Сотовая бесконечность - Вольнов Сергей (книги серия книги читать бесплатно полностью TXT) 📗

Едва я успел отрицательно качнуть головой, сокрушительный удар снёс меня обратно на пол. Сознание померкло, но не потухло совсем, поэтому на этот раз мне удалось оценить мягкость ковра. Я лежал на полу, уткнувшись щекой в слипшийся от моей же крови ворс. На расстоянии вытянутой руки от меня прохаживались начищенные до блеска сапоги. Где-то высоко над головой раздавались лающие звуки немецкой речи.

Не дав мне толком прийти в себя, подручный гауптмана, которого Рильке звал Гансом, вновь рывком поднял меня и бросил на стул.

– Ти ест русиш пилот! Проклятий красний швайн! – крыса в чёрной форме, брызжа слюной, выплёвывала слова мне в лицо. – Ти ест стреляйт немецки зольдат! Молчайт ест?!

Рильке наотмашь ударил меня по лицу перчатками, но я этого даже не почувствовал. После обработки Ганса это было как дуновение ветерка.

Я попытался улыбнуться, но лицо, разбитое в кровь, лишь свело болезненной судорогой.

Гауптман что-то крикнул в сторону двери. Двое крепких солдат подхватили меня под мышки и поволокли куда-то по извивающимся, как змеи, узким каменным коридорам. Дорогу я всё равно запомнить не смог бы, даже если бы захотел. Надо отдать Гансу должное, своё дело он знал как следует: ноги мои волочились по полу, а голова безвольно болталась, свесившись на грудь. Поэтому в поле зрения попадали только полы замковых переходов.

Когда же они сменились широкими квадратными плитами двора, конвоиры с силой шваркнули меня о какую-то стену и отошли. От удара в глазах потемнело, и я сполз по стене вниз. Уже лёжа, осмотрелся. Я действительно оказался в глухом дворе, окружённом со всех сторон высокими стенами. Сверху, с чёрного ночного неба, на меня равнодушно взирали холодные звёзды.

У противоположной стены выстроилось отделение автоматчиков в чёрной форме.

– Ну, што? Ти будьеш говорийт?

Перед шеренгой солдат появился Рильке.

– Если будьеш молчайт, ми ест тебя немножько расстреляйт. Ха-ха!

Гауптман был очень доволен своей шуткой.

– Ну-у, швайнэ! Будьеш говорийт?

– Та пошёл ты, морда фашистская! – смог выдавить я. Даже плюнуть получилось.

Вряд ли мои потуги выглядели героически. Судите сами. Избитый до полусмерти, с опухшим окровавленным лицом, я даже стоять не мог. Так, приподнялся слегка, держась за стену. Даже в гауптмана не попал. Не доплюнул. Зато вездесущий Ганс попал. От его очередного удара я ударился лбом в стену и потерял сознание.

В чувство меня привёл поток ледяной воды, обрушившийся откуда-то сверху. Две пары рук вздёрнули меня на ноги и прислонили к стене.

– Посльедний рас спрашивайт: будьеш говорийт? Найн?

Я с трудом сфокусировал взгляд на крысёныше Рильке. Ну и пусть расстреляют. Зато все кончится наконец. Смерть, может, и не очень героическая, но уж как получилось. Всё же семь «мессеров» за мной числится, да ещё восемь фрицев и три собаки. Вроде бы не так уж и плохо… Только маму жалко!

– Ахтунг!

Раздалось нестройное, сухое клацанье затворов. Я выпрямился, насколько позволило истерзанное тело. Вряд ли выгляжу героем, но умереть лучше стоя! Пусть и неровно…

– Аим!

И кто сказал, что за мгновение до смерти перед внутренним взором человека проносится вся его жизнь?

Враки! Ничего подобного!

Десяток тёмных отверстий, готовых выплюнуть смерть, заслонило Машенькино лицо. Обиженное, с медленно ползущей по щеке слезой…

– Фоер!

Я зажмурился изо всех сил, сжался, ожидая удара десятка свинцовых шмелей.

Затарахтели «шмайсеры», но пули свистели мимо, с глухим стуком врезаясь в каменную кладку стены. Правую щеку ожгло каменной крошкой.

Выстрелы смолкли.

Ещё не веря, что остался жив, я судорожно ощупал себя, осторожно открыл глаза.

– Ну, што, храбри русиш зольдат? – Гауптман подошёл ко мне, похлопывая по начищенному сапогу стеком. – Не ходить ещё в штаны от страх? Ха-ха-ха!

– Не дождёшься, крыса! – ответил я, горделиво выпрямляясь. По крайней мере, я так думаю, что горделиво. – Научи сначала своих ублюдков стрелять…

Веселье гаупимана как ветром сдуло. Удар стеком рассёк мою левую щеку до кости.

– Огрызайтса? Упирайтса?! – заверещал фашист, обрушивая на меня целый град ударов. – Говорийт! Паршивий швайн! Говорийт!!!

Я прикрывался руками, защищая голову.

Наконец ярость эсэсовца иссякла.

– Ничьехо, ничьехо! – сказал он, поправляя китель. – Послезавт приезжать барон фон Зиммербаунт! Он ест бальшой специлист расвязывайт языки. Я познакомийт вы. О! Ето бить ошень вольнительний встреч! А сейчаст ти итти камера. Форвардс!

И снова пара амбалов в черной форме куда-то волокут меня по лестницам и коридорам.

Остановка, скрежет отодвигаемого засова, скрип дверных петель.

Конвоиры бросили меня на бетонный пол, ничуть не заботясь о целостности моего организма. Бросили, как бросают какой-нибудь мусор. Да я, наверное, и был для них таким мусором.

Когда дверь закрыли, я оказался в кромешной темноте. Сил не осталось даже на то, чтобы ползти. Поэтому я заснул на том месте, где упал. Прямо на холодном бетонном полу. Несмотря на боль во всём теле и отсутствие даже намёка на хоть какую-нибудь подстилку.

На том же самом месте и проснулся.

Помещение, где я находился, оказалось довольно большим, где-то пять на шесть метров, с высоким сводчатым потолком. Массивная деревянная дверь с квадратным окошком обита металлическими полосами. На высоте метров четырёх от пола располагалось небольшое зарешёченное окно, дававшее достаточно света для того, чтобы осмотреться. Сразу видно, что я в этой гостинице не первый постоялец. Облупленная штукатурка стен испещрена надписями, на полу и стенах бурые пятна. Кровь, наверняка.

Закончив изучение своего, надо понимать, последнего пристанища, я принялся изучать состояние собственного здоровья. Всё тело болело как одна сплошная рана. Лицо опухло, каждый вздох отдавался в груди резкой болью. Но более всего досаждали раны, нанесённые клятыми псами. Правое предплечье и левая голень полыхали огнём. Как бы бешенство не подхватить…

До войны нашим соседом по квартире был Семён Исаакович Гауфман, пожилой ветеринар. Человек одинокий и очень любивший животных. Так вот, он рассказывал, что если укусила собака, пусть и домашняя, первейшее дело – у врача обследоваться. «Ибо бешенство болезнь страшная, не приведи господи заболеть такой!» – так учил меня дядя Сёма. А уж пены у немецких овчарок на губах хватало, когда они меня грызли. Хотя…

Какая уж теперь-то разница?! Всё равно не сегодня – завтра в расход пустят… Так что особо переживать нечего. До бешенства и гангрены точно не доживу! Зато, может, хоть успею покусать того барона. Кормить меня никто и не собирался. Толку-то? К чему смертника кормить?!

Весь день, пока оконце под потолком давало скудный свет, я, переползая по полу, разбирал надписи на стенах. Сделанные кровью или выцарапанные в штукатурке, на разных языках. Были и на русском.

«Силивестров Иван», «Товарищи, отомстите за меня!», «Смерть фашистским оккупантам!» И далее в том же духе. Особым разнообразием, короче, надписи не блистали. Не знаю уж о тех, что на незнакомых языках. В языках-то я не силён.

Перечитав всё, написанное по-русски, я ещё немного полежал, потом меня сморил сон. И снилась мне Машенька Овечкина, собирающая лютики в берёзовой роще за полевым аэродромом. Замечательный сон был, будто и нету войны никакой на свете. Будто всё хорошо. Машенька в венке из ромашек, цветы срывает, улыбается мне ласково и так нежно…

Сон, до невозможности чудесный, был прерван заливистым скрипом дверных петель. Яркий свет электрических ламп из коридора ударил в глаза. В камере снова было темно, наверное, наступила ночь. А на пороге стояли двое. Два чёрных силуэта.

Один из них включил электрический фонарик, посветил мне в лицо.

– Эй, парень! Это ты, что ли, лётчик?..

– Ничего я вам не скажу, гады фашистские! – Я попытался прикрыть глаза рукой. – Можете пытать меня…

Но ответом мне был искренний заливистый смех пришельцев.