Отрок. Покоренная сила. - Красницкий Евгений Сергеевич (книги бесплатно без регистрации .TXT) 📗
Однажды вернулись мы из дозора, — продолжал Алексей — а через заставу как раз несколько ладей прошло. Смотрю я, а Терентий опять с одним из купцов какие-то таинства разводит. Пошептались, пошептались, а потом подходит ко мне и обратно в степь велит ехать, рано, мол, из дозора вернулись.
Ну, тут и дурак не догадался бы, что дело нечисто. Для виду отъехали подальше, чтобы нас не видно было, а потом вернулись. Подкрались, смотрим, а Терентий и всех остальных княжьих воинов к нижнему краю порогов отправляет, оставил только свою собственную дружину, человек с полсотни. Ну, ждем дальше… Почти к ночи уже, глядим — телепается какая-то ладья, осела глубоко, чуть не тонет, видать на корягу или что-то еще напоролась, и течь открылась.
Подтащили ее к берегу, чтобы разгрузить, мы глядим, а вместо тюков да бочек в ладье детишки, да девки молодые. На продажу, значит, везут. Терентьевсая дружина их окружила, что б не сбежал никто, а куда бежать-то? Мокрые все трясутся, в ладье-то кто по грудь, а кто и по горло в воде стояли.
Как увидел я это, вспомнил мальчиков своих, да Любашу… — Алексей снова умолк, погладил Савву по голове, вздохнул и продолжил изменившимся голосом: — В общем, изрубили мы в куски всех: и боярина Терентия, и людей его, и двух купцов с той ладьи, и лодейщиков — всех, никто не ушел. Детишек накормили обогрели, через пару дней с попутным караваном в Переяславль отправили, а сами службу нести остались, да воли княжеской ждать. Была, конечно, опаска, что Великий князь за боярина своего спросит, но правду за собой чувствовали.
"Это ты, Алексей Дмитриевич, напрасно погорячился, купцов и Терентия надо было живыми брать. Такое серьезное дело, как незаконный вывоз оружия и живого товара они не сами организовали, кто-то посерьезнее над ними стоял, и, наверняка, имелось прикрытие в Кремле, пардон, в Киеве. А ты своим мечом сам все концы и обрубил".
— Дождались мы нового боярина. — Продолжал Алексей. — Передал тот нам похвальные слова, правда, не от Великого князя, а от Ярополка Владимировича — старшего сына Мономаха, который в Переяславле княжил, и сам новый боярин, почему-то, не киевским оказался, а Переяславским. Так что, думаю, весть об этом деле до князя Мономаха могла и вообще не дойти.
"Ну да, региональная элита урвала себе долю в контрабандном трафике, да еще и таможню под себя нагнула. Богата традициями Русская земля и не утрачиваются они со временем, хоть тысяча лет пройди, хоть больше. Сталина на вас, сволочей, нет, как сказал бы один мой знакомый… Да и не один, если честно. Только вот тебя, уважаемый, по законам жанра убрать должны были — такие свидетели, да честные таможенники, которым за Державу обидно, долго не живут".
Дальнейший рассказ Алексея полностью подтвердил мишкины мысли:
— Осенью вернулись по домам, вроде бы, всё хорошо было, но стали с моими людьми странные вещи происходить: то кого-то в драке убьют, то кто-то пьяный под забором насмерть замерзнет, то на рыбалке под лед провалятся, да утонут. Четверо на охоту поехали — пропали, так никого и не нашли. Бывало, конечно и раньше такое, но не также — один за другим, и почитай всю зиму.
Умные люди объяснили, что тем делом с рабской ладьей я кому-то сильному крепко на мозоль наступил, посоветовали мне из Путивля уезжать. Давыд Узда тоже что-то беспокоиться начал, рассказал, что людишки подозрительные возле моего дома крутятся. Не послушал я умных людей, решил к князю Ярополку пойти — я же княжий человек, должен же князь меня защитить!
"Вот, вот! Я в середине 90-х тоже такие слова от одного государева человека в больших погонах слышал. Ни хрена его никто не защитил, сожрали дерьмократы, еще и помоями напоследок полили".
Собрался, — продолжал Алексей — и поехал в Переяславль. До темноты просидел в детинце в дружинной избе, к князю Ярополку Владимировичу так и не допустили. На следующий день тоже самое. И на следующий тоже. Это сотника-то! Обидно стало, оседлал коня и домой отправился. До Путивля уже после заката добрался, еду и думаю: пустят в город или не пустят? Хоть бы знакомые на воротах службу несли… Темнота — хоть глаз коли. И тут меня как будто толкнул кто — вспомнил я, Корней Агеич одно поучение твое, насчет того, что ночью в опасном месте меч в ножнах держать нельзя. Вытащил я его и клинком на плечо положил, как ты и учил.
Это и выручило, спаси тебя Христос, Корней Агеич, за науку. Кинулись на меня в темноте сразу несколько человек, и первым делом, чувствую, в ножны пустые вцепился кто-то. Я коня вперед посылаю, а он не идет — под уздцы держат. Рубанул я влево, тать лег, не охнул, а меня в это время в правый бок ткнули, но уберег Господь, попали в бляху на воинском поясе. Рубанул направо, тоже попал, слышу, упало тело, но сзади еще кто-то подбегает. Махнул мечом перед конской мордой, чувствую, опять попал, а тать как взвоет диким голосом! Конь с перепугу шарахнулся и понес, еле сдержал его, а то угробились бы в темноте. А сзади, слышу, топот, голоса, раненый орет…
Вернулся я домой, Давыд вышел на двор посветить мне, глядим, а на удилах отрубленная рука висит — пальцами в кольце застряла. На следующее утро поехал я на то место глянуть, а там уже толпа стоит. Два покойника на снегу валяются: у одного плечо до самой груди прорублено, а второму по голове досталось. И след кровавый в сторону уходит. Кто-то уже сбегал, посмотрел, рассказывает, что лежит недалеко мужик с отрубленной рукой и проломленной головой. Это, значит, они своего раненого добили.
Тут я и понял, что надо уходить. Если они своих не жалеют, то что уж обо мне говорить? И на князя надеяться нельзя — неспроста сотника три дня продержали, а к князю не допустили. Теперь понимаю, что надо было в тот же день уезжать, но дом, хозяйство, дети… Да и людей своих бросить… Короче, провозился я. А на вторую, после нападения ночь, дом мой загорелся, да непросто, а с сеней. В дверь не выскочишь, окошки маленькие — ребенку не пролезть, как выбираться? Разворошил я крышу в дальнем от огня углу, подсадил Светлану, выскочила она наружу, а там трое мужиков… На ножи мою девочку приняли.
Голос Алексея дрогнул, мать громко всхлипнула, Никифор, видимо уже знавший эту историю, тяжело вздохнул, а дед, попадая струей мимо чарок, снова принялся наливать всем мед. Один только упившийся Лавр, ни на что не реагируя, сладко посапывал, пустив на бороду слюну.