Контра (СИ) - Гавряев Виталий Витальевич (бесплатные онлайн книги читаем полные версии txt) 📗
"Бодя! Бегом в землянку, и сиди там до окончания боя! С одной рукой ты не боец!" — Приказал граф побледневшему гайдуку, а сам устремился к габиону, чтоб посмотреть, и оценить изменения на поле боя. А дела там были не важные. Если в секторе обстрела его нового оружия, противник не имел явного успеха, а вот с правого фланга, он подошёл весьма близко и явно намеревался захватить пулемётную позицию.
"На месте остаются только картечный расчёт и двое подносчиков! — прокричал команду Сашка. — Остальные, с револьверами ко мне! Живо!" — А сам, став на колено, спрятавшись за каменное укрытие начал отстрел самых шустрых воинов наступающего противника. Не прошло и пяти секунд, как рядом — с правой стороны, послышались сухие щелчки револьверных выстрелов. Ещё пара секунд, и с лева "заговорили" ещё несколько пистолетов. В Сашкин револьвер, дважды сработал курком, не произведя выстрела. В сторону его. Второй пистолет уже в руке и тут же происходит выстрел в силуэт врага. Спасибо ветер давно усилился и быстро рассеивает дым, улучшая обзор поля боя. Впрочем, это не сильно то и помогает. Стреляют и соседи, как из пешек, так и ружей, причём, делают это весьма активно, поэтому белёсое марево, плывущее с их стороны, до поры, до времени, прячет приближающегося врага. А он, выскакивает из этой пелены, как чёрт из табакерки и время, необходимое для реагирования на его появление, становится ничтожно малым. Да, враг подобрался слишком близко и пытается использовать полученное преимущество по максимуму.
Бах- бах-бах, раз за разом пистолетные стволы выплёвывают дым и снопы искр. А противник всё прибывает и прибывает, и этому невидно ни конца, ни края. В скором времени враг воспринимается как обезличенные силуэты, плавающие в предрассветном тумане, и вываливающиеся из него только для того, чтоб упасть возле ног обороняющихся. Однако, не всегда это падение происходит после первого выстрела. Отчего растёт уверенность, что точность суматошной пистолетной стрельбы ничтожно мала.
Всё. Александр, как-то отстранённо понимает, что у него больше нет заряженных пистолетов; а османы никак не желают заканчиваться. Сознание с обречённым спокойствием констатирует что это конец, а тело, и подсознание, продолжают борьбу. Тот миг, когда в руке появляется палаш, с чётко выраженной елма́нь [46], в памяти никак не зафиксировался. Да и реальность боя, в этот момент воспринимается как-то отстранённо и неестественно. Из тумана, как по волшебству возникает очередная фигура врага. В какой-то степени это происходит неожиданно. Но и эта гадина, также не сильно-то боеспособна и все её движения чем-то напоминают походку неестественно опрятного, ухоженного зомби. Ей, то есть ему, мешают тела его предшественников, об которые он вынужден спотыкаться, да и вонючая пороховая гарь, не сильно способствует улучшению зрения. Но этот человек нападает, то есть, делает классический выпад — "штыком коли", только как-то не уверенно. Граф уклоняется, но достать клинком до османской шеи, у него не получается. Спасибо, кто-то из его товарищей, рассмотреть кто именно, не удаётся, "опускает" на вражескую голову некое подобие оглобли. Как она здесь появилась? Неизвестно. Да и задуматься об этом некогда. Не успело тело супостата упасть, как чьи-то руки выхватили его оружие и развернули штык на нападающих. И вновь, посмотреть, кто из гайдуков это сделал, некогда. Появляется новый турецкий воин, его лицо перекошено в безумном крике, глаза навыкате, а винтовочный штык выискивает жертву, в чью плоть он жаждет вонзиться. Всё это фиксируется в памяти на подобии фотоснимка, сознание ничего не успевает осознать, а тело уже делает выпад и палаш сносит часть вражеского черепа. Осознавать произошедшее некогда, боковое зрение различает появление новой угрозы.
Неизвестно, сколь долго длилась эта схватка, но она окончилась. Подтверждая это утверждение, рассеялся туман войны — облака сгоревшего пороха исчезли, стрельба прекратилась. Вроде как всё хорошо, но Александру от этого не легче. Как он не старается, но не может понять, что с ним произошло. Почему он лежит на земле? В голове всё гудит, тошнит, а что звучит в ушах описать невозможно, да и непонятно, как будто туда вату набили. И гудит. Неприятно так шумит, а быть может это и не гул? Кто-то усиленно тормошит, и дёргает за рукав, и приходит осознание, что рядом сидит Пётр и перевязывает Сашкину руку.
"Петька, что происходит?" — интересуется граф и сам не слышит своего голоса.
"О! Александр Юрьевич, вы живы! Счастье то какое!" — голос десятника еле пробивается сквозь пелену шума, бушующего в ушах.
"Жив. Куда я от вас, чертей денусь? А что произошло? Мы победили?"
"Да. Мы отбились от басурман… Бу-бу-бу. — понять что говорится в этот момент не получается, это десятник посмотрел куда-то в сторону; вновь его взгляд направлен на Сашку и снова удаётся разобрать его речь. — А вас поранило взрывом. Вот. Турка…, с пушки, бомбу к нам запульнул. Вот она и грохнула…, рядом с вами". — Повествовал Увельский, не переставая пеленать раненую руку Александра.
"Так это меня там осколками посекло?"
"Нет. Это гадский вражина, нам своими штыками шкурку попортил. Всех кто его встречал, суч…к этакий, таким способом пометил".
Попытка Петра приподнять графа, чтоб осмотреть его спину на наличие ран, окончилась сильной волной тошноты и… Описание того процесса, что последовал далее, вряд ли кому понравится.
Не прошло и полчаса, как Александра принесли в его палатку, но и здесь, в полном одиночестве его не оставили. Рядом с ним, на тюфяках набитых свежей соломой, лежали Богдан и Иван. Оба бойца были контужены разрывом одной и той же бомбы, а Бодя, до сих пор находился в беспамятстве. В получившемся лазарете, находился ещё один человек, Пётр, тёзка старшего десятника. В данный момент, этот боец, терпеливо поил Ивана, зачерпывая воду из ковшика деревянной ложкой и с её же помощью, аккуратно вливал жидкость в приоткрытый рот своего товарища. Не так давно, таким же образом поили и графа, так как любое лишнее движение, только усиливало головокружение.
Посещал этот мини госпиталь и полковой медик, который осмотрев раненых, признал их временно не транспортабельными. Отвечая на немой вопрос Петра, служитель Асклепия пояснил, что всем троим пациентам, в ближайшие дни, необходим полный покой — самое действенное в этом случае лекарство. А трясущиеся по дорожным кочкам возы, за время долгого пути до монастыря только усугубят полученные в бою травмы головы. Как он говорил: "Одно дело, если армия вынуждена отступить, тогда я могу пойти…, нет, я обязан идти на риск, и подвергнуть вас дорожной тряске. Но османы понесли такие потери, что в ближайшее время с их сторону не будет предпринято никаких активных действий. Так мне сказали наши господа офицеры, и я им верю". — А что касается того, что в одной палатке с Сашкой находились его подчинённые, так это было его, личное распоряжение. Таким образом, он избавил себя от тоски вынужденного одиночного "заключения", в памяти ещё были свежи воспоминания о прошлом, весьма тяжёлом излечении. Да и ухаживающим было намного легче, вся троица лежащих пациентов находилась в одном месте. Так что, описывать три дня бедных на какие-либо события, дело весьма не благодарное. Хотя нет, не обошлось без трагедии, в первую же ночь не стало Богдана. Так и не приходя в сознание, он незаметно ушёл из жизни. Утром его одеревеневшее тело вынесли из палатки и похоронили на солдатском кладбище. Обидно, но это было невосполнимой и неединственной потерей Сашкиного отряда. Погиб и подносчик патронов, тихоня Максим. И ещё, раны различной степени тяжести, получили все бойцы, все без исключения, но хвала небесам, они были не опасны для жизни. Так что все благодарили бога за такое везение. Впрочем, благодарность распространялась и на пушкарей и их обозников. Ведь именно они пришли на помощь, когда турки навалились на пулемётную позицию. Так уж получилось, что рядом с графом бились не только его люди, но и уцелевшие артиллеристы, расчёты разбитых орудий. Да и то, что Сашка, по недогляду принял за оглоблю, было орудийным банником, точнее его обломком.
