На острие иглы - Стальнов Илья Александрович (читаем книги txt) 📗
Потом князь Одоевский перешел к делу
– Вам следует сообщить господину Кундорату, что Великий преобразователь царь Петр Алексеевич имеет намерение не только наполнить будущий Цейхгауз всяческим оружием, но вместе с тем устроить в нем Музей воинских трофеев. И для этого государь повелел начать собирать, – он взял с бюро лист бумаги, заверенный размашистой подписью, и я понял, что это подпись самого императора. Сдвинув брови, князь прочитал «В Киеве, и в Батурине, и во всех малороссийских городах мазжеры и пешни медные и железные и всяческие воинские сенжаки (знаки) осмотреть и описать и росписи прислать буде явятся те, которые у окрестных государей, а именно у султанов турецких и королей – Польского и Свейского на боях, где воинским случаем под гербами их взяты и ныне есть налицо, и те, все собрав, взять к Москве и в новопостроенном Цейхгаузе для памяти на вечную славу поставить».
Привычная деятельность, светская болтовня и деловой разговор привели меня в себя, отодвинули все переживания на задний план. И порой мне начинало казаться, что все происшедшее со мной просто пригрезилось. Однако, едва я вышел из дома княгини, тревоги злыми оводами накинулись на меня вновь. И внутри становилось пусто и холодно, когда я размышлял, что какая-то неведомая сила помыкает мной, швыряет, как щепку в океане, а я сам, подобно ей, беспомощен. Рядом пробуждается неведомая богопротивная сила. Наемные убийцы ищут меня, чтобы растерзать. Притом если в первое обстоятельство я до сих пор не мог поверить, то второе было вполне реальным, а ножи убийц – острыми. Нужно что-то делать, а не ждать, когда какому-то Борову придет в голову мысль спалить мой дом, а заодно и меня вместе с ним.
Но что делать? Адрес Борова Геншеля я знал. Теперь нужно было убедиться, не обманул ли меня ночной гость.
До Никитской улицы я добрался на извозчике, который гнал не хуже первого. Только вот на полпути он остановился и заявил, что места дальше глухие, и он туда не поедет Мне было понятно, что он хочет, и я кинул ему еще монетку.
– Гись! – заорал он на москвичей, и повозка рванула с места.
Дом купца Храпова находился рядом с трактиром, который содержал тот же купец. Теперь надо попробовать незаметно все выведать.
Я поймал за руку рыжего веснушчатого мальчишку, слоняющегося лениво вокруг трактира и оглядывая пьяных подозрительно оценивающим взором – в общем, это был начинающий висельник, а потому он устраивал меня. Я сунул ему копейку и сказал:
– Получишь столько же, если незаметно разузнаешь, живет ли в купеческом доме немец по имени Геншель и чем он занимается.
– Будет сделано, господин, – угодливо улыбнулся он, мазанув по мне мутными злыми глазенками.
Вскоре он вернулся, жуя пирожок, который только что купил, а скорее всего просто стянул в трактире.
– Живет такой. К нему иногда ходят гулящие девки. Для них он снимает самую просторную и дорогую комнату на втором этаже. Он всегда пьян. Еще к нему друзья ходят. Тоже немцы.
– Ладно, вот еще копейка.
Все совпадало. Действительно, в этом доме живет Боров Геншель. Хочет ли он моей погибели? Конечно, хочет! Ежечасно и ежеминутно, как сказал ночной гость. Нет никаких оснований сомневаться в его словах. Правда, нет оснований и верить в такую несусветицу, в такой бред. Но это пустое. Я поверил во все это безоговорочно, поверил окончательно и бесповоротно. И в книгу, и в то, что Бог или дьявол рассудил мне быть Магистром, и в брошь, и в змею, опоясывающую солнце. А самое главное, поверил в Силу.
По большому счету я не предпринял за день никаких исключительных усилий, во всяком случае, это не переход через пустыню, в которых мне пришлось участвовать, и не поход в горах. Но почему-то я был вымотан, и, вернувшись домой, ощущал себя так, будто отработал день на галерах. Тело ломило, в голове кто-то будто посадил ежа.
Я завалился на ложе и пролежал с полчаса. Для сна время было раннее, да и сон не шел. А делать я ничего не мог Аппетита не было…
Подняться с ложа меня заставил гость – герр Кессель. Ему я был всегда рад. Он относился к тем немногим людям в этом городе, которых мне было приятно видеть у себя, с кем можно было откровенно поболтать, от кого ждешь не подвоха, а помощи.
– Вы выглядите немножко получше, Фриц. Вчера на вас страшно было смотреть… Но у вас камень на душе. Верно?
– Вы наблюдательны.
– Не очень. Я лишь, в отличие от многих, замечаю других людей, а не только себя… Вас гложет эта история с Бауэром?
– Бауэра уже нет. Это все проклятая брошь. Нет у меня теперь покоя.
– Вы слишком впечатлительны. В который раз раскаиваюсь, что рассказал вам все эти легенды. Это самая обычная брошь, Фриц. Нет в ней ничего колдовского. Я просто люблю немного приврать, а вы восприняли мои выдумки о Магистрах и прочей ереси на полном серьезе.
Славный человек Кессель, но я видел, что он просто пытается успокоить меня. И Магистры, испытание, Сила – это не выдумки…
– Я же прекрасно помню, Ханс, что вы говорили о броши. Странные люди ей сопутствуют, странные слова, странные дела. И кто-то хочет разделаться со мной. Все сбывается. Я в сетях какого-то рока…
– Никакого рока нет. Я же вам говорил: это разбойничий город. Тут могут убить из-за парика и плаща. Здесь постоянно сменяются правители и летят головы.
– Зонненберг говорил иное. Он считает, что это благая земля.
– И это верно. Местные жители непоследовательны и непостижимы, так что разбой и добро здесь переплетены и связаны не рвущимися нитями.
– Удивительно это.
– Нам, немцам-рационалам, этого не понять. Поэтому давайте-ка выпьем, и все станет на свои места.
Он вынул из своей сумки, с которой был неразлучен, неизменную бутылку, взял серебряные стаканчики с полки и наполнил их. Если бы я был молод, то имел бы все основания опасаться, что Кессель, большой любитель вина, приучит меня к этому занятию. Но я был уже в возрасте, достаточно опытен, и бояться мне было нечего.
Я пригубил вино – оно было иное, чем-то, которым меня потчевал гость раньше, но тоже было изумительным.
– Итальянское вино, – вспомнил я этот странный, горьковатый вкус. – Лакрима Кристи.
– Верно. Переводится, как вы знаете…
– Слезы Христа…
– Да. Оно сделано из винограда, который произрастает на склонах Везувия.
Я откинулся на спинку стула, повернул голову и с какой-то тоской взглянул в окно. Моя душа наполнилась непонятной грустью. На черном небе, как прибитая гвоздями, красовалась серебряная, с желтым отливом луна.
– Сегодня полнолуние.
– Ну да, – усмехнулся Кессель. – Разгул темных сил. Бросьте, Фриц Лучше выпейте…
Но отбросить, по его совету, тревоги я был уже не в силах. И после ухода соседа, с которым разговор у нас перестал клеиться, они вновь навалились на меня. Опять появился необъяснимый страх.
Страхи вообще имеют обыкновение набрасываться на человека с приходом темноты, терзать и разрывать душу на части, когда так вот сидишь один в пустом, наполненном безмолвием и тьмой доме, а в окно светит луна.
В целом я человек не пугливый и не отличаюсь болезненной страстью к самобичеванию. Но в тот вечер я был безволен. Вскоре дремавший в глубине сознания ужас окончательно овладел мной. Я не хотел смерти, боялся врагов… Мне запали в сознание слова вчерашнего гостя: где-то в трактире Боров Геншель мечтает о моей смерти.
Геншель! Да, это он. Он единственный из смертельных врагов, известный мне на сегодня.
И тут я понял, что не должен больше идти на поводу у своего благородства. Не должен больше ждать Я обязан нанести удар первым, использовав новую, еще неизведанную до конца силу.
И еще я понял, когда будто помимо своей воли, толкаемый посторонней волей, которой не мог противиться, встал с места и вскрыл пол, извлекая ларец, что прочно становлюсь на путь зла и не только получаю над ним власть, но и сам подчиняюсь ему Для меня, добропорядочного христианина, такая мысль еще недавно стала бы оскорбительной, невозможной, но сейчас я без колебаний смирился с ней.
