Ленинград-28 (СИ) - Соколов Иннокентий Дмитриевич (онлайн книги бесплатно полные TXT) 📗
Из сияния Юрка вынырнул после перелома, когда уже никому не был интересен. Собственно отсутствия интереса к скромной Юркиной персоне и оказалось причиной возвращения в новый злой мир. Правда, догадался он об этом значительно позже.
Мир поменялся, и Юрий оказался в нем непрошеным гостем. Он обнаружил себя сидящим в городском парке Славянска. О том, что парк находится в Славянске, Юрий узнал у первого же встреченного прохожего. Тот терпеливо ответил на основные Юркины вопросы, и долго еще глядел вслед, неодобрительно качая головой.
Так Юрка узнал, что случился перелом, что год на дворе нынче совсем не тот, как думалось в сиянии, что он, Панюшин, (а быть может и не Панюшин вовсе) находится в чужом незнакомом городе, один, без документов, и голова его похожа на бильярдный шар — вроде бы и не пуста, но одна сплошная кость. Он попытался сообразить, как оказался на лавке, но помнил лишь одно сияние. В нем было уютно и спокойно, не то, что сейчас.
Что касается города — то он был незнаком и знаком одновременно. Юрий мог бы поклясться, что никогда не был в нем раньше, но тем не менее гуляя по центральным улицам чувствовал себя как дома.
Ноги сами привели к покосившемуся домику. Белая мазанка, в которой торговала самогоном старуха. Увидев Юрку, старая торговка запричитала, почти насильно уложила (внука?) на продавленный диван. Заботливо поднесла стакан, до краев заполненный какой-то отвратно пахнущей жидкостью. Юрий послушно выпил, ощущая, как по телу разливается приятное тепло.
Отвратная жидкость вскоре стала вполне сносной. Юрка пил самогон, пытаясь заполнить пустоту внутри. Он жил у старухи, помогал по хозяйству. На все вопросы старая карга отвечала уклончиво, тем не менее, Панюшин сумел выстроить некую картину собственного бытия — он здесь родился и прожил всю жизнь. Самогонщица приходилась ему не-то двоюродной бабкой, не то троюродной теткой. Родители померли, когда Юрка был еще маленьким, видать потому и не помнит. Старуха обещала сводить на могилку, но так и не сподобилась, а Юрка особо и не настаивал — не до того было.
Как оказалось, работает он на керамическом заводе, оператором туннельной печи — огромного кирпичного коридора, внутри которого бесновалось пламя газовых горелок, и медленно двигались железные вагонетки с обжигаемой плиткой. Директором на заводе числился Игорь Ильич, мужики в раздевалке частенько поругивали его за дурной характер, и незнание основ производства. Ланового назначили указом сверху еще до перелома, приходилось терпеть. К тому же дела на заводе шли так себе — в перспективе маячила остановка производства. Что и говорить — оборудование давно уже устарело и морально и тем более, физически. Плитку гнали второсортную — то кривую, то пережженную. Складывалось впечатление, что завод работал сам по себе, без всякой цели изготавливал некачественный товар, который никому и на хрен не был нужен.
Юрка заворожено смотрел на огонь, провожая взглядом вагонетки. Иногда ему хотелось нырнуть туда, в оранжевое пламя, чтобы все наносное, чужое, ненужное обгорело в огне, осыпалось пеплом, и он вышел бы обновленный, очищенный. Когда он рассказывал старухе о своих мыслях, та спешила отвлечь его самогоном.
Кроме того, заметил Юрка еще одну странность. У него была какая-то особая сноровка. В смысле — ему ничего не стоило провисеть пару часов на турнике, зацепившись одним пальцем. Руками он мог гнуть гвозди. А, гуляя по парку, зацепился однажды с пьяной компанией — что-то щелкнуло в голове, и Панюшин окунулся в кровавую темноту, в которой мелькали с невиданной быстротой руки, ноги; он наносил удары, ломая кости, вырывая глаза. К счастью инстинкт позволил Юрке вовремя остановиться — он успел убраться прочь до того, как аллею осветили всполохи мигалок. Его не искали — в пьяной компании не оказалось ни одного вменяемого человека, кто мог бы более-менее описать Панюшина.
С тех пор Юрка затаился, стал осторожнее. Начал собирать воспоминания, чтобы найти самого себя.
Глава 8
Поиски самого себя дела благородное, но неблагодарное.
Панюшин проверяет эту мудрость на себе.
Иначе нельзя…
Через узкий лаз проникли в камеру воздухозаборника. Такая себе комнатушечка, метра полтора высотой, выложенная керамической плиткой. В потолке десяток отверстий, сужающихся кверху — вентиляционные каналы.
В боковой стене огромный круглый лаз, забранный крупной решеткой. В комнатке ощутимо сквозило. Панюшин сдернул маску противогаза и тут же согнулся, не в силах побороть приступ рвоты. Его выворачивало наизнанку, он казалось, был готов выблевать собственные кишки.
Осназовцы деликатно отвернулись, но Юрке было плевать. Он был главным здесь, в этом пропахшем дерьмом подземном мире.
— Туда — прохрипел, наконец, Панюшин, показывая на решетку.
Козулин хмыкнул.
— А больше и некуда.
Юрий промолчал. Разговаривать совершенно не хотелось. Куда-либо идти тоже. Хотелось сдохнуть прямо здесь и сейчас — лишь бы только не дышать этим смрадом.
— Ничего, сейчас выветрим — понял причину Юркиных переживаний командир спецотряда.
По знаку Козулина, один из бойцов достал из сумки небольшой баллончик. Юрку обдали едким облачком спецсредства. Панюшин, было, дернулся, но тут же с удивлением заметил, что не ощущает больше запаха.
Баллончика хватило на всех.
Двинулись дальше. Вырезали решетку — ржавый металл стонал и плакал раскаленными слезами, пока не грохнул наземь, обдав присутствующих пылью. Первым полез знакомый уже Панюшину осназовец. Козулин легонько подтолкнул Юрия к лазу.
— Давай братан. Не задерживай народ…
Бетонная труба уходила вниз под углом и казалась куда шире канализационной, но все равно Панюшин продвигался, пригнув голову — мало ли что. Козулин неслышно двигался сзади, и Юрий только сейчас обратил внимание, что слышит только звуки, издаваемые им самим. Это не понравилось ему — слишком уж быстро терялась сноровка.
Что будет дальше? — подумал он. И тут же нашел ответ — дальше не будет ничего. По крайней мере, лично для него. Если было бы можно сейчас позвонить, то голос в трубке наверняка подтвердил бы Юркины сомнения.
Что-то было не так. Сам факт присутствия Панюшина на спецобъекте, да еще в компании спецотряда осназа наводил на определенные размышления. Ослепленный догадкой Панюшин чуть было не остановился, но, вовремя сообразив, постарался скрыть секундное замешательство.
— Ты там чего? — раздался сзади голос командира.
Профессионал — с уважением подумал Юрий. Жалко только, что мудаком Козулин был тоже профессиональным.
— Двигайся, давай… — почувствовал неладное Козулин. От Панюшина можно было ожидать чего угодно, поэтому лишняя осторожность не мешала.
По мере продвижения отряда лаз сужался, стали появляться узкие ответвления одинакового диаметра. Отсчитав шестое, Юрий остановился.
— Здесь… — не совсем уверенно произнес он.
— Угу — промычал Козулин.
Трубу пробили быстро. Сказывалась приобретенная сноровка. Ничего нового — бетон, земля, шлак, кирпич, плитка, тесное помещение сортира.
Они ввалились внутрь, и Юрий наконец-то с удовольствием выпрямился в полный рост. В туалете воняло тухлятиной — в пожелтевших унитазах давно уже высохли гидрозатворы. От стен местами отстала плитка — возможно из-за сырости. Весь пол оказался усеян битым кафелем — Юрий попытался ступать бесшумно, но осколки хрустели под ногами.
— Да тише ты! — взъярился Козулин.
Юрий послушно застыл. Следовало соблюдать осторожность — они попали, наконец, на территорию спецобъекта.
Командир спецотряда сделал условный знак, и один из осназовцев (тот самый, что все время двигался первым), осторожно ступая, пробрался к выходу. Почти неслышно отворил дверь — выглянул. Постоял немного, изучая обстановку, затем махнул рукой — все в порядке, и скрылся в темноте.
— Пошли — скомандовал Козулин, и оставшиеся четверо бойцов один за другим выскользнули наружу.
