Отражение Улле - Марков Александр Владимирович (биолог) (читать хорошую книгу полностью txt) 📗
— Было тепло, — ответил Аги. — Первый теплый день был тот, когда случился пожар. На другой день я оказался в Хазе, потом в лесу, и там тоже было тепло.
— И ты догнал нас в тот же день? — спросил Орми с затаенной надеждой. Если бы Аги ответил «да»…
— Нет. Я догнал вас только назавтра.
Орми и Энки хором вздохнули, в то время как Бату и Эйле никак не могли взять в толк, к чему эти подсчеты и разговоры о погоде.
— Все сходится, — сказал Орми. — Ничего не поделаешь. Ты действительно перенесся из Хаза в лес мгновенно. Ни одного лишнего дня, самое большее несколько часов. А сколько ехать на лошади?
— Дней тридцать, а то и сорок, — уныло пробормотал Аги. — Но оттепель на севере, в Хазе, могла начаться раньше, чем здесь.
— Не могла. Тепло идет с юга и с востока. Уж лучше предположить, что тебя усыпили в прошлую весеннюю оттепель и ты проспал целый год. Или два.
Разговор оборвался. Вскоре они продолжили путь. Кругом по-прежнему царила непроглядная тьма. Казалось, подземелью не будет конца. Никто уже не знал, в какую сторону они идут, и не считал поворотов. Все смертельно устали. Наконец Эйле остановилась и сказала:
— Вот мы и пришли, — и опустилась на колени.
Стало совсем тихо.
— Здесь никого нет, кроме нас, — сказал Орми. — Я бы услышал даже спящего мышонка.
— Он здесь. Я его вижу и прикасаюсь к нему. Проснись, господин. Мы пришли на твой зов, дети Имира со всех концов земли. Проснись и будь с нами.
В тот же миг стало светло. Орми и его спутники увидели необъятных размеров зал, ослепительно сверкающие стены, колонны и каменные своды, уходящие в светлую высь. Перед ними на полу сидел, скрестив ноги, юноша с бледным как снег лицом и длинными вьющимися волосами. От него исходили свет и сила. На нем было странное одеяние из огромных буро-желтых листьев неизвестного дерева.
— Ты кто? — ошарашенно пробормотал Орми. — И где Старик?
Юноша взглянул на Эйле, и она сказала:
— Это он и есть!
— Старик? Да он не старше меня!
— Его тело не стареет, а живет он давно, так давно, что и не скажешь.
— Сколько же тебе лет? — спросил Бату.
Юноша улыбнулся:
— Я живу здесь со времени прихода Врага. Но для меня это больший срок, чем для вас. Выродки переглянулись.
— Со времени прихода Улле? Сколько же это лет? — задумчиво произнес Орми — Триста? Четыреста?
Юноша еще больше побледнел, хоть это и казалось невозможным, и сжал руками виски.
— Числа! Имя Врага! Прошу тебя, Орми, не говори таких слов при мне. Помни: слова всемогущи!
Орми растерялся. Он ничего не понимал и не знал, как себя вести. После напряженной паузы Энки сказал:
— Значит, тебе известны наши имена? Ну да, ты же видишь мысли. А как твое имя?
— У нас никогда не было имен. Нам они были не нужны, и мы не говорили так много слов, как вы. Можете называть меня Элгар, Светлый.
— Вы обходились без слов? Но как? Разве это возможно? — спросил Бату.
— Это было возможно раньше, до прихода Врага. — В голосе Элгара звучала грусть. — Души всех людей были едины, и мысли и знания у нас были общими. Мы не представляли, как можно жить оторванным от остальных, замкнутым в своей черепной коробке. Мы не знали, что такое ложь. Не ведали ни страха, ни одиночества. И почти не замечали разницы между «я» и «не я». Боюсь, вам не понять, как прекрасно чувствовать свою слитность со временем, с человечеством, с Имиром, со всей вселенной.
— Выходит, вы не были… этими, как их… — начал Орми. — Бату, подскажи гуганское слово.
— Личностями, — сказал Бату.
— Да. И не могли поступать как хочется, а всегда служили некоему целому. Что же в этом хорошего?
— Я говорил, что вы не поймете. Да и как вам понять! А все потому, что зло, пришедшее в мир, оторвало людей друг от друга. Теперь каждый мыслит и чувствует сам по себе. Но разве это мысли? Разве это чувства? Да вы уже и не люди, так, прах, в который рассыпалось человечество. Вы придумали множество новых слов, пытаясь как-то восполнить утрату, и даже не догадываетесь, какая это жалкая замена. Неужели вы сами не чувствуете, как груба и беспомощна ваша речь по сравнению с истиной, с миром, который вы пытаетесь объяснить, превратив все в слова. Все — ложь! Речь не только несовершенна, но и насквозь лжива, ведь это порождение врага. Нет фразы, в которой не было бы лжи. Слова сводят почти в ничто любую истину. Остаются лишь жалкие крохи. А сказать «это гора» и «это река» — по-моему, ничуть не лучше, чем сказать «это пустой звук». Вот и сейчас я только напрасно трачу время. Все равно вы ничего не поняли и не поймете.
— Немудрено, — сказал Энки. — Ведь только что ты говорил совсем другое. Ты говорил, что слова всемогущи. И мне это, признаться, было больше по душе.
Элгар беспомощно улыбнулся.
— Вот видите, как трудно нам понять друг друга. Ведь я говорил о разных вещах. Может быть, потом мы научимся… А сейчас лучше оставить этот разговор. Вы много пережили, страшно устали и мечтаете об отдыхе и вкусной еде. Садитесь и отдыхайте, а я позабочусь о том, чтобы вы не остались голодными.
— А откуда ты берешь еду? — спросил Орми. — Разве ты выходишь? Я думал, ты так и лежал здесь трупом со времени прихода У… то есть врага.
— Я не выхожу. Это слишком опасно, я не дождался бы вас, если бы выходил. Но я живу здесь не один. У меня есть друг, верный и добрый. Он жил, как и я, отдельно от своего тела, то есть, по-вашему, спал. Но сейчас он уже проснулся, вышел наружу и ищет для вас пропитание.
— Кто же это? Еще один Светлый?
— Нет, это зверь, медведь. Пока мы с вами беседовали, я разбудил его и попросил принести вам еды. Здесь есть еще один выход, у подножия снежной горы.
— Медведь! — воскликнул Аги. — Он тебя слушается? Ты разбудил его мыслью?
— Здесь, в этом подземном доме, моя мысль всемогуща, — сказал Элгар (как показалось Орми, не без гордости). — Но медведь не слушается. Вам не понять. Он мой друг.
— А белолобый мамонт тебе не друг?
— У меня много друзей, — уклонился от ответа Элгар. — Я не командую ими. Белолобый сам захотел вам помочь.
— Так ты все видел? — встрепенулась Эйле. — Ты видел, как мы искали вход, как не могли забраться на скалу? Ты следил за каждым нашим шагом?
Элгар долго медлил с ответом, потом сказал:
— Да, я видел ваш путь. И даже знаю о нем нечто, что вам неизвестно. И я знаю, о чем вы хотите меня спросить. Вам не дает покоя тайна Аги. Как он оказался в лесу и что с ним было до этого. Но сейчас я не хотел бы раскрывать твои секреты, Аги.
— Я не имею ничего против. Поверь, мне это еще интереснее, чем им.
— Знаю. Но вы слишком утомлены. Ваши головы забиты тревогами, тщетными мыслями, бегущими по кругу, и словесным сором. Поговорим после. Скоро придет мой медведь. Он несет добычу, какого-то зверя.
— Скажи, Элгар… — начал было Энки, но юноша прервал его:
— Подожди немного. Нам придется беседовать долго, мне понадобится немалое время, чтобы сделать свои знания вашими, пользуясь одними лишь словами. Сейчас вы не готовы слушать. Я хочу, чтобы вы получше отдохнули и забыли свои тревоги.
— Мы забудем свои тревоги, только уйдя в пустоту, — сказал Орми. — Мы пришли сюда не затем, чтобы есть и спать. Это мы с братом могли делать и дома. В нашем племени никому не возбранялось дрыхнуть сколько влезет, и человечины обычно тоже хватало.
Элгар покачал головой.
— В вас осталась злоба. Мне жаль вас.
— Конечно, осталась. Злоба на Улле и его рабов, на мир, покорный их воле. По-твоему, мы должны их любить?
Элгар вздохнул и не ответил. Прошло немного времени, и из дальнего коридора показался черный косматый медведь. Он волок жирную тушу свиньи-трупоеда.
— До чего же мерзкая тварь, — поморщился Бату. Тело свиньи было покрыто грубой грязно-серой щетиной, морда — в отвратительных бородавках и наростах. Во все стороны торчали из пасти кривые желтые зубы. Маленькие мертвые глазки смотрели мутно и злобно.
