Две столицы (СИ) - Вязовский Алексей (бесплатная библиотека электронных книг .txt) 📗
И последним нововведением, связанным с обувью моей армии, были обмотки. Вообще — то «онучи» известны с седой древности. Неизменный спутник лаптей. Но есть нюанс. Онучи наматывались на ступню и голень. А у моих солдат ступню обматывала портянка, а обмотка только голень. Это было стандартом военной обуви в обеих мировых войнах, если конечно не хватало ресурсов на сапоги. Как раз мой случай. Ибо есть у меня ощущение, что в будущем придется обувать полумиллионную армию.
Брызги стекла разлетелись по всей комнате и ярко красное пятно превосходного «Бордо» растеклось по обитой шелком стенке кабинета дома Владимирского городского головы Сомова. Осколки бутылки, и брызги вина обдали, и нагое тело Натальи Ростоцкой в страхе сжавшейся на постели. Еще никогда она не видела такой ярости в своем поработителе.
Орлов метался по алькову, пинал мебель и многочисленные пустые бутылки и несвязно рычал:
— Твари! Ненавижу! Порешу всех!
В одной руке у него была зажата шпага, а в другой депеша от одного из передовых разъездов. В ней со слов группы нижегородских дворян, сумевших бежать после падения Кремля, доносилось: о вступлении Пугачева в Нижний Новгород, о торжественной встречи его нижегородским купечеством, об убийстве Ступишина, сожжении архиепископа Антония и переходе на сторону Пугачева почти всего гарнизона.
Лакей, испуганный не меньше Ростоцкой, робко следовал за барином пытаясь надеть на него камзол. Когда это удалось, лакей получил удар кулаком в лицо, а светлейший князь выметнулся в коридор и потом в гостиную.
На свою беду там выхода вельможи ждал Баташов Иван Радионович. Он привычным манером подмазал секретаря князя, чтобы получить единоличное внимание его хозяина. Увидев стремительно идущего по анфиладе комнат Орлова, Иван склонился в глубоком поклоне и заговорил:
— Счастлив засвидетельствовать свое почтение Ваша Светлость. Я нижегородский купчишка Иван Баташов нижайше прошу…
Договорить Баташов не успел. Мощный пинок ботфорта в живот, уронил его на паркет и сбил дыхание. За первым последовали другие удары, и купцу приходилось скрючиваться и сжиматься, уберегая голову
— Вот тебе, холоп! Вот тебе тварь! Самозванца вам… Я вам дам, Пугачу кланяться. Век у меня помнить будете. Я вас всех дрожать заставлю и кровью харкать!
Наконец Орлову надоело пинать купца и он оставил свою скрюченную жертву. Глядя на удаляющуюся фигуру князя и семенящих за ним слуг, утирая кровь из разбитой губы, Баташов сплюнул, тихонько произнес:
— Отольются тебе наши слезы, Гришка!
Дурная была идея обе стороны подмазать, чтоб при любом раскладе в выгоде быть. Но была надежда, что Андрея в Нижнем все будет ладно. Без дворян то жизнь совсем другая будет. И кланяться каждому прыщу в парике нужды не будет. Наоборот. Это они все будут ему кланяться.
Баташову помогли подняться двое его слуг и все они вместе с тяжелым ларцом, в котором была сложена тысяча золотых империалов, покинули дом через вход для прислуги.
А тем временем Орлов вырвался во двор дома, и тут же начал рассылать гвардейцев своего личного регимента с приказами о срочном выступлении пехотных гвардейских полков на Муром.
— Господь с вами, Ваше сиятельство — попытался возразить командир гвардейского конного полка генерал— майор Давыдов Иван Иванович квартировавший в том же доме и выглянувший на крик. — Ведь потонут в грязи солдатики. Надо бы недельку подождать.
— Хватит ждать! — Заорал Орлов. — Дождались уже! Всем вперед. И свой полк тоже поднимайте. Не спорить со мной. Вперед!
Тут внимание светлейшего князя привлек корнет из дежурного патруля с каким— то статским господином, явно задержанным.
— Ваша светлость, — начал доклад корнет. — Нами на въезде в город задержан этот человек. Он опознан как воевода Мурома, надворный советник Егор Пестров. Утверждает что направлялся к вам, но задержался на богомолье.
Орлов возликовал внутренне. Вот кто ему за все заплатит.
— Воевода значит! Тот самый воевода у которого бунтующие холопы город забрали! Что? Город башкирам да татарам оставил, а сам, сученыш, к попам прятаться побежал!
— Ваша светлость, — упал на колени Пестров. — Смилуйтесь! Да как я город то удержал бы ни стен, ни гарнизона. Ведь всех моих солдат с собой зимою Кар увел, и взамен мне никого не дали. Ведь на вас, ваша светлость, уповали. Что придете и обороните от нечистивых.
Орлова захлестнула волна ярости. Он прекрасно понимал, что во всем виноват сам. Что вместо скорого марша на Нижний Новгород, как ему и было предписано, потратил время на развлечения в Москве и на карательные операции над крестьянами московской губернии. Но как не пошлешь гусар да кирасир по поместьям? Дворяне же так униженно молят, в ноги падают. Орлов скрипнул зубами. Теперь все будут за его спиной шептаться о его промахе. Наушничать государыне станут, что дескать это он и Нижний Новгород потерял и даже Муром этот ничтожный.
— Корнет! — заорал он стоящему рядом подчиненному. — Немедленно, именем государыни императрицы, повесить этого труса, бежавшего с поля боя, на въездных воротах. Выполнять!
Корнет аж подпрыгнул от усердия и побежал устраивать казнь. А бывший воевода муромский завыл:
— Батюшка князь, пощади! Не губи, отец родной! Господом богом прошу! Не виновен я…
Но Орлов только наслаждался его воплями, с удовольствием глядя, как через перекладину ворот перекидывают веревку. Собирался народ. Появилось ещё группа конных гвардейцев. В ворота, косясь на петлю и запыхавшись, вбежал статский. Это оказался прокурор Владимирской провинциальной канцелярии Иван Иванович Дурнов.
— Ваша светлость, — на ходу кланяясь, закричал он. — Это беззаконие— с. Если Егор Степанович виновен, то пусть его судит матушка императрица!
— Молчать, чернильная душа! — Заорал Орлов, снова заводясь. — Я государыней наделен правом карать всякого пособника самозванца по своему усмотрению. А этот червь виновен в сдаче города и будет повешен. И если ты ещё раз рот откроешь, то повиснешь рядом. Все понял?
Прокурор покраснел, но больше противоречить не посмел. Только с жалостью и бессилием смотрел на своего давнишнего приятеля.
В это время двое гвардейцев связали руки рыдающего воеводы за спиной, волоком подтащили к воротам и затянули петлю у него на шее. Ударила барабанная дробь. Орлов взмахнул рукой и гвардейцы быстро, и плавно потянули веревку. Тело воеводы оторвалось от земли и забилось в судорогах.
И тут раздался истошный крик:
— Папа!
К повешенному со всех ног бежал подпрапорщик преображенского полка. Уклонившись от пытавшихся его перехватить конногвардейцев, он схватил ноги отца и попытался его приподнять.
— Не убивайте его! — рыдал юноша — Он не виновен! Не убивайте его! Молю богом. Простите его! Пощадите!
Орлов поморщился от этих воплей. Он как — то не предполагал, что один из младших офицеров его гвардии окажется родственником жертвы. Вид покрасневшего лица висельника с высунутым языком и выпученными глазами притушил пламя его ярости, но признавать и эту ошибку фаворит не собирался.
Орлов сделал знак, и один из конногвардейцев ударом палаша в ножнах отправил в беспамятство юного подпрапорщика. Не выпуская ног отца из своих судорожных объятий он, падая, поставил в его жизни окончательную точку.
Почти сразу после совместных учений конных с пешими случилась большая неприятность. В лагере второго заводского полка вспыхнула эпидемия кровавого поноса. Причину я установил сразу, как приехал на место. Отхожие места были организованы неправильно и талые воды занесли болезнетворные бактерии в ручей, из которого брали воду для питания. Налицо была неопытность младших офицеров и преступная халатность командира полка Симонова Ивана Даниловича. Мне уже надоела его аморфность и саботаж, и потому я приказал взять его под стражу и пообещал расстрелять перед строем, если от поноса умрет хоть один из его солдат.
