Сельва не любит чужих - Вершинин Лев Рэмович (версия книг TXT) 📗
– Дать, – еще раз выплюнул дгаа. – Дать мне то!
– Мужчину и женщину? – склонив голову к левому плечу, Ситту Тиинка вновь надул щеки. – Они уже твои. Ты их получишь утром. Но разве у тебя нет иных, высоких желаний?
В глазах горца мелькнул тусклый огонек.
– Женщину, – упрямо отозвался он. – И мужчину. Да!
На сей раз Засухе-на-Сердце, человеку сухому и несмешливому, пришлось покрепче сжать губы, сдерживая неуместный смешок. Ему подумалось вдруг: да о чем вообще способен мечтать этот дикий горец?!
На свое счастье, Ситту Тиинка, проницательнейший из вельмож Сияющей Нгандвани, все же не обладал даром читать чужие мысли. Иначе ему наверняка расхотелось бы смеяться.
Потому что Дгобози, потомок Красного Ветра, умел мечтать – и мечтал!
О смерти.
Даже о двух смертях.
Чужой и своей.
Уже сейчас он твердо знал: этот холодноглазый чужак, когда придет час, будет убит ударом указательного пальца в переносицу. Как ни жаль, вожаку пришельцев с равнины не доведется испытать мук, положенных по обычаю гор тому, кто пришел в край дгаа со злым умыслом. На это у Дгобози просто не будет времени. И лишь совершив справедливое возмездие, но не раньше, он, сын славного Камбья г'ге Нхузи, позволит умереть и себе. Увы, не в бою, как хотелось бы. Он, предавший свое племя, не имеет права на почетную гибель. Убив вождя равнинных, он откусит себе язык и захлебнется своей подлой кровью.
Эта смерть болезненна и позорна. Она не смоет прегрешение, но хоть в малой мере искупит его…
Но прежде чем убить и умереть, он исполнит свое желание, пускай и с помощью тех же чужаков!
Нет, он не будет убивать тех, кто вынудил его стать предателем, лишенным права уйти к Предкам. Он оставит Пришедшего со Звездой жить. Без рук, без ног, без глаз и мужской гордости. Да, он оставит ненавистного в живых, и пусть тот издыхает ежедневно и ежечасно. Так, как метался между жизнью и смертью сам Дгобози, утратив надежду обрести то, что принадлежит ему по праву…
Кто посмеет сказать, что это несправедливо?
Только тот, кто никогда не знал пытки ревностью…
Что же до Гдлами, то эту безжалостную суку, сделавшую его изгоем, он, Дгобози, не станет калечить, хотя и следовало бы. Не сможет, даже если захочет.
Нет, нет! Он пощадит ее. Устыдит великодушием! Но сперва проделает с нею, распростертой на траве, все то жуткое и сладостное, о чем грезил долгими, бесконечными, беспощадными ночами. Он воплотит в жизнь все липкие сны, до последнего, а если дрянная девка вздумает брыкаться и кричать – тем лучше! Ее вопли и визги лишь добавят остроты в последнюю радость…
А когда до мельчайшей капельки иссякнет мьюфи и увянет гордый иолд, Дгобози поднимется на ноги, одернет набедренную повязку и, плюнув на бессильно распластанное, стонущее тело, уйдет прочь.
Убивать и умирать…
Все это, предстоящее, внезапно привиделось ему, словно наяву, и настолько яростным было видение, что даже ко многому привычного Ситту Тиинку передернуло при виде оскала, исказившего скуластое, не лишенное приятности лицо горца.
Обычно невозмутимый, Засуха-на-Сердце ощутил вдруг непреодолимое желание ни единого мгновения не оставаться больше наедине с этим дикарем. В конце концов, ему еще надлежало продумать напоследок, какой будет предстоящая битва! Именно это здравое соображение, а вовсе не постыдный страх – о каком страхе может идти речь?! – заставило Начальника Границы отдать приказ:
– Ступай, дгаа! Ступай прочь!
И хотя он постарался заставить голос звучать обыденно, но полог палатки тотчас раздвинулся и на фоне фиолетового неба смутно мелькнула черная фигура копьеносца. Стражник позволил себе заглянуть в палатку, проверяя: все ли в порядке с Правой Рукой Подпирающего Высь?
– Иди же! – повторил Ситту Тиинка.
Горец исчез, даже не подумав поклониться.
Несколько раз глубоко вздохнув, Засуха-на-Сердце поднялся с табурета, прошел к выходу, отдернул полог и замер, глядя на почти ночное небо.
Звезда Гд'Ла, спутница героев, висела там, похожая на большую медаль «Храброе Сердце», и Начальник Границы безмолвно спросил у нее: будет ли мне удача?
Звезда моргнула.
Она, вечно сверкающая в темной Выси, видывала в прошедшие дни вождей и поопытнее Ситту Тиинки. Но в те времена не было еще Сияющей Нгандвани, а стычки между селениями нгандва ничем не напоминали войны нынешних лет.
Сама мало что понимающая, чем могла она подбодрить Засуху-на-Сердце?
Разве что одним-единственным: дикари, даже если догадались об угрозе со стороны Черных Трясин, уже никак не успеют организовать отпор…
Впрочем, это Ситту Тиинка понимал и без нее.
Как и дгаангуаби.
Слишком мало времени имелось в распоряжении лейтенанта-стажера Дмитрия Коршанского, чтобы подготовить Дгахойемаро к обороне. Хотя, разумеется, он сделал все, что мог и умел, и даже окажись здесь Дед, внуку не пришлось бы краснеть перед Верховным Главнокомандующим.
Были усилены дозоры.
Легконогий вестник помчался вниз, к ручью и за ручей, неся в земли мохнорылых просьбу о помощи.
Еще один двали, умеющий читать следы на лесных тропах, канул в сельву, поклявшись не возвращаться до тех пор, пока не отыщутся люди сержанта Н'харо.
Но что с того, если сама ночь играла против народа дгаа на стороне врага?
Тьма окутала Твердь, мешая бросить в Высь тревожные дымы, а гонцы не могут бежать быстрее, чем дано бегать человеку, и потому никак не раньше позднего утра узнают о несчастье в ближайшем унсьем поселке…
Но будет ли еще к тому времени на тверди селение Дгахойемаро?
Впервые за долгие десятилетия подползла война вплотную к изгородям дгаа, и поселок растерялся.
Встревоженные люди бестолково суетились меж хижин, подвывали псы, отчаянно кричали женщины, созывая разбежавшуюся детвору. Сбиваясь с ног, кружил по узким улочкам взмыленный ефрейтор Мгамба, воодушевляя молодежь бранью и тумаками, и страшно, чудовищно недоставало сейчас нгуаби обстрелянных урюков, ушедших в дальний поиск под началом бесстрашного Убийцы Леопардов.
А в кустах уже вовсю стрекотали глупые цикады, радуясь пришествию ночи, и Гдламини, дрожа, прижалась к груди Дмитрия.
– Они нападут, тхаонги?
– Не знаю… – щадя любимую, он попытался уйти от прямого ответа. – Если их мало, то, может быть…
– Они нападут?! – голос ее срывался. – Да?!
Будь перед ним просто женщина, ее, наверное, следовало бы успокоить, хотя бы и ложью. Но она была еще и мвами, а вождям положено говорить правду.
– Похоже на то, – помедлив, откликнулся нгуаби.
– Я боюсь… – Гдламини прижалась еще теснее и оказалась вдруг удивительно маленькой. – Я боюсь за людей. И за тебя, Д'митри. Сельва не любит чужих…
Он не успел успокоить ее. Не успел даже поцеловать.
Издали, со стороны болот, куда не так давно ушли дозорные во главе с М'куто-Следопытом, донесся приглушенный расстоянием тоскливый вой. Повторился чуть громче – и оборвался на самой высокой ноте.
– Все! – Дмитрию пришлось напрячься, чтобы оторвать жену от себя. – Они пошли! – он на миг ухватил Гдлами за плечи, поймал отчаянный взгляд. – Ты вождь, Гдламини! Уводи людей в горы, слышишь?! Мы попытаемся удержать равнинных! Ну же, Гдлами!
А в сельве, совсем неподалеку от изгородей, уже трещали выстрелы, гулко лопались гранаты…
Дгахойемаро взорвался воплем.
По улочкам заметалась люди, нагруженные домашним скарбом. Мало кто успел надежно увязать все в наплечные узлы, и теперь выпавшие мотыги, котелки, циновки, одеяла бестолково валялись в пыли, и никто из обронивших не нагибался, чтобы поднять вещи, совсем еще недавно казавшиеся немалой ценностью. Сейчас же единственной ценностью стала жизнь…
– Мгамба!
– Я здесь, нгуаби!
Ефрейтор стоял рядом, и во взгляде его не было ни смятения, ни растерянности. Ничего, кроме готовности к абсолютному, нерассуждающему подчинению.
– Сколько у нас людей?
– Обученных три десятка, нгуаби! Мало обученных столько же! Совсем необученных…
