Сильные - Олди Генри Лайон (бесплатная библиотека электронных книг .TXT, .FB2) 📗
– В смысле, ростом?
Уот моргнул раз, другой. Под его взглядом я чувствовал себя молокососом, сопливым несмышленышем. Я не знал, что такого в моем вопросе, но трижды пожалел, что спросил.
– На меня глянь, да? – предложил адьярай.
– Ну, гляжу.
Я уставился на Уота, словно решил провертеть в нем дыру.
– Теперь Эсеха вспомни. Вспомнил?
– Ну, вспомнил.
– И что?
– Ты больше.
– И всё?
– Усохший или в доспехе, ты гораздо больше. Это, наверное, из-за возраста. Эсех еще не вырос как следует.
«Войдет в года, подрастет,» – чуть не брякнул я.
– Эх, ты! – Уот дернул углом рта. – Я думал, ты умный, кэр-буу! Ну да, ты ж не адьярай… Эсех знаешь как огорчался? Твердил: «Разве я адьярай?!» Спрашивал: «В кого я такой?» Две руки, две ноги, два глаза… Урод, да? Мы его утешали: я, сестра, братья… Мама утешала. Папа утешал, когда просыпался. Любили его, да. Он в Кузне вас увидел, до меня докопался: «Я что, из них? Из этих? Не родной? Приемыш?!» Я ему: «Родной! Родней не бывает!» Не поверил. Я ему: «Брат! Люблю!» А он не верит…
Уот понурился и надолго замолчал. Я тоже молчал. В памяти эхом гремели слова дедушки Сэркена: «Я хотел рассказать о гордом мальчишке! О щенке, который родился среди матерых волков! Глупом, отважном, тщеславном щенке! Он так завидовал братьям-волкам, так хотел сделаться вожаком, что разорвался натрое! Три тени вместо трех душ! Думаешь, его убил твой брат? Его убила ревность! Зависть! Гордыня!..»
Дедушка говорил об Эсехе! Три тени – ну конечно, об Эсехе! «…его убил твой брат? Его убила ревность!» Кто из моих братьев прикончил Эсеха Харбыра? Мюльдюн-бёгё? Нюргун? Пожалуй, Мюльдюн – он с виду тихоня, а на деле вспыльчивый, в гневе себя не помнит.
Как же я раньше-то не сообразил?
А вам бы на моем месте соображалось? Схватиться с Уотом, огрести по первое число, свалиться без памяти, нахлебаться кумысу на голодный желудок… Нравится? Способствует здравому смыслу? Еще и жрать хочется – прямо абытай-халахай! Живот к спине присох. Закуской Уот не озаботился, а попросить я стесняюсь. Адьярай горюет, а Юрюну Уолану, значит, и дела нет – лишь бы брюхо набить? Нет уж, мы потерпим…
В животе протестующе забурчало. Уот понял это по-своему, потянулся к бурдюку, но я опередил его. Вспомнил поминальную песню дедушки Сэркена, спетую по Омогою, и сам наполнил кубки:
– Пусть душа Эсеха поскорей пройдет через мир духов. Пусть он родится заново – лучше, чем был. Пусть в новой жизни ему повезет больше.
– Пусть, – согласился Уот. – Хорошо сказал, молодец.
И добавил:
– Зря. Напрасно, да.
– Что зря? Зря сказал?
– Зря Эсех с твоим братом связался. Нюргун сильный, Эсех сильный. Нюргун сильнее. Рядом с ним Эсеху лучшим не бывать…
Вот и ответ. Эсеха убил Нюргун.
Как, за что?!
– Я! – Уот встряхнулся, стал чуточку больше. Сверкнул глазом, налитым кровью: – Я бы справился. Давно хотел. Ел, хотел. Спал, хотел. По нужде ходил, хотел! Самый сильный? Самый лучший? Дьэ-буо! Хочу, чтобы самый. Другие – слабаки! Скука! Нюргуна хочу! Я тебе искать помогал?
– Помогал.
Тайком я погладил свистульку – олененка, пригревшегося на груди. Уж не знаю, как Кэй-Тугут уцелел в драке, но я был рад, что свистулька висит на прежнем месте.
– Вот! А-а, буйа-буйа-буйакам! А зачем помогал?
– Зачем?
– Чтобы нашел. Тогда что?
– Ничего. Нашел, и всё.
– Ха! И всё? Ты нашел, я пришел. Ясно?
О да, мне было ясно. Куда уж яснее?
– Так чего же не пришел, а? Мы бы тебя встретили.
– Забыл, – огорчился Уот. – Беда! Забыл…
Он вскочил, схватил табурет. Разнес о стену вдребезги:
– Приду! Приду!
– И что будет?
– Хорошо будет! Хорошо! Очень хорошо!
– А Эсех? – кажется, я тоже вырос. – Эсех – хорошо?
– Эсех? Жалко. Помянем?
– Помянем.
Кумыс волной ухнул в утробу: ни вкуса, ни опьянения. Я-то думал, Уот мне по дружбе помогает найти Нюргуна, по доброте душевной. А что? Обычное дело. Попроси меня Уот его брата найти – я бы тоже помог. Почему нет? Правда, я Уота ни о чем не просил – он сам вызвался.
Я злился на Уота. Я так еще ни на кого не злился! Бывала злоба острей, бывала сильней, но не бывало злобы удивительней. Память подбрасывала воспоминания, словно дрова в костер. Вот свистулька голосом адьярая указывает мне путь к Нюргуну. Вот Уот похищает Жаворонка с Зайчиком. Душит меня в смертельных объятиях. Вместе со мной добывает младшему брату коня, гонит табун в угодьях Дьэсегей-тойона. Мы сидим ночью на его арангасе, семьями хвастаемся. Впрягшись вместо лошади, Уот тащит по песку сани с обезножевшим Нюргуном…
А вот я, десятилетний мальчишка, ровесник Эсеха Харбыра. Я вернулся домой после Кузни, и тут: адьяраи! Верхние! Скачут, несутся. К нам несутся! Мы с Мюльдюном стоим на поле для праздников. Радуемся! Праздник! Лучший праздник для боотура! Битва! Рублю, бью, крушу! Стреляю! Мало! Еще! Сильных хочу. Сильных хочу. Очень сильных хочу!
Очень-очень хочу!
До седых волос, до самой смерти мне не разобраться, на кого же я злился в тот миг: на Уота Усутаакы или на Юрюна Уолана?
3. Три слова как одно
– Слово дашь? – спрашивает Уот.
– Какое слово?
– Честное. Что убегать не будешь.
– Это не одно слово. Это три слова.
– Три как одно. Дашь?
Я молчу. Куда мне бежать? Одному, без детей дяди Сарына? Да я от стыда сгорю! Уж лучше сразу в Елю-Чёркёчёх, в огненную речку! Жаворонка теперь не увести – Уот с нее глаз не спустит. Ну ладно, гла́за. Один у него глаз, вот его и не спустит. А Зайчик и раньше не больно-то уводился…
– Цепь? – Уот наблюдает за моими тяжкими раздумьями, сочувствует, обеими пятернями чешет затылок. – Не хочу родича на цепь сажать. Мы ж теперь родные, кэр-буу! Славный ты парень, нойон-богдо [100]. Слабак, простак, честняга. Я тебе верю. Дашь слово – гостем будешь!
Ну да, а не дашь – сядешь на цепь. Чудесный выбор, заманчивый: и то нравится, и это. Прямо не знаю, на что соглашаться! Слово – та же цепь, еще и покрепче выйдет.
– Не буду убегать.
– Слово?
– Слово.
Выбрал. И что, легче мне стало? Да ни капельки!
– Гость! Родич! Люблю, кэр-буу! – ликует Уот. – Гость в дом – радость в дом! Свадьбы гульмя гуляем! Кумыс от пуза пьем!
Хлюп! – и чороны полнехоньки. А передо мной сидит прежний Уот: весельчак, балагур. Ухмыляется во всю пасть, скалит желтые клыки. У меня же все наоборот. Словно это мой брат погиб… Типун мне, дураку, на язык! Все три души́ как стая ворон обгадила. Давно ли сам орал: «Гость в дом – радость в дом!» Ай, я умница, ай, хитрец, спаситель-вызволитель…
– Первая здравица – за дорогого гостя!
– Я, значит, твой гость?
– Гость? Ты? Нет!
– А кто же?
– Дорогой гость, кэр-буу! Вот кто ты!
– А дочка Сарын-тойона? Она кто?
– Невеста! Невеста моя! Свадьба-свадьба-свадьба!
Странное дело, но боотур во мне лишь едва шевельнулся. «Невеста! Свадьба!» Еще вчера я бы от таких слов драться полез, даром что Уот меня со второго раза точно прибьет. Юрюну-боотуру и на жизнь плевать, и на смерть, лишь бы тумаков врагу отвесить. А теперь что? Не плевать?
– Я – дорогой гость. Верно?
– Верно!
– Я с тобой за столом сижу, верно?
– Верно! Буо-буо!
– А невеста где сидит? В подземелье?
– В подземелье! А-а, буйа-дайа-дайакам!
– Гость за столом, невеста в подземелье? Боишься – сбежит?
– Не боюсь! Не сбежит!
– Вот и я думаю: куда ей бежать? Почему же ты невесту в подвале держишь? Почему не в доме? Неправильно это, Уот. Нехорошо.
– Правильно, хыы-хык! Хорошо!
– Ну где же правильно?
– Везде! У Уота голова – во! Как котел. Варит!
– Точно варит?
– Точно! В подвале плохо, да?
– Плохо.
– Ай, молодец! Умный! Сидит невеста в подвале, горюет. Горюет, а?
