Кривич (СИ) - Забусов Александр (книги онлайн полные версии txt) 📗
Русские воины, одетые в броню, по сотням выстроились в стороне от княжего шатра, прикрылись большими щитами, сжимая стружия копий, в любую минуту были готовы дать отпор любому ворогу. Строй образовал каре, внутри которого находилась шеломань с врытым чуром Перуна на самой вершине, простоявшим у рони не один десяток лет. От углов каре лучами уходили четыре фаланги по сотне русов в каждой, укрывшиеся за каменистыми неровностями местности, за голым кустарником, деревьями росшими вдоль реки. У костров, слегка тлеющих, не дающих высокого пламени, иногда промелькнет тень, то в одном, то в другом месте. Люди скупо подбрасывали в костры хворост, лишь бы те не погасли, создавая иллюзию присутствия спящих вокруг них.
Монзыревский вороп затих, схоронившись на выбранных старшими местах, приготовился к тихому ночному бою с теми, кто первым придет резать спящий лагерь, а что придут, Горбыль не сомневался.
Монзырев прошел вдоль занятой Святославовыми русами местности, пытаясь в темноте распознать расположение дружины. Место, выбранное для стоянки людей, имело как плюсы, так и минусы. Небольшая долинка, окруженная со всех сторон, кроме речной, пологими возвышенностями, в центре высился холм с чуром посредине. Места в долинке хватило бы для размещения небольшой деревеньки, изб эдак на двадцать - двадцать пять, естественно с хозяйственными постройками и огородами соток по десять. С трех направлений к холму вели натоптанные дороги, можно был сделать вывод, что жители деревень, как левого, так и правого берега не забывали навещать славянского бога, молниерукого Перуна. Выйдя к тлеющим кострам, пригляделся, чуть вздрогнул, когда из кустов бесшумно выскользнул Мишка. Оскал белозубой улыбки воспитанника, заметил даже в темноте.
- Мы готовы, батька! - бодро зашептал он.
Толик вдруг поймал себя на мысли, что он переживает за парня, за тех, кто укрылся в этом кустанике и ожидает прихода печенегов. После гибели Андрея, он стал бояться за своих людей, раньше он этого за собой не замечал. Война есть война, бывает люди гибнут и это обычное дело, хочешь жить спокойно - будь кем угодно, только не выбирай профессию военного. Болгария изменила в нем многое.
"Наверное старею, становлюсь мягкотелым", - подумал он.
- Сколько с тобой бойцов?
- Пятнадцать. С другой стороны лагеря соседствую с Олесем.
- Хорошо. На меня не отвлекайтесь, делом занимайтесь.
- Есть!
Прошел через костры, приблизившись к вывороченным валунам, заметил легкое движение приподнявшегося на руках от камней Олеся, отмахнулся:
- Не отвлекаться.
Проследовав дальше, напоролся на горбылевский временный блок-пост, которого еще вечером здесь не было. Сорок бойцов посносили с округи все мало-мальски подъемные валуны, сложили стену с бойницами, на определенном для этой цели Горбылем месте, как самое опасное направление. К тому же если прижмет бойцов разведки или княжьей дружины, всегда можно укрыться за полуростовой стеной, места правда в сложенном доте немного, но как говорится в тесноте да не в обиде.
Вот и ряды самой дружины, щиты уперты в землю, за ними, как за сплошным забором, сидя укрылись вои, они тоже отдыхают, не им принимать первый удар, с князем и его ближниками все оговорено. Первый удар возьмут на себя кривичи. Монзырев прошел полосу ответственности подразделения Ратмира.
"Все-таки хорошего парня заполучил в свою семью", - подумал о сыне боярина Ставра.
Пройдет совсем немного времени и настанет момент истины, некогда будет думать о постороннем. У любого воина в такие минуты мысли только об одном: "Победить и выжить". Это уже потом могут шалить нервы, произойти истерика, но только потом, после боя.
Ожидание затянулось, время неумолимо двигалось к рассвету. Вдруг Монзырев приметил, у самого начала долины вспыхнул костер, кто-то бросил в него охапку хвороста и языки пламени взметнулись выше, поедая принесенную пищу, осветили человека, поднявшего вверх правую руку и в свете костра жестом, передающего информацию.
"Началось!".
Количество нападавших в темноте, даже приблизительно было невозможно подсчитать. К кострам крадучись вышла темная масса пеших печенегов, негромкий недовольный гортанный говор, выдал неуверенность, растерянность и недовольство. Они как по проходу, обходили костры, демаскируя себя. Из кустарника с одной стороны, из развалов камней с другой, в темноте ночи раздались щелчки.
- А-а-а! Курмеге ха-а! А-а-а! - стоны и вопли раненых, появление убитых разорвало ночь звуковой неразберихой.
Уже вошедшие в долину печенеги, не имевшие в большинстве своем кольчуг и защиты даже из твердой кожи, не попытались прижаться к земле. Они шли убивать спящих, а попали под раздачу ночных невидимок.
Быстрая перезарядка арбалетов и болты вновь летят, впиваясь в тела степных бандитов. Печенеги стадом ломанулись по своему же проходу в обратном направлении. Бежали спотыкаясь, падая, умирали. Их убивали, калечили. В ход пошли дротики, пики, метательные звезды и, в конце концов, легкие мечи наворопников, выскочивших из укрытий, на бегу полосуя отстающих неудачников. Крики и шум, вырвавшихся из ада печенегов, топочущих, словно стадо антилоп, оповестило об окончании первого боя.
- Всем назад! Разобраться по подразделениям! Перезарядиться, - послышались команды Олеся. - Пройти по оставленному лагерю, добить раненых ворогов. Быстро! Быстро! Все по местам!
В это-же время, подразделение Ратмира так-же удачно сработало в своей полосе. На их долю пришлось всего десятков пять печенегов, сказалось то, что направление главного удара кто-то из вождей определил именно по спящему лагерю и пристани. Из капкана не ушел ни один копченый. Сама ночь подходила к концу, серые, еще довольно темные сумерки вползли в долину. Над самой долиной раздался отдаленный гул, который с каждой минутой нарастал. А, вскоре все пространство над ней заполнилось ордами конных кочевников, они врывались в дорожные проемы, спускались с пологих круч. Шум стоял невообразимый, боевые кличи слышались повсюду. Ржали, храпели лошади, понукаемые всадниками, с неохотой спускаясь в низину.
"Да, они нас массой, количеством задавят", - подумал Монзырев, глядя на происходящее.
Посыпались, запели, засвистели стрелы с обеих сторон, щиты русов покрылись щетиной, застрявших в них вестниц смерти. Кто-то вывалился из строя, истекал кровью. Кто-то захрипел в предсмертной судороге, схватившись за горло или грудь, пытаясь выдернуть тонкое древко. Щиты сдвинули еще плотнее, выставив вперед пики, обрубали волосяные арканы, удавками затянувшиеся на телах и оружии русов. Строй скалой стоял на месте, будто ноги дружинников вросли в грунт. Щелчков арбалетов в этой кутерьме небыло слышно вовсе, из щелей и бойниц блок-поста, в плотную массу диверсанты отрабатывали болтами. Завязалась рукопашная внутри укрепления, копченые с седел запрыгивали через низкий парапет из сложенных камней внутрь. Горбыль юлой крутился в ограниченном пространстве, кромсая саблей и ножом плоть, успевал выручать своих, прижатых печенежской массой к стенам, не замечая, как из порезов и ран на его теле струится кровь, пропитавшая незащищенную колчугой пятнистую рубаху на спине и руках. Мысли в голове отсутствовали, грудь вздымалась, легкие перекачивали воздух кубами, адреналин в крови бурлил. Со стороны происходящее напоминало картину охоты на разбуженного, поднятого из берлоги медведя. Обычно так свора лягавых во время охоты, кружась цепляется зубами в лапы и спину хищника, а шерсть клоками летит вокруг, кровью приклеиваясь к зубастым, пенившимся пастям, когда хозяин леса, ударами когтистых лап, ломает им хребты, втаптывая в грязь, сам рвет зубами зарвавшихся четвероногих охотников.
Окрасив рассвет легкими красками, чуть выглянувший на востоке солнечный полудиск дал возможность рассмотреть горы трупов людей и лошадей перед покрытыми весенним мхом камнями временного защитного сооружения с внешней стороны, теперь было невозможно верхом на лошадях близко пробиться к его стенам. Внутри него наворопники добивали последних смельчаков, передвигаясь, наступали на мертвые тела, наверное в два слоя устилавшие землю, спотыкаясь и подскальзываясь в крови. Из четырех десятков воропа, на ногах осталось меньше половины.
