Фрайди [= Пятница, которая убивает; Меня зовут Фрайди] - Хайнлайн Роберт Энсон
— Почему, Бриан?
— Да ведь ее роль в семье очевидна. Как управляющая всеми семейными делами и финансами, она просто незаменима. Возможно, кто-нибудь из остальных тоже мог бы этим заниматься, но ты же знаешь, что никто не хочет брать это на себя, и у меня есть все основания считать, что никто не обладает ее способностью и компетентностью. У нее есть огромный авторитет не только в денежных делах — идет ли речь о предотвращении ссоры между детьми или о тысячах других мелочей, неизбежных в такой большой семье, Анита всегда в состоянии взять на себя ответственность и все уладить. У С-семьи — такой, как наша, — обязательно должен быть ответственный и сильный лидер.
— Ответственный и сильный тиран… — пробормотала я сквозь зубы.
— И потому, девочка моя, подожди ты немного и дай старику Бриану время, чтобы все уладить. Ты ведь веришь, что я люблю Эллен не меньше, чем ты?
— Конечно, родной. — Я погладила его руку и мысленно добавила: только не тяни слишком долго!
— Значит, когда мы вернемся домой, ты разыщешь Викки и скажешь ей, что ты пошутила и что ты не хотела ее огорчать? Пожалуйста, я прошу тебя.
Черт! Я была так поглощена проблемой Эллен, что совсем забыла с чего начался разговор.
— Погоди минутку, Бриан! Я повременю и не стану раздражать Аниту, раз ты говоришь, что это необходимо. Но я не собираюсь потакать расовым предрассудкам Викки.
— Тебе и не нужно этого делать. В нашей семье не все смотрят на эти вещи одинаково. Я и Лиз согласны с тобой, Викки же колеблется. Она хочет найти любое оправдание, хочет уцепиться за любой предлог, чтобы Эллен могла вернуться домой. И теперь, после того, как я поговорил с ней, она готова признать, что тонганы ничем не отличаются от майори и что главное — каков человек сам по себе. Но ее очень расстроило твое странное заявление насчет… тебя самой.
— Но, Бриан, ты ведь сам говорил мне как-то, что почти получил степень биолога перед тем, как окончательно решил стать юристом.
— Ну… Да, хотя «почти» — пожалуй, слишком сильно сказано.
— Тогда ты должен знать, что искусственный человек биологически идентичен естественно рожденному и отличить их невозможно. Ведь отсутствие души снаружи незаметно. И изнутри тоже.
— М-мм? Дорогая, я ведь обычный прихожанин, а в вопросах души пусть разбираются теологи. Однако на самом деле искусственное существо легко обнаружить.
— Я не сказала «искусственное существо». Под это определение подходит даже говорящая собака — такая, как Лорд Нельсон. Но искусственный человек ничем не отличается от обычного. Так как же ты его обнаружишь? Викки говорила чушь, когда утверждала, будто может отличить. Возьми, скажем, меня. Бриан, ты ведь знаешь меня со всех сторон… И я очень рада этому обстоятельству. Так кто я? Искусственный человек или обычный?
Бриан ухмыльнулся и облизал губы.
— Марджори, родная, я готов присягнуть в любом суде, что девять десятых твоего тела — человеческие на сто процентов… За исключением тех мест, которые ангелоподобны. Назвать их?
— Я знаю твои вкусы, родной, так что в этом нет необходимости. Спасибо, но… Пожалуйста, будь серьезным. Предположим, ну, чисто умозрительно, что я — искусственная. ИЧ. Каким образом мужчина, побывавший со мной в постели — как ты прошлой ночью и во множество других ночей, — обнаружит, что я ИЧ?
— Марджи, прекрати. Это уже не смешно.
Иногда обычные люди выводят меня из себя, и ровным голосом я сказала:
— Я — искусственная.
— Марджори!
— Не веришь мне на слово? Тебе нужны доказательства?
— Прекрати эти дурацкие шутки! Немедленно! Или когда мы вернемся домой, я тебя просто выпорю! Марджори, я никогда пальцем тебя не тронул… И ни одну из своих жен, но, ей Богу, ты заслуживаешь трепки!
— Да? Видишь этот последний кусочек торта на твоей тарелке? Я сейчас возьму его. Накрой ладонями тарелку, чтобы помешать мне.
— Не будь дурочкой.
— Попробуй, накрой. Ты не сумеешь сделать это так быстро, чтобы остановить меня.
Мы взглянули друг другу прямо в глаза, и вдруг он начал сдвигать ладони. Чисто автоматически я вошла в разнос, взяла вилку, подцепила кусок торта, пронесла его между сдвигающимися ладонями Бриана и вышла из разноса прямо перед тем, как положила кусочек торта себе в рот.
(Пластиковые ложки в яслях нужны были не для моего унижения, а для моей безопасности. Когда я впервые взяла в руку вилку, я проколола себе губу насквозь, потому что не умела еще замедлять свои движения до уровня обычного человека).
Я не знаю слова, которое могло бы достоверно передать выражение лица Бриана.
— Достаточно? — спросила я. — Наверно, нет. Что ж, дорогой, давай тогда поздороваемся за руку. Пожмем друг другу руки и посмотрим, кто кого. — Я протянула ему правую руку.
Он поколебался, потом протянул свою. Я позволила ему ухватиться как следует, а потом медленно и осторожно начала сжимать ладонь.
— Не сделай себе больно, милый, — предупредила я его. — Скажи, когда хватит.
Бриан не неженка и умеет переносить боль. Я уже готова была разжать руку, чтобы не сломать ему кости, когда неожиданно он выдавил:
— Хватит!
Я тут же разжала свою руку и принялась массировать его кисть.
— Мне было ужасно неприятно делать тебе больно, родной, но я должна была доказать, что говорю правду. Обычно я никогда не показываю свои реакции и силу. Но они нужны мне для моей работы. Несколько раз сила и быстрота реакций спасали мне жизнь. Я никогда не применяю их… Только когда меня вынуждают. Так что, тебе нужны еще какие-нибудь доказательства? У меня стимулированы не только скорость реакций и сила, но силу и скорость легче всего показать.
— Нам пора возвращаться, — сказал он.
По дороге домой мы не обменялись и десятком слов. Я обожаю кататься верхом, но в этот день я с гораздо большим удовольствием прокатилась бы на чем-нибудь лязгающем и громыхающем, но только быстрее!..
Следующие несколько дней Бриан явно избегал меня — мы встречались с ним только за обеденным столом. Потом как-то утром ко мне подошла Анита.
— Марджори, дорогая, — сказала она, — я собираюсь съездить в город по разным мелким делам и хочу, чтобы ты помогла мне. Ты не прокатишься со мной?
Разумеется, в ответ она услышала «да». Мы зашли в несколько магазинчиков на Глоукестер-стрит и в Дерхэме, никакой помощи от меня не требовалось, и я решила, что она просто не хочет быть одна. Это обрадовало меня — в обществе Аниты бывать очень приятно (до тех пор, пока ей не перечишь).
Закончив ходить по магазинам, мы прошлись по Кембридж-терас, вдоль берега Авона, по Хэгли-парку и вошли в ботанический сад. Там она нашла местечко на солнце, откуда мы могли наблюдать за птицами, и извлекла из сумочки свое вязание. Мы просто сидели и болтали ни о чем.
Примерно через полчаса ее телефон звякнул. Она отложила вязанье и поднесла к уху миниатюрную пластиковую трубку.
— Да? — Секунду она слушала, потом кивнула и сказала: — Спасибо. Пока. — И спрятала трубку, не удостоив меня сообщением, кто ей звонил. Что ж, ее право.
Впрочем, когда она заговорила со мной, я почувствовала, что телефонный разговор имел к этому отношение.
— Скажи мне, Марджори, — спросила она, ты никогда не испытываешь никакого сожаления? Или хотя бы малейшего чувства вины?
— Иногда… Почему бы и нет. А что случилось? Ты о чем? — Я стала прикидывать, где я могла быть неосторожной и чем-то задеть ее.
— О том, как ты обманула и предала нас?
— Что-о-о?!
— Не строй из себя святую невинность. Мне никогда не приходилось раньше иметь дело с существом, рожденным не по законам Божеским. И я не знаю доступны ли твоему пониманию понятия вины и греха, но, полагаю, теперь, когда ты разоблачена, это не имеет значения. Семья требует аннулировать контракт немедленно. Бриан сегодня встречается с судьей Риджи.
Не шелохнувшись, я спросила:
— На каком основании? Я не совершила ничего дурного.
