Отражение Улле - Марков Александр Владимирович (биолог) (читать хорошую книгу полностью txt) 📗

Александр Марков

ОТРАЖЕНИЕ УЛЛЕ

ПРОЛОГ

Ночью небо спустилось почти до земли. Покрыло, укутало ледяною мглою вершины гор и теперь стекало, клубясь, по сырым расщелинам в долины.

Всю ночь Ильг пробиралась в кромешной тьме через дебри. Березовое криволесье обдавало ливнем, чуть дотронешься до спутанных ветвей. Она брела по болоту, где набухший водой мох жадно всасывал ноги, а отпускал неохотно, с хищным упыриным чмоканьем. И ночная невидимая птица все металась над головой, завывая:

— У-улле! У-улле!

Ильг вздрагивала, кутаясь в волчью шкуру, бормотала: «Молчи, злая тварь, беду накличешь!» А утром, когда небо посерело над горами и болото осталось позади, Ильг разглядела в рассветной мути вздымающуюся перед нею стену из черных бесформенных глыб, скользких, в лохмотьях лишайников. Чахлые сосны впивались корнями в трещины скал. Из расщелин тянуло земляным холодом. Ильг полезла вверх, цепляясь за стволы и корни, — почти сплошь гнилые, в ее руках они рассыпались в труху, кишащую муравьями.

— Брюхо мое, брюхо, — стонала Ильг, придерживая огромный живот, облепленный листьями и мхом. — Повремени еще, дай до норы добраться.

Вконец обессилев, Ильг сползла в глубокую расщелину с мшистым мягким дном. Сверху нору закрывала громадная глыба, вбитая, как клин, в трещину; под ней было темно и тихо. Комары, прозябшие за ночь, теперь отогрелись, зажужжали и облепили Ильг с головы до ног.

— Ишь, налетели, упырьки зудливые. Тоже ведь, мелкая тварь, а Хозяину верно служит, — только вымолвила Ильг, как стало ей не до них. Стиснула зубы, сжала кулаки, ногти вонзила в ладони — терпе-еть! Кричать не смей, закричишь — зверь придет, человек услышит, из мглы небес спустится Хозяин.

Так и терпела, пока не родила. Опомнилась быстро, подхватила ребенка, вышла из-под камня на свет. Мальчишка. Это ладно, пусть руку покажет! Младенец молчал, сжав кулачки, деловито сопел. Ильг осторожно разжала левый кулачок и уставилась на чистую розовую ладошку.

И тут сверху раздался хриплый, дрожащий голос:

— Э, Ильг, да ты выродка родила!

Ильг метнулась под камень, втолкнула ребенка в самый угол, сжала нож в руке, выглянула. Старый Гури уже лез в расщелину. Драная шкура еле прикрывала его зад, седые лохмы торчали кое-где среди шелухи и коросты на шишковатом черепе. В руке он держал копье и не спускал с женщины своих хитрых глаз. Вот он уже внизу рядом с ней.

— Чего уставилась? — Кряхтя, старик остановился в двух шагах, не решаясь подойти ближе.

— Следил?

— Не. Жрать охота. Почуял кровь.

— Улле тебя накормит.

Старикашка дернулся, словно ужаленный, покосился на мглистое небо.

— Тихо ты, вражье отродье! Не ровен час, услышит!

— Чего надо тебе? Слюни-то подбери!

Старик утерся.

— Выродка ты родила. Я видел.

— А тебе что за дело?

— А то: разорвут тебя.

— Разорвут, коли сболтнешь.

— Дашь мне его — не сболтну. Жрать охота. Два дня не жрал.

— А не соглашусь?

— Ты… того, не дури! — Гури замешкался было, но потом сверкнул злобно глазами, ногой топнул, взмахнул копьем. — Всем скажу, тварь ты, упырица болотная, сгнили чтоб твои потроха, всем скажу, что за змей выполз из твоего зловонного чрева!

— Добро, — усмехнулась Ильг. — Уговорил. Пусть примет благую смерть. Одним страдальцем меньше станет.

— Благую смерть, да! — Старик причмокнул, заулыбался. — А чего заартачилась-то?

— Сама голодаю. — Ильг подтолкнула старика. — Полезай. Там он.

Гури нагнулся, полез под камень. Тут Ильг и всадила ему нож в поясницу. Старик мягко плюхнулся в мох. Ильг вытащила его на свет, перевернула, села на грудь, нож к горлу приставила и сказала:

— Вот и пришел тебе конец, пес ты шелудивый.

Гури хотел ругаться, да раздумал. Чего уж теперь…

— Скажи, — прохрипел он, — зачем в эту глушь-то забралась? Знала, что ли, кого родишь?

— Не знала, да подозревала.

Гури прикрыл глаза, помолчал, потом снова заскрипел старой глоткой:

— А скажи, старшего своего, Энки, тоже в лесу рожала?

— Здесь и рожала. — Ильг пощекотала его ножом. Ребенок в норе заплакал. — Ты еще подумай, старый. Глядишь, чего и надумаешь.

Тут глаза Гури широко-широко раскрылись.

— Слышь, Ильг, а ведь это не медведь Энки руку отгрыз, когда он родился!

— Я ж говорила: догадаешься. Твоя правда, я ему руку отгрызла. Энки жизнь сохранила и этому сохраню. И руку сохраню. Способ я нашла…

— Ну, все, хватит с меня, — еле выдохнул Гури. — Кончай меня, волчица, заждался я благой смерти.

— В пустоту уходи. — Нож с хрустом вошел в горло. — Не держу на тебя зла. Да не встретишь ты Улле по ту сторону жизни!

Старик помер. Ильг слезла с него, вытащила ребенка, согрела, снова посмотрела на ладошку. И на свою ладонь взглянула, с круглой черной родинкой посередине. И мертвый Гури растопырил грязную пятерню с той же меткой.

Ильг сдернула с шеи ожерелье из гадючьих зубов, выбрала зуб покрупнее. Сорвала горсть черных ягод нэр, выдавила каплю сока на камень. Взяла змеиный зуб губами, набрала сока в канал для яда. Потом воткнула острие ребенку в ладошку, дунула. Черное пятнышко расплылось под кожей.

— Выродок — не выродок, — Ильг прижала малыша к груди, тот свернулся удобненько и заснул. — Не мое это дело. А дело мое волчье — детеныша защищать. — И, помолчав, добавила: — Будешь ты Орми. Змеем назвали тебя при рождении, и змеиный зуб подарил тебе жизнь. Расти, змееныш.

Глава 1

ЗНАКИ

Зима стояла злая. Темь и холод. Бурое небо, серый снег. Голодно было.

Утром Кулу созвал к себе всех ядозубов. Пришли и Барг-вояка, и Слэк колченогий, и все остальные — косматая дрань, людоеды блохастые. Энки и Орми тоже пришли, сели в сторонке. Кулу влез на камень.

— Гляжу я на вас, нечисть вонючую, и в толк не возьму: как только такое дерьмо на свете живет. Да без меня вы просто сто пудов гнилого мяса! Лягушачий гу! Блевотина упыриная! Бурдюки с дерьмом, обед для кровохлебов!

Ядозубы заулыбались.

— Молодец вождь, — прогундосил Слэк. — Складно говорит.

Орми потянул брата за культю и прошептал ему в ухо:

— Почему ядозубам нравится брань слушать?

— И тебе нравится?

— Не мне. Всем. Мне-то нет.

— А почему ядозубы человечину жрут, знаешь?

— Я не жру. Ну, скажи почему?

— И я не жру. На то мы и выродки. А все это оттого, что хозяин над нами — Улле.

— Вот заладил: Улле да Улле, — обиженно протянул Орми. — Это не ответ. Ты мне толком объясни.

— Погоди, не время сейчас, — отмахнулся Энки. — Слушай, чего вождь говорит.

— Что велел нам Хозяин? — продолжал между тем Кулу. — Ненавидеть! Убивать! Всех с потрохами жрать! Что слаще крови человечьей? Ничего нет! А давненько мы ее не нюхали. Сколько дней уже голодными ходим. Хватит! Натерпелись! А носорог этот, которого Барг недавно убил, — не в счет. Дрянь все это. Пора настоящей еды добыть. На кровохлебов пойдем! Сегодня же ночью поведу вас в поход. Побьем кровохлебов, человечины нажремся, Улле напоим горячей кровью!

Народ взревел.

А ночь пришла — ядозубы собрались, вооружились ножами и копьями и двинулись в путь. Все мужики пошли, да и бабы, что поздоровей. Почему не пойти? Верно Кулу говорил: либо брюхо набьешь, либо смерть благую найдешь. Так и так — любо.

Энки и Орми шагали впереди, рядом с вождем. Энки был добрый воин хоть и однорукий, а пары двуруких стоит. Орми молодой, шустрый. Одно в братьях плохо: в темноте почти не видят.

Шли до утра по глубокому снегу. А как засерела на востоке небесная мгла, увидели селение кровохлебов. Было там домов тридцать, все из мамонтовых костей и шкур. Над грудой гнилья и костей стоял деревянный Улле, кругом него — шесты с головами. Из домов валил дым. Кровохлебы грелись. Наружу в такую рань никто носа не сунет.

Ядозубы столпились на опушке. Кулу сказал: