. …Приступай, немедленно. Как там его фамилия, Юзеф, Круцко?
— Он Круц, — тихо поправил Винклера поляк, — Круцко их зовут на здешний манер.
— Пусть будет Круц, — глядя исподлобья на взявшего карандаш и начавшего писать еврея, заключил гауптман и тут же зло рассмеялся: — Вот же змеиное племя! — обращаясь к Калужинскому, кивнул он на бумагу, — правы те, кто говорит, что все они Иуды.
Почему ты, сучий выблюдок, первой написал чью-то чужую фамилию? Я тебя спрашиваю! Первой там должна стоять твоя фамилия, Круц!
(Нем.) Точка на местности.
От немецкого Iemmen — запреты.
часть 2 глава 2
ГЛАВА 2
То, что слова офицеров германской армии не расходятся с делом, Лейба Круц убедился уже назавтра утром. 27 августа майор с переводчиком и солдаты явились к нему в дом с рассветом. Ничего не говоря, они выгнали во двор всю его семью, и тут же всех пересчитали по головам и сверили со списком. Но это было только начало, настоящий кошмар начался позже.
Перепуганные тем, что накануне им рассказал Круц, многие из общины не выдержали и незаметно покинули село, чтобы переждать эту странную «сортировку». Недосчитавшись в следующем же доме сразу двоих, подходящих для отправки к трудоустройству в Германию, рассердившийся майор передал через переводчика: «Вас предупреждали, теперь уповайте сами на себя». По приказу Ремера солдаты тут же забрали недостающее количество людей, изъяв его из большой семьи несчастного Лейбы.
Дальше — хуже. В шести последующих домах из списка не хватало уже целых восемь человек! Это привело к тому, что ближе к полудню дом Круца попросту опустел. Отца, мать и тётю Рахель тоже забрали. Их сразу же увезли с другими пожилыми куда-то в сторону Умани на земляные работы. Все остальные домашние, включая детей, оказались среди тех, кого под угрозой оружия загрузили в прибывшие в Легедзино, крытые тентом машины. Трое из тех, кого не досчитались гитлеровцы, видя все это из леса, не удержались и бросились к оцеплению. Немцы не пустили их к машинам, но и домой Менделям идти тоже не разрешили. Аарон, Аува и Роза вынуждены были сидеть под стволами автоматов возле Правления.
Вскоре под вой плачущих в кузовах женщин и детей все грузовики плотно зачехлили и, в сопровождении нескольких мотоциклов с пулеметами, отправили куда-то в неизвестном направлении. Глядя на это легедзинцы заметно приутихли. Большинство из них с самого утра толпились у колхозной конторы, едва только прошел слух о немецком произволе по отношению к евреям. Люди, до этого часу не стеснявшиеся обсуждать в голос действия фашистов, вдруг дружно смолки.
Как только военные машины скрылись из виду, солдаты по команде майора прекратили держать цепь и окружили несчастных Менделей. Сутулого, худого Аарона, пышнотелую Розу и старуху Ауву подхватили под руки и поволокли куда-то за Правление.
