Уроки ирокезского (СИ) - Климова Алиса "Луиза-Франсуаза" (читать книги .TXT) 📗
– Козицинских ждать не могу, по университетам с сотню набрал.
– С Женского медицинского еще человек десять минимум набери – жены рабочих к мужчинам в гинекологию не пойдут. Скажешь Лениной, что я велел тебе выделить полмиллиона…
– Извините, господин канцлер, вы все вопросы таким манером решаете? – вмешался в нашу беседу Слава.
– Нет, что вы! Обычно мы просто деремся, а сейчас Саша, видимо, вас застеснялся…
– Я тогда пожалуй приму ваше предложение.
– Думаете, что меня побьете? Договорились, вы приняты, и сразу предложу еще кое-что. Видите ли, я рос и воспитывался в дикой Австралии, а там отчеств нет, все друг друга или по имени, или "уважаемый сэр, не будете ли вы так любезны пройти в задницу". Поэтому у меня обычно с соратниками общение на "ты", вас это устроит?
– Вполне, господин… Александр?
– Саша, так короче, а времени у нас лишнего нет. Сейчас секретарь покажет ваш номер – временно поживете тут, а потом… я бы попросил черновой вариант планов подготовить недели через две. Ваше сиятельство, господин Антоневич, ты еще здесь? Найди на шахты и огнеупорный завод кого-нибудь другого, а завтра поедешь строить завод в Старом Осколе. Кузьмина захватишь… на ужин приходи, уточню задачу. А сейчас – валите отсюда, мне еще страной поуправлять немного надо.
Управлять было весело. Коковцев, министр финансов, примчался ко мне девятнадцатого мая сразу после обеда и принялся убеждать в том, что строительство ГЭС на Волхове необходимо отложить – по крайней мере на несколько лет.
– Александр Владимирович! Боюсь, что вы совершили ошибку, и необходимо отменить ваш указ о строительстве электрической станции на Волхове, поскольку бюджет просто не справится со строительством. Я уже не говорю о грядущих убытках, но в любом случае денег на строительство выделить не могу.
– Ну почему же вы говорите об убытках?
– Я посмотрел проект господина Графтио, в нем указано, что станция выйдет в шестьдесят миллионов. Я должен официально заявить, что в бюджете просто нет таких денег, и если строительство все же начнется, то все потраченные деньги не дадут никакого результата: станцию-то достроить не выйдет из-за нехватки средств! То есть много лет мы будет вынуждены просто вкладывать деньги хотя бы для того, чтобы уже выстроенное не разрушилось само по себе, а когда все же станция будет закончена, то производимое ею электричество не найдет сбыта…
– Понятно. То есть как раз непонятно: почему вы, Владимир Николаевич, даже указ о моем назначении не прочли?
– Даже если бы и захотел, не смог бы не прочесть! В любой газете…
– Владимир Николаевич, вы же профессиональный бюрократ – а делаете вид, что не знаете чем манифест отличается от указа. Поясню: манифест – это, скажем, декларация о намерениях. А указ – это закон, подлежащий точному исполнению. Который, кстати, каждому министру – в том числе и вам лично – был под роспись вручен.
– Ах, вот вы о чем… Ну да, конверт я тот не вскрыл, но разве в нем что-то отличное от?…
– В указе Император конкретизировал… в смысле, подробно расписал то, что мне можно делать и что нельзя.
– То есть, я понимаю, в работу министерства финансов вам дозволяется…
– Все же почитайте, как к себе вернетесь – меньше будет подобных недоразумений. А пока, чтобы время не терять, расскажу о четвертном пункте указа: все действия, предпринимаемые Канцелярией, проводятся без любого вида финансирования, кредитования или предоставления любого вида финансовых гарантий со стороны бюджета Державы, прямого или косвенного. Так что вы, Владимир Николаевич, не волнуйтесь. Я знаю, что в бюджете денег нет, но на строительство это из бюджета ни копейки и не прошу. На электростанцию я уж сам как-нибудь денег наскребу, у меня, думаю, хватит. И со сбытом все решаемо: поставлю отпускную цену в четыре копейки за киловатт, и сбыт сразу появится.
– Но ведь такая цена… зачем вам-то такие деньги вкладывать?
– Такая цена обеспечит полную окупаемость станции менее чем за пять лет. Прибыль больше двадцати процентов годовых – разве это не выгодно? А если посчитать, сколько угля она нам сэкономит! Сейчас уголь британский мы по двадцать две копейки за пуд закупаем? А за год станция позволит сэкономить угля более двенадцати миллионов пудов, то есть два с четвертью миллиона рублей. Немного, конечно – но ведь в бюджете лишних денег нет, а курочка по зернышку, как известно… впрочем, вы правы: в бюджете у нас просто дыра какая-то, денег ни на что не хватает, а с электричества от станции они появятся нескоро. Поэтому мы с вами доходы государственные должны как-то увеличить. Я подумаю, как это сделать. Но пока я думаю, что волноваться за прибыли торговцев углем, причем торговцев британских, не входит в обязанности министра финансов России… – вдруг мне пришла в голову одна мысль, старая, которую я думать начинал лет так…
– Тем не менее, должен признать, вы правы в одном: слишком много денег из бюджета тратится вообще неизвестно на что. Так что я вас попрошу при случае очень убедительно разъяснить нашим академикам, что если в июне, скажем, Дмитрий Иванович Менделеев не станет академиком, государству будет незачем давать Академии хоть копейку. Вы подготовьте на всякий случай указ, я подпишу…
Да, волноваться за прибыли иностранцев в обязанности министра не входит, зато входит в мои. Двадцать шестого мая в газетах был опубликован указ о введении экспортных пошлин на нефть в размере полтинника за пуд и на светлые нефтепродукты в размере семидесяти пяти копеек. А экспорт мазута запрещался полностью.
Слава зашел ко мне двадцать восьмого. То есть он и раньше захаживал: некоторые вопросы в моей тетрадке были изложены не очень понятно, причем даже для меня – я же просто записывал "желаемое" по разделам экономики, о которых знал лишь то, что они есть, и вместе мы пытались разобраться, что же из этих "пожеланий" на самом деле имеет смысл учитывать. Но двадцать восьмого он впервые зашел не с вопросом, а с предложением, причем срочным:
– Александр Владимирович, я должен сказать, что вы, вероятно, делаете огромную ошибку.
– Присаживайтесь, уважаемый господин Струмилло-Петрашкевич Станислав Густавович, ваш визит очень важен для нас и мы с огромным вниманием и интересом выслушаем ваши, как я понимаю, бесценные замечания. Не желаете ли чаю? Или предпочитаете кофе? В такую погоду так хорошо посидеть у самовара… где-нибудь на даче, в беседке под раскидистой липой…
– Я серьезно… – вид у Славы был очень смущенный.
– А если серьезно, то давай, как договорились, по имени.
– Я постараюсь… Саша, ты делаешь огромную глупость.
– Это уже слышал, а теперь изложи детали.
– Эта экспортная пошлина на нефть…
– Стоп. Понял. А теперь почитай вот это – я протянул ему тоненькую папку.
– Что это?
– А ты неграмотный?
– Честно говоря, я не совсем понял – негромко произнес Слава пару минут спустя. – Ведь это…
– Интересно, как тебя англичане на работе-то держали? Ладно, перевожу с английского…
– Я знаю английский!
– Перевожу с английского на экономический: Юнайтед Стейтс Стил строит мне металлургический завод по выпуску миллиона двухсот тысяч тонн стали в год. Причем строит она его безвозмездно, то есть даром.
– Почему…
– Потому что председатель совета директоров ЮС Стил Генри Роджерс является председателем совета директоров Стандард Ойл, которая – сразу после введения мною пошлин на нефть – приберет к рукам европейский рынок и заработает на нем за год примерно пятьдесят миллионов долларов. Завод – это взятка мне за введение этих пошлин.
– Но тогда мы в Европе этих пятидесяти миллионов сами-то не получим.
– Мы бы и не получили, максимум, что нам светило – миллионов пятьдесят, но рублей. То есть даже чуть меньше, чем стоит этот завод – да и то, деньги бы ушли как раз Ротшильдам с Нобелями, а нам ничего бы из них не перепало. А если бы мы даже их ограбили, то сами бы завод строили года два, а Роджерс его поставит за девять месяцев – то есть мы просто за деньги, которые не украдет у России Ротшильд, строим завод себе. Который за наши деньги нам вообще никто бы строить даже не взялся. Мало того, Генри присылает две тысячи человек, которые на этом заводе целый год будут работать, причем две тысячи квалифицированных рускоговорящих рабочих. Ну а как сделать, чтобы они не захотели через год вернуться обратно в Америку – это моя забота. Поверь, не вернутся…
