Из блокады (СИ) - Волков Константин Борисович (читаем полную версию книг бесплатно .txt) 📗

Волков Константин Борисович

Из блокады

День первый

Сначала казалось, с этим я легко справлюсь - дело-то не хитрое. Но, едва я увидел собравшуюся на площади толпу, заскреблось, зацарапалось ледяными коготками беспокойство, нехорошие приметы вспомнились.

Понятно, не стоит на каждую примету обращать внимание: одни верные, другие - ни то, ни сё, лишь напрасно смущают. Беда в том, что сразу не разберёшься.

Умные люди в эту ерунду и вовсе не верят, но, заслышав крик банши, любой, даже самый умный, сплюнет через левое плечо, и пальцы в кукиш сложит: мол, чур, меня! Банши - всего-навсего лягушка, большая и вкусная, если хорошо приготовить. Есть у неё маленький недостаток - голосит, будто петли ржавые скрипят, только намного громче. Звук, между прочим, разный бывает. Есть и такой, который человечье ухо не слышит. Как придёт время банши плодиться, начинает она к обычным воплям добавлять этот самый неслышимый звук. Такая жуть пробирает - хочешь, не хочешь, а фигу покажешь.

А когда ящерка на сапог залезет, или кошка дорогу перейдёт, обязательно схватишься за пуговицу, даже если ни в какие приметы не веришь. На всякий случай - мало ли, как обернётся?

Всё пошло не так с самого утра. Судите сами, это нормально, встречать двадцатый день рождения под виселицей? Хорошо, что не с петлёй на шее, потому что когда на шее петля, не до примет уже. А если предстоит кого-то вздёрнуть - возможны разные варианты. У меня варианты имеются, но дело-то нешуточное, оттого и на душе неспокойно.

Степану что? Он к такому привычен. Петли осмотрел, за верёвки подёргал:

- Тут главное - не суетиться. Делай, как я. Понял?

Я кивнули взял предложенную мне сигарету. Тревога не исчезла, лишь слегка притупилась. Ощущение пока невнятное, ни к чему конкретно не относящееся, а отмахнуться от него не получается. Проблемы толком и не начались, а в груди уже зародился студеный комок, леденит и острыми краями царапает, предупреждает: жди, скоро будут сюрпризы.

Иногда безобидные события начинают переплетаться хитрыми узорами, неясно, что будет дальше, и чем всё закончится. Скорее всего - ничем. Узоры сами собой расплетутся, и жизнь снова сделается обыкновенной. А может, и не сделается. Или сделается, но совсем другой...

А толпа собралась приличная: граждане зябко ссутулились под тёмными от сырости брезентовыми навесами, одежда намокла, рыжая грязь пристала жирными ломтями к сапогам. Выплюнув окурок в лужу, Степан отошел к выстроившимся редкой шеренгой перед виселицей дружинникам. Главный у них Клыков, он что-то сказал, Степан засмеялся, а мне совсем уж муторно на душе сделалось.

Жду я, значит, когда приведут смертников, а народ подтягивается к месту казни. Любопытно поселянам, как оно в этот раз пройдёт?

С утра моросил дождь, а сейчас зябко и скверно, только мы к этому привычные, нашего брата этим не проймёшь. Лето выдалось мокрое, ну и что? Который уж год льют дожди, но по сравнению с тем, что творилось раньше, сразу после Катастрофы, это ерунда...

Был я тогда мальцом, а всё равно запомнил окрашенные в оттенки синего и серого небеса, цветные сполохи на севере, там, где находился город Серов, багровые росчерки пылевых облаков и размазанную, тусклую кляксу Солнца. Если случалась затяжная гроза, или, скажем, ураган, особо не пугались - и не такое видали. А ночью, бывало, творилась настоящая чертовщина! Небо начинало светиться, полыхали зарницы, словно опускался мерцающий, клубящийся занавес. Деревья, дома, люди - всё окутывалось призрачным сиянием. В воздухе плыли огненные шары. Металл искрился... м-да, эти спецэффекты, как называл природные чудеса Захар, остались в прошлом. В настоящем только дожди - серая и нудная морось.

Начинался день нормально. Скажем так: особых проблем утро не сулило, что уже неплохо. Мутный свет едва просочился через пыльное, с треснувшим стеклом, окошко в зябкую и сумрачную комнату. Всё серо и привычно до тошноты. Желания выбираться из-под одеяла никакого, и я прикинулся спящим. В конце концов, праздник у меня, или как? Тихо, на грани слышимости, заплакала банши. Этот плач не по мне, но я, на всякий случай, показал ей фигу - бережёного Бог бережёт. Из кухни просочились вкусные запахи, дверь приоткрылась, и я сквозь прищуренные веки стал наблюдать, как Витька готовит завтрак. Весело затрещали полешки, чёрный от копоти чайник плюнул кипятком, брызги зашипели на раскаленной плите. Поплыл и стал перемешиваться с запахом дыма и казармы аромат отвара из смородиновых листьев и мяты.

Ренат тоже не торопился вылезать из тёплой постели; замотался в одеяло с головой, будто спит. Только видно же - проснулся. То на один бок повернётся, то на другой.

Ольга и Слава Кабан в подвале; смертников положено сторожить. Конечно, из Посёлка некуда бежать. В лес удерут, и что? Долго там не протянут, хотя, если подумать, всяко дольше, чем на виселице.

В участке, по причине раннего времени, только мы. Сам участок - серое двухэтажное здание рядом с площадью. Когда-то кирпичные стены сверху донизу покрывал синий мох. Потом его потравили. Обычный мох не цветёт, но этот был какой-то особенный - каждую весну на нём распускались мелкие цветочки. Такой аромат стоял - голова шла кругом. Красиво было: стены синие, цветы белые. Выморили эту красоту, потому-что из-за сладкого духа добротное здание пустовало. Теперь здесь милиция, и, заодно, наше общежитие.

Людей в Посёлке больше не становится, совсем наоборот, потому незанятых домов навалом, выбирай, какой нравится. Если ты совсем с претензиями, можно и терем отгрохать, леса вокруг полно, стройматериалом поселковая власть обеспечит. Только хлопотное это дело, дом содержать! Конечно, семейным, а тем более с детьми, деваться некуда. Для таких лучший вариант - тёплая изба. Но многие предпочитают жильё попроще: селятся в панельной четырёхэтажке. Сдаётся мне, жить в ней - та ещё канитель: и зимой холодно, и во двор, если квартира на самом верху, по всякой нужде не набегаешься. Это раньше людей размещали, где придётся. Сейчас, кому надо, давно жильём обзавелись. А нам и так хорошо. Опять же, до работы рукой подать. Одёжку натянул, по лестнице спустился - и на службе.

Спальня небольшая - впятером тесно - зато сквозняков нет. Ольга угол занавесками отгородила, а мы так. Кровати, шкаф, тумбочки, ничего лишнего. Казарма, она и есть казарма. Выкрашенные в синий цвет стены; краска местами отвалилась, оголив грязно-серую, заплесневелую штукатурку. На потолке жёлтые разводы, кое-где вздулись пузыри. В углах - пучки сухого комарника, чтобы летучую и ползучую гнусь отгонять. Над кроватью Рената пришпилена картина. Глаз не оторвать: голубое небо, зелёное море, чудные растения, с огромными листьями на верхушке голого ствола - такие деревья пальмами называют. Ещё там красивая, почти без одежды, женщина. У неё странные двухцветные волосы, неестественно яркие губы, тело сияет в солнечных лучах, а глаза синие-синие, будто васильки. Зубы, понятно, ненастоящие, вставные, как у Славки, потому что не бывает таких белых зубов. Ногти тоже удивительные, длинные, блестящие, да ещё и разноцветные. На них что-то нарисовано.

Знающие люди объяснили мне, наивному, что эта картина плакатом называется. Нет в ней особой художественной ценности. Бумага пожелтела, краски выцвели, один угол оторвался, но всё равно - глаз не отвести! Я в жизни не видел ни моря, ни пальм. И никогда, наверное, не увижу. И таких женщин, скорее всего, не увижу. И даже не узнаю, остались ли на Земле море, пальмы и такие странные женщины...

А насчёт художественной ценности одно скажу: красиво же! Сейчас такую красоту днём с огнём не сыщешь. А если найдёшь - не купишь, денег не хватит. Может, даже, и на куль сахара не выменяешь.

На сковороде зашкворчало мясо, и желудок громко напомнил о себе. Значит, пора вставать. Я на цыпочках пробежался по холодным и неприятно скрипящим половицам к рукомойнику. Вода за ночь остыла - никто не потрудился налить тёплую - и тело прошибла мелкая дрожь. Ещё нужно побриться, как-никак, намечается участие в общественном мероприятии. Закончив с утренней гигиеной, я оделся. Выбежав на улицу, я первым делом увидел ящерицу, да не простую, а шестиногую и бесхвостую; среднюю пару лапок тварь волочила по земле. Пользы от этого безобразия никакой, только помеха, да ничего не поделаешь: раз такой уродилась, надо приспосабливаться. Пока я справлял нужду, ящерка неожиданно шустро забралась на сапог, видно, перепутала с камнем. Отдых у зверушки, не задался. Пока она раскорячивалась, устраиваясь поудобнее, я брезгливо дрыгнул ногой, и нет ящерки. Кувырком улетела в заросли крапивы.