Жизнь коротка - Желязны Роджер Джозеф (читать полную версию книги .TXT) 📗
Леонардо да Винчи — обладатель самого плодовитого ума и разносторонних талантов — изобрел синематограф!
Эта машина станет колоссальнейшим сокровищем античности. Рядом с ней гробница Тутанхамона покажется пустяком — хотя бы потому, что само по себе устройство — лишь часть невероятной находки. Где обычный человек довольствовался бы оживлением рисунков или силуэтов, величайший размах Леонардо нацелил его на идеал.
Если мое предположение верно, прославленная Мона Лиза — всего лишь кадр из первого в мире кино!
Едва смея дышать, я ступил в зрительную будку и прильнул к отверстиям. Скрытые в раме линзы направили мой взгляд на еще одно изображение прекрасной флорентийской дамы. Она выглядела поразительно живой в тусклом свете; руки ее располагались гораздо выше, как будто она подносила их к шее. Знаменитая улыбка была еще более вызывающей и проказливой.
Отступив на шаг, чтобы перевести дух, я обратил внимание, что Джулио зажег другие фонари, висящие по стенам, и взялся за ручку вала.
— Разве механизм еще работает? — спросил я.
Джулио кивнул.
— Я смазывать.
Он крутанул ручку, и деревянная рама стала вращаться, сперва медленно, затем все быстрее и быстрее. Джулио махнул мне рукой, предлагая посмотреть в отверстия. При этом он улыбался ликующей улыбкой собственника.
Я тяжело сглотнул и ступил в будку. Чудо громоздилось на чудо. Сейчас я увижу воочию высший шедевр Леонардо, возвращенный к волшебной жизни, приобщусь к его великому искусству.
Преисполненный благоговения, я прильнул к смотровым отверстиям и увидел, как ожила Мона Лиза.
Она поднесла руки к вороту платья и оттянула его вниз, обнажая роскошную левую грудь. Она повела плечом, и грудь описала самый расклассический круг, который я когда-либо видел. Затем она скромно поправила платье и застенчиво сложила руки, слегка улыбаясь.
— О боже, — прошептал я. — О боже, боже, боже!
Джулио продолжал вертеть ручку, и я вновь и вновь просматривал все представление. Это была идеальная имитация реальности, чуть подпорченная маленьким рывком в начале — очевидно, отсюда Джулио вытащил картину на продажу.
— Дай посмотреть! — сказала Кэрол, дернув меня за рукав. — Мне тоже хочется.
Я пустил ее на свое место. Джулио блаженно крутил ручку, подпрыгивая, как сумасшедший гном. Кэрол с минуту безмолвно смотрела, затем повернулась ко мне с широко раскрытыми глазами.
— Я и не знала, что это возможно, — тихо проговорила она.
— Конечно же, возможно, — ответил я. — Немного потренировавшись, некоторые женщины буквально творят чудеса со своими… реквизитами. Да чего там! Отлично помню, как Фифи Лефлер…
— Я говорю о Леонардо да Винчи, — сухо оборвала Кэрол. — Я слабо разбираюсь в искусстве, но никогда не предполагала, что он мог увлекаться подобными вещами.
— Все художники одинаковы — работают на потребу богатых заказчиков. Известно, что да Винчи придумывал развлечения для знати, а многие из этих титулованных бездельников умом не блистали.
Кэрол повернулась к вращающемуся ободу.
— Сколько, по-твоему, это стоит?
— Кто знает? Здесь шестьдесят картин. Если вывезти их из Италии, можно взять по миллиону за штуку. Может быть, по десять миллионов. Может быть, миллиард — особенно за ту, где она…
— Я чувствовал, что это будет счастливый день, — раздался знакомый голос позади меня.
Я молнией повернулся и увидел стоявшего у входа Марио. В руках он держал брошенную Джулио двухстволку, и стволы ее смотрели мне в живот.
— Чего ты хочешь? — потребовал я; потом, осознав риторичность этого вопроса в отношениях с Марио, спросил: — Почему ты в меня целишься?
— Почему вы украли машину моей мамы? Почему угрожали мне полицией?
— Не надо обращать внимания на мои слова.
— Ничего не могу с собой поделать, синьор, — особенно когда говорят про шестьдесят миллионов долларов.
— Послушай! — Я шагнул вперед, но Марио остановил меня, угрожающе поведя ружьем. — Зачем нам ссориться, здесь хватит на всех. Из шестидесяти миллионов тебе достанется пятнадцать.
— Я предпочитаю иметь шестьдесят.
— Ты ведь не пойдешь на убийство ради лишних сорока пяти миллионов?! — Я посмотрел в его равнодушные глаза — и пал духом.
— К стене, все трое, — скомандовал Марио.
Мы повиновались; Кэрол прильнула ко мне. Сумасшедший Джулио попытался тоже уцепиться за меня, но был отвергнут — за минуту до смерти я имел право на привередливость.
— Так-то лучше, — сказал Марио. — Теперь я сам осмотрю товар.
Он пошел к машине, все еще вращающейся на хорошо смазанной оси, и, прикрываясь ружьем, заглянул в отверстия. Когда он наконец вышел из будки, его лицо было мертвенно-бледно. Он двигался на нас, беззвучно шевеля ртом, и я крепче прижал к себе Кэрол, ожидая выстрела.
Марио, казалось, никого не замечал. Он снял с крюка керосиновую лампу и негнущейся рукой швырнул ее в центр машины. Раздался звук разбивающегося стекла, и пламя стало лизать сухую древесину.
— Идиот! — взревел я. — Что ты делаешь?!
— Вы увидите, что я делаю. — Держа меня на прицеле, он один за другим побросал все фонари. Деревянный обод колеса ярко запылал, и я буквально почувствовал, как картины, шестьдесят моих Лиз, сморщиваются, обугливаются и превращаются в никчемный пепел.
— Псих! — перекричал я треск пламени. — Ты даже не понимаешь, что ты наделал!
— Отлично понимаю, синьор, — спокойно отозвался Марио. — Я уничтожил мерзкий порнографический фильм.
— Ты!.. — прохрипел я как бесноватый. — Но ты самый испорченный тип из всех, кого я знаю! Ты пытался обобрать меня с первой секунды нашей встречи, ты грабишь свою бедную старую маму, торгуешь женщинами и наркотиками и готов идти на убийство! Ты даже не можешь спокойно проехать по улице, не задавив собаку!
— Все, что вы сказали, правда, синьор, — с достоинством ответил Марио, — но это не мешает мне быть патриотом. Это не мешает мне преданно любить славную Италию.
— Да? Какого черта ты тут мелешь про патриотизм?
— Великий Леонардо — самая выдающаяся личность в истории. Он гордость моей родины — но скажите, синьор, что будет думать мир об Италии, когда станет известно, что бессмертный Леонардо вот так продавался? Что скажут о нации, чей благороднейший художник тратил святой гений на… — его голос задрожал от душевной боли, — на средневековых проституток?
Машина с треском развалилась, взметнув облако искр. Пещера наполнилась дымом догорающего дерева.
Марио указал на выход.
— Вот и все, можно идти.
— Разве ты не собираешься нас убивать?
— Уже не нужно. Даже если у вас не хватит ума молчать, вам никто не поверит.
— Пожалуй, ты прав. — Я с новым интересом посмотрел на Марио. — А тебя не мучает сознание, что только что ты потерял шестьдесят миллионов долларов?
Марио пожал плечами.
— Между прочим, в связи с имевшими место событиями, если вы хотите вернуться в Милан на машине моей мамочки, вам придется доплатить небольшую сумму…
Задумчиво глядя на меня, Кэрол потягивала коктейль.
— Ты вел себя очень смело, несмотря на ружье.
— Невелика заслуга. Судя по всему, Сумасшедший Джулио никогда его не заряжал. — Я улыбнулся Кэрол через пламя свечи. — Ведь он не покупал даже батареек для фонарика.
— Все равно ты смелый. Я была поражена.
Так она вела себя весь ужин. Я напомнил Кэрол, что оставшаяся в Лос-Анджелесе картина сделает ее богатой женщиной, но и тогда ее странное поведение не изменилось. Очевидно, события прошедшего дня наложили свой отпечаток и теперь вызвали такую реакцию.
— Это кажется почти невозможным, — еле слышно проговорила она.
Я сжал ее руку.
— Постарайся забыть. Главное, что мы выбрались из пещеры в целости и…
— Я говорю о Моне Лизе, — перебила Кэрол. — Тот трюк, который она проделала со своей… м-м… своим реквизитом. Интересно, мне бы это удалось?
Я залпом допил бренди.
— Не сомневаюсь.
