Бешеный прапорщик. Части 1-20 (СИ) - Зурков Дмитрий (книги регистрация онлайн TXT) 📗
— Вы кто… братцы?.. — Хриплым голосом задает вопрос самый смелый, видно, вожак.
— Свои мы, свои. — Чтобы окончательно прояснить обстановку, представляюсь. — Штабс-капитан Гуров.
Вожак пытается встать по стойке «Смирно», но его ведет в сторону, подхватываю за рукав, чтобы не упал.
— … Вашбродь… Унтер-офицер… Фесь… — Непослушные дрожащие губы не дают ему говорить. — Феськин… Спаси вас Господь, люди…
— Погоди, потом будем разговоры разговаривать! — Оборачиваюсь к стоящим сзади бойцам. — Свистните наших! Всех отсюда — в тепло, к печке. Быстро!
Изба рядом с вокзалом оказалась чем-то вроде конторы. Большое, хорошо протопленное помещение, три стола завалены какими-то бумагами, чугунная буржуйка раскалилась чуть ли не докрасна. Возле стены стоит, высоко подняв руки, какой-то немецкий чинуша, рядом, сидя на стуле, держит его под прицелом боец-конвоир. Завидев меня, вскакивает, от его резкого движения ганс встает аж на цыпочки, стараясь достать своими грабками до потолка.
— Ты откуда его выкопал? — Спрашиваю у бойца, пока народ помогает нашим пленным расположиться поближе к печке.
— В чулане прятался. Накрылся мешками, да в угол забился. Я как туда зашел, шевелить все начал, он и дернулся. Я с испугу ему с ноги и врезал. — Парень, широко улыбаясь, излагает свою версию произошедшего. Ага, так я и знал, что моих орлов в темном чулане можно испугать до смерти. Того, кто пугать надумал. Этот еще легко отделался, только под глазом фонарик светиться скоро будет…
Делаем ужасное выражение лица кровожадного русского варвара и начинаем разговор:
— Wer derart? (Кто такой) Daß ihr da machen? (Что вы здесь делаете) Antworten! (Отвечать)
— Intendanturrat Mogl! — Штафирка отклячивает филейную часть, пытаясь вытянуться во-фрунт с задранными лапками. Ага, интендант — это есть зер гут! Эта публика очень многое знает. Что, кому, куда и сколько. Но это — потом, а сейчас…
— Продукты, чтобы накормить пленных сюда! Бегом!
Складской крысеныш моментально уносится в чулан, понимая, что его самочувствие напрямую зависит от проворности. Киваю бойцу, чтобы присмотрел за ним.
Появляется Михалыч с докладом, что прибыл Дольский с остальными, посты расставлены, инвентаризация идет полным ходом. Затем вопросительно смотрит на меня и еле заметно кивает на отогревающихся. Так, сейчас мы вам, ребята, небольшой допинг устроим. Достаю свою карманную емкость для антишокового, протягиваю унтеру-вожаку.
— Давай, служивый, прими немного для сугрева.
Митяев тоже пускает свою фляжку по кругу, освобожденные пленники начинают оттаивать в прямом и переносном смысле, жмутся поближе к буржуйке, растирают руки, кто-то еле слышно стонет. Прискакавший обратно немец вываливает на один из столов консервные банки и пачки галет, взгромождает на печку большой чайник и преданными глазами дворняжки смотрит на меня. Показываю ему жестом, мол, открывай свои деликатесы. С большой опаской глядя на конвоира, ганс берет в руки консервный нож, напоминающий помесь двузубой вилки и миниатюрного серпа на деревянной ручке, и начинает накрывать на стол. А я слушаю унтера Феськина, который заплетающимся от водки и отходняка языком рассказывает о том, как они здесь очутились.
— … В плен попал под Вильной, германцы нас окружили, стали с пулеметов палить. Когда патроны у нас скончились, ротный и говорит, мол, сдавайтеся в плен, ребята, все одно лучше, чем за так погибать. А потым ушел за деревья и застрелился из револьверта… Кхе-хр… Гнали нас недалёко, тамочки же под Вильной, тока с другой стороны, лагерь был… Да, и какой там лагерь, — название одно. Столбы колючками своими обтянули, да часовые ихние ходить начали. Всучили одну железную миску на двоих и сказали, штоб мы ими землянки себе рыли. Жрать давали — совсем ничего. Две брюквины, чаще подгнивших, хлеб из опилков, да мучной болтушки немного, как скоту какому, и все. Спали на земле, тока кады снег лег, бараки из жердей построили. А погодя малость отобрали, значицца, самых сильных, да здоровых, и сюда загнали, дорогу ентую строить… Скока тут народу-то полегло, почитай, промеж пяти шпалов один расейский мужик лежит. Всё лопатами, да носилками делали. Поднимали нас с самой зарею и — до темна. Ежели норму за день не сделаешь, жрать не дадут, да ешо палками, аль плетками отходят, да так, што назавтрева и не подняться… Кха… Хргм…
— Ладно, друг любезный, иди-ка подкрепись малость, потом поговорим. — Прерываю зашедшегося в кашле унтера. — Вон, видишь, официант уже все приготовил.
Пленные, заполучив по вскрытой банке, пальцами жадно выковыривают мясо и проглатывают его, почти не жуя. Э, так дело не пойдет!
— Вы, братцы, не торопитесь, никто не заберет. А то наглотаетесь сейчас, потом все обратно полезет. Кстати… — Поворачиваюсь к немцу. — Я не понял, где чашки и ложки с вилками?
М-да, почти мировой рекорд! Метнулся, аж теплый ветерок по комнате загулял. Двадцать секунд, и все на столе, а ганс снова застывает в положении «Чего изволите?». От лицезрения этой картины меня отвлекает Анатоль.
— Денис, я с бойцами по пакгаузам прошелся. Снарядов нашли три десятка ящиков, консервы для железного пайка, ну да нам, скорее всего, ни то, ни то не пригодится. А вот немного сена для наших лошадок и патроны приказал погрузить в сани.
— Добро, если надо будет, пешком пройдемся, чай, не бояре…
Разговор прерывает появление нового персонажа. В сопровождении одного из бойцов в конторе появляется старый седой еврей в драном, таком же старом, как и он, пальто и в чем-то отдаленно напоминающем треух. Мельком глянув на жующих, он сдергивает шапку с головы, одновременно низко кланяясь, и обращается сразу к нам обоим, не сумев выделить самого большого начальника.
— Здгавствуйте, господа офицегы… Меня зовут Шмуль Нахамсон и таки я являюсь стагостой етого местечка.
— Здравствуйте, почтенный. Чем обязаны визиту? — Дольский, несмотря на некоторый комизм ситуации, полностью серьезен. — Что-то случилось?
— Господин офицег, слава Всевышнему, нет. Но мы очень опасаемся, что может случиться…
— Проходите сюда, садитесь, отдохните с дороги. — Оборачиваюсь к немцу. — Stuhl! (стул)
Тот со всей поспешностью, на какую способен, ставит поёрзанный венский стул перед удивленным до невозможности стариком. Несколько секунд на раздумье, потом осторожность старого еврея берет верх.
— Господин офицег, я очень благодаген, но лучше я постою… Таки я только хотел попгосить господ офицегов, чтобы ваши смелые солдаты не забигали у нас последнее. Эта зима была очень суговой и, несмотгя на то, что некотогые люди умегли на тяжелой габоте, еды осталось очень немного…
— Не понял, кто-то из наших пошел по домам?
— Нет, что вы, господин офицег! — Старик взволнованно выставляет перед собой сморщенные руки. — Я таки хотел пгосить, чтобы етого не случилось!
— Виноватый, Вашбродь… — Подает голос уже наевшийся Феськин. — Оне тож на узкоколейке работали. Да и германцы всех ихних баб снасильничали…
— Да, Гегманские солдаты очень плохо обходились с нашими женщинами… — Староста печально качает головой. — Нескольких даже убили за то, что они не хотели…
Ну, нифига себе в сказку попали, точнее, в жизнь вляпались!.. Анатоль с полувзгляда понимает невысказанное и одобрительно кивает.
— Вот что, почтенный… Как представитель русского командования разрешаю забрать все продовольствие, оставшееся на складе. И сено для скота — тоже, если он остался. Мы сейчас загрузим несколько саней и отвезем консервы в деревню. Надеюсь, вы сможете справедливо распределить продукты среди людей?
Старик превращается от услышанного в соляной столб, затем пытается бухнуться на колени, чего мы ему, конечно, не позволяем, и в состоянии обалдения удаляется нести радостную весть своим соплеменникам. А я, достав папиросу, пытаюсь задуматься о смысле бытия, но мое внимание снова привлекает унтер Феськин.
— Вашбродь, дозвольте обратиться!.. А чегой будет с германцами?.. Ну, которых ваши возле барака спутали?..