Линейцы - Белянин Андрей Олегович (онлайн книга без txt, fb2) 📗
Важно другое, то, о чём редко кто задумывается: а это быт и соблюдение ряда традиций и правил. К примеру, ходить в туалет внутри пещеры нельзя: «Не гадь, где ешь и спишь». У реки тоже нельзя: «Вода для всего живого свята». В сосновый лес по-большому не ходи – сам догадайся, почему. За трапезой ешь быстро, что дадут и сколько дадут, не привередничай, не жадничай. Из пещеры без нужды ни ногой, а без оружия вообще никуда. Спать ночью по очереди, по четыре часа, потом смена. Да и спать тоже с оружием в обнимку.
За лошадками следи – сам можешь быть голодным, но чтоб конь всегда накормлен и ухожен. По хозяйству помогают все, прислуги нет, чинами не чванятся. И самое главное, все друг за дружку горой стоят. Кто с тобою в походе рядом, тот и брат. Павших в бою на поле не бросать, хоть на спине вынеси, но похорони по обычаю христианскому, как меж людей православных принято. Шашку, кинжал, кольцо ли, что сможешь – родным покойного передай, себе без разрешения забрать нельзя – будет грех великий…
После скромного ужина из воды и бурсаков [23] крайне немногословная Татьяна, закинув за спину черкесскую винтовку, была отправлена в дозор, скрывшись в кустах, словно скользящая тень, не потревожив ни одного ракитового листочка. Вася с Зауром в четыре руки навели порядок в пещере, убедились, что большое деревянное ведро полно воды, бочонок с порохом сух; маленькая поленница дров сложена в углу, мешки с сухарями, крупой и солью стоят на месте; три толстые бурки разложены на земляном утоптанном полу; шесть кавказских ружей в меховых чехлах прислонены к стене, четыре турецких пистолета – проверены, почищены, заряжены; три черкесских шашки с утопленными в ножны рукоятями и добрый десяток кинжалов – заточены, отполированы, смазаны.
Господин Кочесоков, у которого при виде такого арсенала просто разбежались глаза, пользуясь случаем, тут же побежал к деду Ерошке за разрешением хотя бы временно приобрести себе холодное оружие получше и побогаче, но ответ получил отрицательный:
– Кинжал тока армяне покупают. В бою добудешь.
– Да я сейчас куплю, – Заурбек достал из пустого гнезда для газырей хозяйственно сбережённые ещё на момент переодевания у интенданта, свернутые в трубочку четыре купюры – двухтысячная и три сотенных. – Не подумайте, у меня деньги есть!
– Ты точно черкес, а не армянин? – старик с интересом осмотрел новые банкноты с Крымским мостом и Большим театром в Москве. – Сказано, нет! Но бумажки-то не выбрасывай, ими огонь разжигать дюже хорошо…
Посрамлённый в лучших чувствах владикавказец, с печалью в оленьих глазах и вздрагивающими ресничками, на всякий случай обругал Барлогу за «неначищенные сапоги, порочащие образ русского офицера на Кавказе» и тупо сел в уголке, скрестив ноги, полировать тряпочкой старую шашку. Правда, обнаружив у пяты клинка непонятные слова на латыни и сложно запутанное переплетение листиков с веточками, он засомневался, чеченское ли это оружие. Впрочем, второй раз подходить с вопросами к деду Ерошке пока не решился.
Тот подошёл сам. Постоял минутку рядом, сел в той же позе, так же легко и привычно скрючив ноги на турецкий манер, усмехнулся:
– Понравилась? В здешних-то краях разные клинки встретить можно. На Кавказе завсегда воевали, кого тут тока не было – персы, татары, османы, а по Черноморью и византийцы с греками добиралися. Торговали чем не попадя, так и оружием тоже. От эта сабелька из европейских стран в горы попала, и зовётся она «трансильванский узел». Надпись на ней не разбери поймёшь, мудрёно сделана, потому как энто магия старинная-я… Чтоб, значит, никто владельца-то победить не мог!
– Но это вроде как шашка?
– А чего ж нет-то? Сюда голые клинки везли, оно и проще и дешевле, а уж тут одевали во что кому по карману. Да и ежели сабелька-то трофейная к мастеру попадала, так он эфес с ей снимет, рукоять из двух половинок роговых на клёпки поставит, отвес изменился, вот те и шашка!
Заурбек слушал, счастливо приоткрыв рот: такого им в институте не преподавали. Это была живая, чистая, незамутнённая история, в которую можно было не просто окунуться с головой, но жить, дышать, созидая её же каждый миг…
Меж тем с дозора вернулась Татьяна. На немой вопрос деда она неопределённо пожала плечами, обстоятельно доложив:
– Никого нет, я до Линии ходила, по той стороне шесть абреков насчитала. В кустах сидят, а через реку не пойдут. В горах гремело, видать, дождь был, вода поднялась. С нашей стороны хищников не слыхать. Кони тихие, вороной не бузит, а уж он-от чужаков за версту чует. В ауле песни поют, стреляют чутка – видать, похороны.
– Ну, так на то он и аул, – привычно покивал старый казак. – Ты б поспала-от, болезная… Ночью хлопцы смену держать станут.
– Эти двое? Тогда я точно не усну.
– Болезная?! – на серьёзных щах, мгновенно вскинулся Барлога. – Здесь болеть нельзя! Как подпоручик и старший по званию приказываю вам немедленно прилечь, выпив чего-нибудь горячего с малиной. Заур, у тебя противовирусное есть? Хотя кого я спрашиваю, на тебе самом вирусов, как на собаке Зулейке! Значит так, Татьяна Бескровная, утром вы возвращаетесь в лагерь и без справки от врача, или лекаря, или коновала из больницы или госпиталя, или ветеринарки сюда ни ногой!
– Болезная – так энто значит «любимая, родная». Болею за тебя, волнуюсь, стало быть, – не оборачиваясь, через плечо бросила казачка. – Совсем ты-от человеческого языка не знаешь, не русский, что ль?
Все трое покосились на покрасневшего студента и вернулись к своим делам. Чувствуя себя полным идиотом, Вася ещё побушевал минуты две-три, изображая чрезмерно заботливого отца-командира, но быстро притух. В конце концов, он прекрасно отдавал себе отчёт, кто тут на самом деле главный и чего стоит каждый из них на передовой.
– Просто хотел немножечко понравиться, – вслух бормотал он себе под нос, в позе лермонтовского Печорина встав у входа в пещеру и любуясь звёздами над головой.
На Кавказе они невероятно яркие, разноцветные, пульсирующие, как на картинах Ван Гога, и благодаря высоте гор кажутся удивительно близкими. Так что если, к примеру, падает звезда, то спешишь не загадать желание, а сразу подставить ладонь…
– Ты чего всколготился-то, офицерик? – бесшумно подошёл дед Ерошка, и в голосе его не было ни укора, ни насмешки. – Из-за Таньки моей? Так-от плюнь, да и забудь! Твоё дело службу справить, ты думай, как бы нам ту Линию подвинуть!
– Дедуль, вот оно мне… как бы поделикатнее выразиться… матом нельзя?
– Нельзя, в секрете стоим, а на речь-то матерную всяка нечиста сила, знаешь, как падка?
– Ши-кар-дос… – У Василия реально пухла голова от всех этих местных закидонов.
– Энто чё значит-то? Поди, богохульствие какое? – заинтересовался старик, мысленно перекатывая новое словно на языке, как горошину. Потом коротко рассмеялся: – Тока долго не стой. Тут, бывалоча, по ночи демоны горные низко летают. Коли взглядом с человеком встретятся, так того-от прям на месте и разорвёт!
И хотя студент двадцать первого века был готов до хрипоты дискутировать с пожилым пластуном века девятнадцатого на тему мифов и заблуждений, но что-то в глубине души подсказывало ему: этот теологический спор не выиграть. Речь о каких-то неполных трёх столетиях, а задумайтесь, насколько катастрофично и безоглядно изменился окружающий мир!
Люди ещё разговаривали на одном языке, относительно понимая друг друга, но между ними уже не могло быть безоглядного доверия. Одни ни за что бы не приняли всерьёз суеверия и колдовство, а другие отвергли бы технический прогресс, как, по сути, ту же самую необъяснимую магию. Объединяла их одна лишь родина, но так ли это мало?
– Однако на боковую пора. Ты бы сабельку-то оставил, гремит почём зря. И вона, ружьишко возьми. Стрелять-то, умеешь?
Барлога уже открыл было рот для достойной отповеди, поскольку отлично стрелял из пневматической винтовки в тире, но вовремя опомнился. Дульнозарядное черкесское ружьё в меховом чехле, с витиеватым кремнёвым замком, стальным шариком вместо спускового крючка и тонким декорированным прикладом было для него в новинку, и, пожалуй, стоило бы спросить у профессионала, каким образом эта допотопная штуковина работает.
