Ваше благородие - Чигиринская Ольга Александровна (е книги .TXT) 📗

— Слушайте меня сейчас, — сказал Сергеев, когда они шагали по просторному коридору, — и слушайте внимательно. От этого зависит множество человеческих жизней. В первую очередь — вашего товарища Вадима Востокова. Имейте в виду, счет для него пошел уже на часы, и если вы не сделаете все как надо… Что бы вам ни предлагали — не соглашайтесь! Будут угрожать, уговаривать, настаивать — не соглашайтесь. Иначе конец Востокову, конец — хотя вам это безразлично — мне, конец многим крымцам — и военным, и невоенным, конец всему.

Дверь открылась.

— Добрый день, товарищ Лучников, — сказал Окающий. — Мы рады вас видеть и приветствовать в вашем лице народ Восточного Средиземноморья, пожелавший порвать с капиталистическим прошлым и идти в светлое будущее плечом к плечу…

— На гавно, — вставил внезапно проснувшийся Генеральный. Все обмерли.

— Гу! — продолжил Генеральный.

— Нога в ногу, — поддержал Окающий (все с облегчением вздохнули). — Но возникли некоторые проблемы с отдельными воинскими подразделениями, которые не хотят признавать Советскую Власть. Если я не ошибаюсь, Марлен Михайлович Кузенков именно с ваших слов писал о том, что присоединение будет мирным?

Лучников молчал.

Пренеприятнейший становился все неприятнее и неприятнее. Он как-то странно ерзал, и смотрел на Луча кислотным взглядом. Зато его референт или помощник — ого, еще один знакомец! Тот самый, «Банный» — он был, как будто спокоен и даже доволен.

— Ну, так почему же они сопротивляются? — раздраженно спросил Пренеприятнейший. — Ведь все ж уже было решено, вы сами согласились присоединиться…

— Где договор о присоединении? — спросил Лучников. — Кто подписал его с вашей стороны? Кто — с нашей? Кто гарантировал нам соблюдение Советской Конституции?

— А, вот вы о чем! — протянул Окающий. — Ну, так это недолго. Это мы быстро… Если дело только в том, чтоб подписать договор…

— Подотритесь своим договором, — бросил Луч. — Хотите быть честными задним числом? Не получится.

— Как вы здесь разговариваете! — заорал Пренеприятнейший. — Здесь вам что, бардак?

— Я бы предпочел бардак, — ответил Андрей.

Собрание возбужденно зашумело. Но тут Замкнутый легонько откашлялся, и все стихли.

— С гражданином Лучниковым все ясно, — сказал он. — Можно его увести. Если ему все равно, сколько случайных жертв будет среди мирных жителей, он нас не интересует…

Глаза Замкнутого смотрели из кожистых складок, не мигая, и этот игуаний взгляд превращал вино в уксус. Лучников с трудом выдержал этот взор, и нашел в себе силы сказать:

— Нет.

Замкнутый сделал легкую отмашку рукой, не удостоив его более ни словом.

Видное лицо владело собой так, как полагалось владеть собой члену Политбюро. И все же холодные мурашки бегали у него между лопатками, а под ложечкой отчаянно сосало. Получилось, думал он, Господи, ети его мать, получилось! Война таки началась, и Маршал с Пренеприятнейшим огребли первую порцию недовольства — надо сказать, довольно щедрую. Более того, ГРУшники уже напали на след, и надо его запутать. Обрубить концы. Вывести из игры тех, кто слишком много знает — Востокова и Сергеева.

— Да-а, хорош фрукт этот ваш Лучников, — протянул Замкнутый. — прямо Врангель какой-то. А вы нам его представляли как прогрессивного человека…

— Будем надеяться, что хотя бы товарищ Игнатьев не подкачает, — вздохнул Молодой.

— Главное, чего паниковать-то? — спросил Пренеприятнейший. — Четыре тыщи бандитов, эка невидаль. Да мы их в два счета по стенке размажем. Правильно, товарищ Маршал?

— Только имейте в виду, — сказал Замкнутый, — Что у нас тут, оказывается, есть и внутренний противник. Расселся прямо под носом, на ЦТ. А кое-кто (многозначительный взгляд на Пренеприятнейшего) его прозевал. Ну да ладно. Решаем с этой бомбардировкой — кто «за»?

Руки одна за другой поднимались над столом. Рубленая ладонь Пренеприятнейшего, пухлая ладошка Молодого, морщинистая длань Скрытного, теперь очередь его, Видного Лица, затем — костлявая лапа Замкнутого и дальше, дальше…

Единогласно!

14. ГРУ

30 апреля 1980 года, Симферополь, 9-30

Капитан Верещагин умер и попал в ад.

Ад был шумным и железным, он тарахтел и вибрировал, и каждая рана, до последней ссадины, отзывалась на эту тряску.

Ощущения как-то разбежались с реальностью, и он все не мог вспомнить, откуда онслетел, что так побился и ободрался, и если он находится в госпитальной палатке, то где, черт возьми, Шэм — надо сказать ребятам, чтобы они нашли его…

Трясло и болтало, ревело и стрекотало над головой. Он не в аду и не в палатке, а в вертолете…

Вибрация пола отзывается болью…

Blackout.

Взгляд вправо: ряд подошв, немудреный орнамент рифления… Какие-то очень неприятные воспоминания связаны с этими рифлеными подошвами.

Redout.

Вгляд влево. Заострившееся бледное лицо. Кровь на губах.

Имя. Он должен помнить имя…

Глеб.

Он вспомнил. Не только имя — все, что происходило в последние сутки и часы.

Blackout.

Длинный коридор, полный людьми в форме. Его несут на руках, сцепив кисти в «замки» шесть человек… Гул многолюдья стихает, отрезанный дверью. Казенный строгий кабинет, светло-серая мебель, корешки папок-фолдеров, маркированные орлом.

Главштаб.

Его тянут, переворачивают, снимают одежду. Ткань, присохшую к ране, отдирают резким движением.

Blackout.

— Тофариш капитан, он уше очнулся, — прозвучало над самым ухом.

Обладатель странного акцента выглядел так, словно его с головой макнули в пергидроль и оставили так на сутки.

— Хорошо, Энью, посадите его.

Офицер, среднего роста, капитан. Ненамного старше Верещагина или даже его ровесник, но светло-русые волосы уже успели изрядно поредеть надо лбом. Говорят, что так рано лысеют от большого ума.

Еще один офицер. Краповый берет, майорская звезда. Сорок пять или около того.

Тупое безразличие обреченного. Снова кресло. На этот раз — более высокое и удобное. Всем органам чувств будто сбили настройку — наверное, какой-то мощный наркосодержащий анальгетик. Нагота. Полная беззащитность. Наручники. Шансов нет.

Новый раунд…

Нет. К черту. Он сдастся, и как можно скорее.

— Давай знакомиться, — сказал капитан спецназа. — Капитан Резун, майор Варламов. В дальнейшем просто гражданин капитан и гражданин майор.

Верещагин посмотрел в лицо сначала одному, потом второму. Жесткие и спокойные лица. «Ты попался», — говорили эти лица, — «Ты принадлежишь нам каждым волоском, ты полностью в нашей воле, и ты расскажешь все, что знаешь. Мы даже не торопимся, не форсируем события — настолько мы уверены в том, что ты уже сломан». Шевельнулась полузадушенная злость.

— ГРУ или КГБ? — спросил он.

— А какая тебе разница?

Никакой.

— Встречный вопрос: спецвойска ОСВАГ или армейская разведка?

— Горная пехота.

— Не надо пудрить мне мозги, — гражданин капитан остановился у него за спиной, положил руки ему на плечи. Артем непроизвольно дернулся.

— Это правда, — сказал он. — Первая горноегерская бригада. Капитан Артемий Верещагин, номер 197845XD.

— Извини… Не хотел, — спецназовец убрал руки. — Твой «смертник», — он достал из кармана идентификационный браслет Верещагина, снова просмотрел гравировку на пластине. — Группа крови — А, вероисповедание — римский католик. Как тебя угораздило?

Он не сразу понял.

— Что?

— Я спрашиваю, почему ты вдруг католик?