Инфернальный реквием - Фехервари Петер (читать полную версию книги .txt) 📗
Асената приветствовала служку знамением Свечной Аквилы, и тот воспроизвел ее жест вычурными волнистыми движениями пальцев. Его ногти, выкрашенные черным лаком, щелкнули друг о друга.
— Я хотела бы присоединиться к исходникам в их молитвах, — официальным тоном попросила сестра.
Поклонившись, мужчина открыл двери, за которыми обнаружилась просторная семиугольная каюта с алтарем в центре. Гиад, коснувшись значка на груди, вошла внутрь и с упоением осмотрела богоугодное место, поражаясь его великолепию. На каждой стене висел шелковый гобелен, изображающий одну из Семи Добродетелей в обличье имперского святого. На створках дверей помещалась часть Веритаса, главнейшего из Воплощений. Ему соответствовал запитанный человек неопределенного пола — Истерзанный Пророк.
— Истина — наш первый и последний неугасимый свет, — прошептала Асената, обращаясь к абстрактной фигуре основателя секты.
Здесь муки Пророка выглядели более жестокими, чем на иконах, к которым привыкла сестра. Помимо картин духовного вспарывания, Гиад видела жуткие узоры крови и потрохов, выдранных из тела человека в рясе. Из темноты под уцелевшим капюшоном на нее пристально смотрел единственный глаз основателя, разбухший и налитый кровью от немыслимой сосредоточенности. Асенате совершенно не нравилась подобная трактовка, но она не могла отрицать, что гобелен производит мощный эффект.
«Откровение через страдание!»
Как бы разнородно ни выглядели Воплощения, каждое из семи держало стилизованную свечу, от пламени которой ореолом расходились круги. Спрятанные за тканью фонарики подсвечивали вышитые огоньки, создавая иллюзию настоящего горения и омывая часовню мягким сиянием.
Гиад перевела взгляд на фигуру Клеменции, добродетели, почитаемой в ее родном ордене. Как обычно, Милосердие символизировал Кровоточащий Ангел — хрупкая женщина в белой накидке и апостольнике сестры–госпитальера, — однако Асенате еще не встречались такие прочтения образа. Святая держала свечу обеими руками, и шесть концентрических окружностей рассекали ее лицо так, что казалось, будто оно распадется на куски от любого резкого движения. Капающая с фитиля кровь собиралась в сложенных чашечкой ладонях целительницы, перетекала через край и вливалась в лужицу у ее босых ног. На поясе госпитальера висели положенные ей хирургические инструменты, но они больше напоминали орудия мясника, а из медицинской сумки свисали влажные завитки кишок. Губы женщины застыли в ласковой улыбке, нисколько не сочетающейся с ее безумно распахнутыми глазами.
«Милосердие переплетено со злобой, сестра, ибо одно невозможно без другого».
От такой мысли Гиад замутило не меньше, чем от картины, и она решила не присматриваться к остальным гобеленам. Очевидно, мастер, украшавший «Кровь Деметра», предпочитал работать в гротескной манере. К сожалению, примеры таких художественных порывов нередко встречались в Империуме, однако Асенату крайне расстроило, что этот стиль добрался до Витарна.
Она повернулась к алтарю, на котором горела одна обычная свеча. Вокруг нее молились, стоя на коленях, семь выбритых наголо людей. В отличие от служки в безвкусно броском наряде, монахи–исходники носили простые набедренные повязки и ошейники из темно–серого чугуна. От кандалов к крючкам, размещенным по окружности престола, тянулись цепи, приковывающие иноков к месту их поклонения. Полуобнаженные монахи были истощены, но, подойдя ближе, Гиад ощутила, что они выносливы и крепки. Голодание как будто не ослабило их, а наделило какой–то глубинной жизненной силой.
И снова Асената столкнулась с чем–то непривычным. Да, исходники всегда соблюдали строгий пост, однако избегали подобных крайностей. Более того, плоть участников обряда покрывали характерные рубцы от самобичевания — ритуала, порицаемого в ордене Вечной Свечи по соображениям как гигиены, так и веры. А уж как несло от их немытых тел… Смешиваясь с ароматом благовоний, что пропитывал часовню, этот смрад превращался в даже худшую вонь, чем запах от ран Фейзта. Сестра громко поперхнулась, и молящиеся разом обернулись.
У каждого из них были сшиты веки.
«Им дозволено видеть только слабый огонек свечи. Он проникает сквозь их стянутую кожу, словно лучи угасающего солнца. Изящная идея, не правда ли?»
Веселые нотки, прозвучавшие в этом соображении, вызвали у Гиад большее отвращение, чем сами увечья, но тем самым она лишь породила новую злорадную мысль:
«Да ладно, дорогая сестра, не ты же их покалечила!»
Пытаясь отыскать источник звука, иноки наугад вертели головой, не прекращая читать литанию. Асената попятилась и подавила желание извиниться за вторжение — несомненно, так она еще сильнее взволновала бы монахов.
«Они скоро забудут о тебе. Души иноков настолько съежились, что их уже не заботит ничто, кроме покаяния».
Отступая к двери, Гиад еще раз мельком взглянула на Кровоточащего Ангела — и застыла. Женщина с гобелена смотрела прямо на нее, кривя губы в клыкастой улыбке. Изо рта святой выползал извивающийся змеиный язык, а кожу покрывали аккуратные чешуйки. Но при всей чудовищности таких искажений самым пугающим оказалось то, что теперь у целительницы было лицо Асенаты.
Что–то вцепилось ей в полу. Опустив глаза, сестра увидела, что один из исходников последовал за ней, натянув цепь до предела. Гиад, зашипев от омерзения, дернулась назад и вырвалась, однако монах продолжал слепо хвататься за воздух и шевелить губами, изрекая покаянные псалмы. Асената помимо воли снова взглянула на гобелен.
Кровоточащий Ангел вернулся к прежнему облику.
«Не стоит всегда верить тому, что видишь, сестра, — посоветовал лукавый внутренний голос. — Доверяй тому, что знаешь!»
Гиад вышла наружу и двинулась прочь по коридору. Служка у дверей не выказывал признаков недовольства. Хотя Асената жаждала как можно скорее убраться из этого гнусного места, шагала она степенно, пока не завернула за угол.
— Как?.. — спросила себя Гиад, прибавив ходу.
Само присутствие в часовне незрячих ничтожеств указывало, что здесь исповедуют Имперское Кредо в его самых жестоких и жалких аспектах. Исходники воплощали собой все, что Асенату научили отвергать ее наставницы из Вечной Свечи, — все, что раньше отвергала и Последняя Свеча. Как ее бывшая секта могла пасть столь глубоко и быстро?
«Может, не так уж глубоко и не так уж быстро…»
Задним умом Гиад поняла, что замечала тревожные признаки перемен еще в Розетте. Древний город–остров, который сестра помнила шумным и процветающим, превратился в тень себя прежнего. Его элегантные здания почти не ремонтировали, а их обитатели стали замкнутыми. Оба порта — космический и морской — охраняли отделения Сестер Битвы, облаченных в синевато–серую броню Железной Свечи и скрывавших лица за выступающими забралами шлемов. В ордене–милитант секты насчитывалось меньше тысячи воительниц, и Асената удивилась тому, как много их размещено в Розетте. Прежде они служили только на Кольце, оберегая сакральное пламя.
Угрюмый священник, который отвечал за отправку группы Гиад, отмахнулся от ее вопросов и пробурчал что–то неопределенное насчет брожений среди жителей порта. «Брожений?» Да в Свечном Мире никогда не было никаких брожений! Всех витарнцев, от нижайшего сборщика даров океана до самой канониссы–просветителя, при рождении крестили по обычаю Последней Свечи, и ее сияние объединяло людей до самой смерти.
«Слепило людей!»
— Я не хотела бы заглядывать в тени, — призналась себе сестра.
Завернув за угол, она остановилась и удивленно посмотрела в конец коридора. Там оказались двери в часовню и расфранченный привратник.
«Они ждут тебя?»
Неблагопристойно фыркнув, Асената развернулась и пошла обратно, раздраженная своей ошибкой. Да, коридоры почти не освещались, а из–за настенных панелей темного дерева в них становилось еще сумрачнее, но ведь Гиад хорошо знала схему судна. Несомненно, она заблудилась по рассеянности.
— Соберись уже, сестра, — пожурила себя Асената.
К счастью, буря успокоилась, и Гиад могла идти достаточно быстро. На ходу она вновь задумалась о сцене в часовне. Женщина часто видела примеры подобного варварства, выполняя задания Конвента Санкторум, но что же вызвало такие радикальные преобразования на Витарне? И как глубоко они проникли? Возможно, Конвент не без оснований подозревал ее прежнюю секту в ереси? Что, если…
