Господин арматор (СИ) - Хорошавин Сергей (читать книги полные TXT) 📗
– Сколько же заплатить надобно за сей пай?
– О деньгах речи нет, выйдет у тебя с персами дело о коем ранее говорено, пай твой! А размер его в тысячу рублей с коих гарантированная выплата – десятая часть. Всего заводских паев на пять тысяч будет, остальные разделю между теми, кто на заводе работает…
…
Разговор с Иваном Васильевичем я начал с находки золота в Финляндии и Карелии, а также серебра на Самарской Луке. Узнав об этом, обрадованный государь одарил меня перстнем с великолепным лалом, сняв оный с собственной руки, а из намытого на реке Ивалойоки металла велел Кожемякину отчеканить дюжину золотых медалей весом по девять золотников, для награждения отличившихся воевод. Моё же сообщение об открытии меди в Карелии, Финляндии и на Каме вызвало ещё более бурный восторг у Ивана Васильевича.
– Уж порадовал, так порадовал! – сказал царь, – Да вовремя-то как: подсылы Ваньки Висковатого из Ливонии доносят, что рижские немцы подбивают иные страны свинца да меди нашим купцам не продавать! Даже датского короля уломали! Не знаю чем тебя и наградить, сам выбирай, да не скромничай – заслужил!
– Мне бы землицу в вотчину, – ответил я, – Ту, что меж Волгой и Ахтубой. Хочу попробовать там хлопок растить и сарацинское пшено, да баранов с овцами пасти и ловли рыбные держать…
– В вотчину, говоришь? – удивлённо спросил Иван Василевич, – У тебя ж есть жалованная грамота на всякие промыслы по Волге да Каме! А ведомо тебе, что по Уложению о службе, с каждых ста пятидесяти десятин пахотной земли доброй послужильца выставлять надобно? Оружного и одвуконь! Вот коли бы ты, как "гость государев", купил себе вотчину, так об оном и речи не шло.
– У кого ж её купишь, – спросил я, – Она же впусте лежит, и хозяина у неё нет.
– То верно, – сказал Иван Василевич, – А коль у меня в вотчину её просишь, спрос будет с тебя по уложению о службе. Опять же, от ногайских татар да крымских как её без воев защищать? Одной сотней тут не обойтись, служилых людей немало потребуется. Сдюжишь ли?
– Мыслю так, что сдюжу, Государь! – сказал я, – Мои люди сочли, что меж Волгой и Ахтубой чуть более трёх с полтиной миллионов четей землицы. А вот пахотной не шибко много, едва ли тридцатая часть будет. Так что выставлять мне чуть более пятидесяти дюжин послужильцев. Опять же первый год распахать всё не выйдет. Но три сотни я и в следующем году могу выставить. А в вотчину хочу взять потому, что пока хлопок добрый научимся растить, не то что десять лет, а и полвека пройти может. Может и детям моим те труды продолжить придётся.
– Добро, ежели так. В первый год выставишь три сотни на смотр в Астрахани. А ещё каждый год по две тысячи осетров добрых, трехаршинных, к моему столу поставлять велю. Сие по силам?
– И это исполню, Государь, – ответил я.
– Что ж тебе тот хлопок так сдался? – удивился ещё сильнее царь, – Добро бы шелк! А хлопок от персов привести можно.
– Можно, только мало, – сказал я, – Третий год подряд персидских купцов о том прошу, а всего семь с половиной тысяч пудов "хлопчатой бумаги" привезли. А волокна из неё, хорошо ежели две с полтиной тысячи пудов выйдет, да всё одно большая часть на ткань пойдет…
– Да к чему больше-то? – удивился Иван Васильевич.
Я демонстративно посмотрел на рынд и сказал:
– Иван Висковатый тебе верен, при нём говорить могу, а эти отпрыски боярские слишком молоды, не дай бог, во хмелю язык не сдержат, беда будет!
Царь удивлённо посмотрел на меня, потом на Висковатого, а потом на рынд…
– Выйдите вон! А ты Лександро говори, не томи душу…
Я вынул из кармана снаряженный барабан и протянул Ивану Васильевичу. Он сразу сообразил, что к чему и, потянул из золоченой кобуры револьвер моей работы, который давно носил при себе. Поменял барабан, после чего осмотрелся куда выстрелить…
– Хоть в полоток стреляй Государь, – сказал я, – Не суть важно! Заряд не велик, рынды за дверью и то не услышат…
Грозный выстрелил в стену, оклеенную золоченной свиной кожей, и ошеломленно произнёс:
– Дыма, нет! – после чего, принюхавшись, добавил, – И серного духа не чую…
– Истинно так Государь, – подтвердил я, – Обычным зельем раз-два стрельнул и не видать ничтоже, а этим сколь вздумается пали! К тому же сие зелье втрое сильнее, того, что я ранее делал…
– Из хлопка зелье?
– Из него Государь! Одна беда: храниться пока недолго, месяца два-три, да и то в холодке, а далее непригодно становиться да опасно – само загореться может. Однако надеюсь, что со временем найду способ, как хранить его дольше…
Царь повернулся к Висковатому и сказал, сдерживая ликование:
– Пиши грамоту! От сих, до сих! – палец царя очертил линию от будущего Царицына до начала протоки Бузан, после чего самодержец повернулся ко мне, – Торопить тебя с этим зельем не буду, не к спеху. А вот медь мне ой как нужна, за неё спрошу. Сие помни твердо! По весне медеплавильный завод ставь, где пригоже. Хоть в Кареле, хоть на Каме, хоть в Финской земле. Сможешь два – ставь два! Людей из моих вотчин бери вольной волей, а шатающихся меж двор, что христарадничают, да должников, что на правеже томятся, бери своей волей на весь срок, на то тебе грамоту велю дать!
– Завод-то сей казенный будет, Государь? – спросил я, – А коли на паях, то брать ли в пайщики всех кто готов деньгами вложиться?
Иван Васильевич задумался на минуту, а потом посмотрел на меня внимательно и спросил:
– Иноземцев, поди, брать пайщиками хочешь?
– В дела торговые взял бы, а заводское дело, ещё и медное, я так мыслю, им отдавать, даже частью малой, никак не можно. Много лишнего вызнают! Моя медь, что на монеты идет, ныне лучшая в Европе, притом, что казне она не шибко дорого обходится, а секретец-то прост, так что беречь его надобно пуще глаза!
– Тогда кого ещё-то?
– Тех крестьян из вотчин твоих, что на завод наймутся, – сказал я, – Сие выгодней, нежели прежним обычаем. На реке Гусь, что мы с Иваном Васильевичем Шереметевым Большим завод ставили, три пая из десяти на работников записаны, и доход им же. Оттого работают не за страх, а за совесть. А пройдёт время, и иные, кто премудрость доменную освоит, да деньжат подкопят, бить челом тебе будут, о том, чтоб самим завод открыть. Я же за них поручусь и в пай войду!
– Не пойму в чем тут тебе-то корысть, – сказал Иван Васильевич, – Нешто велик труд, ещё один заводик поставить? К чему с мужиками делиться?
– Если б я одними железом занимался, оно бы и верно было, но в прошлом годе велел ты мне флот сторожевой строить. А где сторожевой, там и торговый. Железа ныне в твоей державе уже вдоволь, а как Тулмозерский завод учнет работать, так и вовсе лишку станет. И пойдёт оно морем "в немцы"… А будет меди лишку, могу и пушки лить, да "в немцы" их возить. Опять же казне с акциза прибыток немалый. Вот только когда мне за всеми заводами смотреть? А тут мужики сами за делом присмотрят – прямой им интерес, чтобы дело спорилось, да прибыток был!
– Коли так, быть по сему! – засмеялся государь, – Мне медные заводы ой как нужны. А коли, в тех местах на Каме, где медь нашёл, не успеешь за отпущенный срок сам их построить, на себя пеняй – другим отдам!
– Успею, Государь! – сказал я, – Меди ныне много надобно будет и цена на нее добрая. По весне пошлю работных людей на Каму, да в Карелу. А сейчас дозволь челом бить об ином…
– Говори!
– В декабре шестьдесят второго года [59], заложили мы полы в хлевах землей с известью, а по осени прошлого года ту землю вынули да ямчуги выварили для порохового завода изрядно. Посему бью челом выкупать в Москве и иных городах дворы, строить там доходные дома, да сдавать их за плату малую тем, кто пожелает. Казне в том выгода прямая – ямчуги шибко больше получается, чем в селитряницах.
– Дело доброе, ямчуги мне много надобно скоро будет, – сказал Иван Васильевич, и, повернувшись к Ивану Михайловичу, велел, – Пиши: Лександро Торресову ставить дома на Москве и в Казани, да ямчужное дело при них завесть. А треть ямчуги в казну брать, же оброков с сих домов не брать. Посадских от тягла освобождать, коль в тех домах селиться будут…
