Трилогия о королевском убийце - Хобб Робин (читать книги онлайн .txt) 📗

Одиночество.

Оно овладевало мной каждую ночь, когда я тщетно пытался найти маленький уютный уголок в моей большой кровати. Когда я спал над конюшнями у Баррича, мои ночи были сумбурными, сны наполнены вереском, теплом и усталым удовлетворением хорошо поработавших животных, которые спали внизу. Лошади и собаки видят сны — это знает всякий, кто хоть раз в жизни наблюдал за собакой, дергающейся и взлаивающей в пригрезившейся погоне. Их сны были похожи на легкий аромат свежеиспеченного хлеба. Но теперь, когда я был заперт в каменной комнате, у меня наконец нашлось время для всех этих болезненных снов, которые время от времени посещают каждого человека. У меня не было никакого теплого бока, к которому я мог бы прижаться, не было чувства, что брат или другой родич стоит в соседнем стойле. Вместо этого я лежал без сна и раздумывал о моем отце и моей матери и о том, как оба они с легкостью вычеркнули меня из своих жизней. Я слышал разговоры, которыми люди в замке так небрежно перекидывались над моей головой, и по-своему истолковывал их. Я думал о том, что будет со мной, когда я вырасту и старый король Шрюд умрет. Иногда я гадал, вспоминают ли меня Молли Расквашенный Нос и Керри или они приняли мое внезапное исчезновение так же легко, как неожиданное появление. Но по большей части я мучился одиночеством, потому что во всем огромном дворце не было никого, в ком я чувствовал бы друга. Только животные в конюшне, а Баррич не позволял мне привязаться к кому-либо из них.

Однажды вечером я лег в постель и долго терзался страхами и не мог уснуть, пока не провалился в тяжелый сон. Меня разбудил свет, упавший мне налицо, как бывало каждое утро, но я проснулся с уверенностью — что-то стряслось. Свет был желтым и колеблющимся, непохожим на яркое солнце, которое обычно просачивалось в мое окно. Я неохотно повернулся и открыл глаза.

Он стоял в изножье моей кровати, в руках у него был фонарь. Фонарь — это было само по себе странно, но больше, чем свет масляной лампы, меня удивило другое. Странным был человек, который ее держал. Одежда его была цвета некрашеной овечьей шерсти, вымытой только местами и очень давно. Его волосы и борода были примерно того же цвета и столь же неряшливы, что и наряд гостя. Несмотря на цвет его волос, я не смог определить, сколько ему лет. Бывают болезни, которые оставляют шрамы на лице человека, но такие отметины я видел впервые: множество крошечных ярко-розовых и красных следов, похожих на маленькие ожоги и лиловато-синих даже в желтом свете фонаря. Руки незнакомца, казалось, состояли только из костей и сухожилий, обернутых бумажно-белой кожей. Он смотрел на меня, и даже при свете фонаря глаза его были пронзительно-зелеными. Они напомнили мне глаза вышедшей на охоту кошки: та же смесь радостного задора и жестокости. Я натянул одеяло до самого подбородка.

— Ты проснулся, — сказал незнакомец. — Хорошо. Вставай и следуй за мной.

Он быстро отвернулся от моей постели и пошел к затемненному углу комнаты между очагом и стеной. Я не пошевелился. Он оглянулся на меня и поднял фонарь повыше.

— Поторапливайся, мальчик, — сказал он раздраженно и стукнул по спинке моей кровати палкой, на которую опирался.

Я вылез из постели и вздрогнул, когда мои босые ноги коснулись холодного пола. Я потянулся за одеждой, но незнакомец и не думал меня ждать. Он обернулся еще раз посмотреть, что меня задерживает, и этого пронзительного взгляда было достаточно, чтобы заставить меня бросить одежду и задрожать.

И я пошел за ним молча, в одной ночной рубашке, сам не понимая, почему это делаю. Только потому, что от меня этого потребовали. Я последовал за ним к двери, которой никогда раньше не было в моей комнате, и по узким ступеням винтовой лестницы, освещенной только фонарем в руке незнакомца. Ночной гость заслонял собой свет, и я шел в колеблющейся темноте, ощупывая ногой каждую ступеньку. Они были сделаны из холодного камня, сносившиеся, гладкие и удивительно однообразные. И они уходили вверх, вверх и вверх, пока мне не начало казаться, что мы уже забрались выше любой башни замка. Холодный ветер дул снизу, забираясь под мою рубашку и заставляя меня все больше и больше сжиматься, и не только от холода. Мы шли и шли, и наконец незнакомец открыл тяжелую дверь, которая тем не менее двигалась бесшумно и легко. Мы вошли в комнату.

Ее освещал теплый свет нескольких фонарей, подвешенных на тонких длинных цепях к тонувшему во мраке потолку. Комната была большая, по крайней мере в три раза больше моей собственной. Одно место в ней привлекло мое внимание. Там стояла массивная деревянная кровать, заваленная пуховыми перинами и подушками. На полу лежали ковры, постеленные один на другой, всех оттенков алого, ярко-зеленого и синего. Кроме того, там был стол из дерева цвета дикого меда, а на нем стояла ваза с фруктами такими спелыми, что я ощущал их аромат. Книги и пергаментные свитки были небрежно разбросаны по комнате, как будто ее хозяин совершенно не дорожил ими. Все три стены были задрапированы гобеленами, изображавшими открытую холмистую местность с лесистыми подножиями гор на заднем плане. Я двинулся к ним.

— Сюда, — сказал мой спутник и твердо повел меня в другой конец комнаты.

Здесь глазам моим предстало совершенно иное зрелище. Главенствующее положение занимала каменная плита стола, вся в пятнах краски и сажи. На ней лежали странные инструменты и принадлежности: весы, ступка, пестик и множество других вещей, названий которых я не знал. Слой пыли покрывал многие из них, как будто то, для чего они предназначались, было заброшено много месяцев, а может быть, даже и лет назад.

Рядом со столом на стене висела полка, заваленная пергаментами, многие из которых были окаймлены синим или золотым кантом. В комнате стоял одновременно резкий и приятный запах: на другой полке сушились пучки трав. Я услышал шелест и успел заметить какое-то движение в дальнем углу, но незнакомец не дал мне времени толком оглядеться. Камин, который должен был бы согревать этот конец комнаты, зиял холодной пустотой. Старые угли в нем казались сырыми — похоже, камин давно не топили. Я наконец перестал осматривать комнату и взглянул на спутника. Страх на моем лице, по-видимому, удивил его. Он отвернулся и медленно оглядел комнату. Потом подумал немного, и я почувствовал исходящее от него смущенное раздражение.

— Беспорядок. Больше чем беспорядок, я полагаю. Ну что ж, верно, ведь прошло много времени. Даже больше, чем просто много. Ладно, вскоре мы все уберем. Но сперва следует познакомиться. Я думаю, что немного холодновато стоять тут в одной ночной рубашке. Сюда, мальчик.

Я двинулся за ним в уютную часть комнаты. Он сел в старое деревянное кресло, покрытое одеялом. Мои босые ноги благодарно зарылись в дремотное тепло шерстяного ковра. Я стоял перед ним в ожидании, а его зеленые глаза, казалось, сверлили меня насквозь. Несколько минут продолжалось молчание, потом он заговорил:

— Сперва позволь мне представить тебя тебе самому. Твоя родословная написана на тебе. Шрюд решил признать ее, потому что никакие отрицания никого бы не убедили. — Он немного помолчал, потом улыбнулся, как будто что-то позабавило его. — Позор, что Гален отказывается учить тебя Силе. Но уже много лет назад изучение Силы было ограничено из страха, что она станет слишком распространенным оружием. Готов держать пари, что возьмись старый Гален тебя учить, то быстро обнаружил бы хорошие способности. Но у нас нет времени горевать о том, чего не будет.

Он задумчиво вздохнул и некоторое время молчал, потом внезапно продолжил:

— Баррич показал тебе, как следует работать и подчиняться. Две вещи, в которых сам он преуспел. Ты не особенно сильный, быстрый или смышленый — не тешься иллюзиями. Но в тебе есть упорство, достаточное, чтобы взять измором любого более сильного, более быстрого или более сообразительного, чем ты. Это свойство опасно скорее для тебя, чем для кого бы то ни было. Но сейчас не это самое главное. Ты теперь человек короля. И ты должен понять, сейчас, немедленно, что именно это и есть самое важное в твоей жизни. Король кормит тебя, он одевает тебя, он следит, чтобы ты получил образование. И все, чего он сегодня просит взамен, — это твоя преданность. Позже он будет просить тебя служить ему. Таковы условия, при которых я буду учить тебя: ты человек короля и безраздельно предан ему. Но если ты не таков, будет слишком опасно учить тебя моему искусству. — Он замолчал, и долгое время мы просто смотрели друг на друга. — Ты согласен? — спросил он, и это был не просто вопрос, а предложение заключить договор.