Тьма на пороге (СИ) - Махавкин Анатолий (читать полную версию книги TXT) 📗
— Да, да, Петя, работайте, — у полковника звонит телефон, и он вытаскивает трубу. Смотрит на экран и лохматые брови ползут вверх. — Да, Константин Сергеевич, с добрым утром. Взаимно. Вашими молитвами. Как, повторите? К скольки? С чего такая срочность, вчера даже намёков не было? Ага, ага, понял. Добро, буду.
Он прячет аппарат и сдвинув фуражку, чешет затылок.
— Совещание намечалось на полдень, — говорит Папа в конце концов. — Сдвинули на полдесятого. Причём, звонил не Игорь, а почему-то зам самого. Что-то у меня свербит в одном месте. Дело нечисто.
— Ты так всегда говоришь, — ворчит Зина, однако на её лицо ложится тень. — Поехать с тобой, поддержать?
— Побудь здесь, — полковник внезапно целует Зину в щёку. — У меня реально хреновое предчувствие. Ну, если что-то пойдёт не так, ты знаешь, что делать.
— Не маленькая, — Лец хмурится. — Ты там тоже без надобности грудью на амбразуры не бросайся.
— Ребята, — Папа подходит к каждому и крепко жмёт руку. — Не знаю, что и сказать. Возможно, от вас сегодня реально зависит наше выживание на этом чёртовом шарике, а возможно и нет — не суть. Главное — возвращайтесь живыми и невредимыми. Возвращайтесь.
— Сделаем, — говорит Федя. — Не сомневайтесь.
Пока полковник идёт к машине, он ещё пару раз оборачивается. Неприятное ощущение сосания под ложечкой усиливается с каждым мгновеньем.
— Только у меня хреново на душе? — спрашивает Надя и сообразив, что ответа не будет, кивает. — Ясно-понятно. Тогда — работаем.
— Без твоего приказа не понятно было, — бормочет Егор. — Он по-прежнему выглядит сонным и не собранным.
— Лёнь, — говорит Фёдор и машет рукой. — На пару слов.
Мы отходим к стене дома и командир подбрасывает шлем на ладони. Такое ощущение, будто Молчанов не знает с чего начать. Настя и Надя глядят на нас, а Егор лениво пинает носком ботинка сухой лист.
— Почему ты не сказал ни слова, про приглашение? — говорит Фёдор, в конце концов. — Какая информация пришла тебе? Должен же понимать, что важна самая малая зацепка.
— А ничего не пришло, — Молчанов не выглядит удивлённым. — Что-то непонятное, про мою склонность к самопожертвованию и к тому, что завтра она потребуется. Это — всё, хочешь — верь, хочешь — нет.
Молчанов думает. Потом кивает.
— Сходится, — говорит он. — Если бы приглашение пришло от тебя, Папа заподозрил бы банальный контроль, уж очень плотно эта хрень засела в твоей башке. Змеюка эта твоя, Настя, права на все сто: с нами играет очень умный враг. И это очень хреново. Нас переигрывали уже не один раз, боюсь сделают и сегодня. Отсюда и дурные предчувствия буквально у всех.
— Эй, девочки, — кричит Надя, — ещё долго секретничать будете? Третий звонок.
— Звонок, да, — Фёдор трёт шлемом лоб. — Звонок, которого не слышишь, читал в детстве. Ладно, идём.
Солдаты из поддержки, осторожно открывают канализационный люк и светят вниз мощными фонарями. Кто-то держит гранаты, кто-то целит в отверстие из Кочета, а подрывники готовят напалмовый заряд — на всякий случай. Фигово, если этот случай приключится, когда мы будем внизу — не останется и костей.
Майор что-то по-быстрому обсуждает с Молчановым, и командир начинает спуск под землю. Следом собираюсь я. Вроде бы уже не первый раз мы идём на такое, а внутри сейчас странное ощущение. Ровно такое, как было, когда я первый раз нырял в прорубь во время крещения. Будем откровенны: тот случай не имел ничего общего с моими религиозными убеждениями — просто хотелось взять себя на слабо, проверить; смогу или нет. Смог, но ощущения, пока спускался по короткой мокрой лесенке — я вам скажу!
Вот и сейчас, ровно такие же. И для полноты сходства с тем случаем, рядом стоит Настя и смотрит на меня. Да, я тогда специально пригласил её, чтобы уж точно не иметь пути к отступлению. Не мог же я облажаться на глазах любимой девушки? Вот и сейчас не имею никакого права, потому что все мои поступки будут на её глазах. И от меня зависит, вернётся ли она живой-здоровой на поверхность земли.
— Ни пуха, пацаны, — говорит майор. — Ну, и девчонки, понятное дело.
— С девчонок и надо было начинать, чёртов шовинист! — бормочет Надя, которая спускается следом за мной. — Выбить бы с вас всю эту дурь…
— Развоевалась, — откликается сверху Егор. Ему предстоит спускаться последним. И уж потом сверху добрые люди опустят тяжеленный пулемёт. — Тоже не выспалась, что ли? Кто там тебя ублажал? Изменяешь Лёнечке своему любимому?
Надя ворчит что-то непотребное о дураках вокруг, а Федя приказывает всем заткнуться. Тут я с командиром согласен на все сто. И не только из-за скользкой темы, но и потому, что настроение у товарищей какое-то странное: с одной стороны, все предчувствуют нечто плохое, а с другой стороны ощущается некая расхлябанность, несобранность, точно все до смерти устали.
Впрочем, может быть, так оно и есть. И дело не в физической немощи: она запросто купируется дозой Сурка и той хренью, что колют мне. Дело тут скорее в моральном истощении: жить в осаде, ежеминутно ожидая, что обычный мир вокруг внезапно в очередной раз рухнет и уж теперь точно погребёт всех людей под обломками.
Почему-то кажется, будто ступеней стало в несколько раз больше, чем во время подъёма. Или это потому что мы тогда спасались от опасности? А так, реальное ощущение, будто спускаешься к центру Земли. Даже интересно: на кой чёрт рыли такой глубокий колодец? Планировали устроить норы, типа тех, которые нарыл враг? Тот самый непринятый проект Стена?
Ну, вроде бы почти спустились. Молчанов готовится спрыгнуть в пещеру и ждёт меня, чтобы его страховали. Вроде бы ничего не изменилось: тот же узкий проход, ведущий на высокую ступеньку. В пещере — полумрак, так что приходится светить фонарями, раздвигая почти материальную тень.
Никого.
С одной стороны — это хорошо: отодвигается необходимость расчехлять оружие. А с другой — мы же сюда пришли, чтобы получить какое-то сообщение, а не просто пялиться на пол и стены.
— Осторожно, — говорит Молчанов и спрыгивает в пещеру. Ведёт стволом Кочета вправо-влево. — Ничего.
Я тоже спрыгиваю и оглядываюсь по сторонам. Пока- через прицел штурмовой винтовки. Командир прав: небольшая пещера абсолютно пуста и чиста; исчезли даже следы недавней потасовки, точно кто-то тщательно убрался, после нашего ухода. Делюсь этой мыслью с Федей. Он хмыкает.
— Или перед приходом, — говорит кум. — Торжественный приём, то-сё. Красной дорожки не хватает.
— Не нужно ни красной дорожки, ни хлеба-соли, — наша компания увеличивается сразу на двух женщин. — Лучше пусть сообщат, что им нужно и отпустят восвояси.
— Думаю, так просто не получится, — Настя опускает Иволгу. — Хотели бы просто сообщить — так бы и сделали. Им что-то от нас нужно. Или от Громова.
Куда пойдём? — Надя светит сначала в один, из двух проходов, потом — во второй. — Чёй-то тут, по-моему, очень глубоко. Шмякнемся — костей не соберём.
— А там мы уже были, — Молчанов кивает на второй выход. — Доберёмся до батута и дальше что? Будем прыгать, пока не запрыгнем?
Я подхожу к дырке в полу, напоминающей большой колодец и смотрю. Свечу фонарём: та же темнота, без изменений. Балуюсь с режимами забрала — то же самое. Снимаю шлем вообще, под негодующее ворчание командира и ложусь на пол.
— Уронил чего? — в пещере объявляется Егор. — Или рыбу ловишь?
— Рыбка плавает по дну, — бормочу я, вглядываясь в темноту. — Не поймаешь ни одну. Нет, поймаешь. Думаю, нам — сюда.
— Петух тоже много чего думал, — Молчанов ложится рядом. — Что ты там уже узрел? Табличку: Добро пожаловать, Леонид?
— Типа того. Гляди, видишь: вон там светится. И свет точно обрезает темнотой. Похоже, что там есть ещё один батут и выход.
Надя, которая успела присоединиться к нам, молча бросает вниз гранату, которую всё это время держала в руке. В свете фонаря видно, как металлическое яйцо летит вниз и на глубине полутора десятка метров ударяется о что-то невидимое. Несколько раз подпрыгивает и замирает на месте. Молчанов поворачивает голову и некоторое время безмолвно смотрит на Кротову.
