Южно-Африканская деспотия (СИ) - Барышев Александр Владимирович (читать полностью книгу без регистрации TXT) 📗
Обеда, понятно что, не получилось. Присутствующим явно было не до еды. Пришельцы уже знали, что к чему и жаждали подробностей, а местные после потребления слухов, не знали чему верить и жаждали конкретики. Бобров не обманул надежд ни тех, ни других.
Сначала он кратко ознакомил собрание с тем, что пришельцы уже знали и успели худо-бедно переварить. Для местных полученная информация была наверно даже похуже чем обухом по голове. По крайней мере, для Андрея она явно ничего хорошего не несла. Старый вояка Евстафий держался относительно спокойно. Но чего ему стоило это спокойствие, можно было догадываться. Присутствующая здесь же чета Никитосов восприняла информацию спокойно, что могло бы стать поводом, но окружающим было не до этого.
Выждав паузу, чтобы собрание прочувствовало и оценило, Бобров перешел к последствиям. Рассказывал он это скорее для местных. Потому что последствия от закрытия портала сказывались в основном на них и в большой степени зависели от их действий. По тому, как насупился Евстафий, стало понятно, что его наконец-то окончательно проняло. Он даже не заметил, что его жена вцепилась ему в плечо и, вся побелев и до предела расширив глаза, вслушивается в речи Боброва.
А Бобров, попугав присутствующих, перешел к плюшкам. Дав для начала слово Дригисе, Бобров порадовался реакции пришедшей было в уныние публики на количество хранящихся в подвале талантов. Потом опять забрав нить разговора в свои руки, он поведал о тех ручейках и речках серебра, которые должны будут обеспечивать существование поместья. Туда входили кроме Андреевых виноградников, дяди Васиного огорода, Млечиного стада, Бобровской судоверфи, Серегиного тарного производства, Вовановой судоходной компании, Никитосовских лавок и, наконец, коммерческого банка и страховой компании, небольшое ювелирное хозяйство, деревообработка и кузница. Кроме того, никто не отменял торговлю с центральной Африкой. Объем, конечно, снизится, но уже следующие рейсовые корабли повезут туда для посадки черенки сахарного тростника, а это очень хороший задел на будущее.
Хозяйство Агафона Бобров оставил на сладкое, рассказав все в подробностях. Особенно это понравилось Андрею, которому и поручили курировать Агафона под лозунгом «инициатива имеет инициатора», чтобы тот вдруг не забыл кому обязан.
Евстафию Бобров пообещал полное перевооружение вверенного ему гарнизона с завозом немереного количества патронов. Евстафий сразу повеселел и, видно, принялся в уме подсчитывать, какое количество врагов он сможет отправить кАиду. Получалось очень уж много. Особенно, когда Бобров сказал, что поделится с ним секретом зелья, гораздого не только делать врагов клиентами Аида, но и вносить в их ряды панику, способную повергнуть в бегство даже огромное войско.
Рассказав практически все, Бобров призвал народ передохнуть и вернуться к обеду. На этот раз яствам не преминули отдать должное. Как, впрочем, и вину. Выждав полчасика и дав всем расслабиться, Бобров приступил чуть ли не к самому главному. Все, что он сказал до этого, было лишь подготовкой к тому, что он собирался сказать сейчас.
— А теперь, — начал он таким тоном, что все замерли, — я попрошу поднять руки тех, кто уйдет через портал в двадцатый век. Да, да, все равно местный он или не местный.
— А мы как? — тут же спросила Апи.
— И вы как все.
Почти моментально подняли руки супруги Комаровы, на несколько секунд запоздала Нина. Серега медлил, поглядывая на Боброва и, когда тот поднял руку, с огромным облегчением, или это Боброву только показалось, тоже проголосовал «за». Девчонки вели себя в точности как Серега. Они дождались Боброва и тоже подняли руки. При этом Златка ему подмигнула, а Апи показала язык. Не стало неожиданностью и «за» Меланьи. При этом она подняла руку даже раньше Боброва. Наверно они с Юркой заранее сговорились.
А вот то, что не подняли руки Петрович, дядя Вася и Вован, оказалось для Боброва сюрпризом. Причем он даже не понял сперва — приятным или неприятным.
— Объяснитесь, — потребовал он.
Первым по старшинству выступил дядя Вася. Его выступление было наверно самым кратким. Он сказал:
— Не хочу, — и напрочь замолчал.
Бобров подумал и повернулся к Петровичу.
— Ну а что? — Петрович огляделся. — Я здесь чувствую себя человеком. Причем нужным человеком. Понятно, что жрец Асклепия — это все баловство. А вот поесть, попить, — он улыбнулся. — А там я никому не нужный пенсионер с копеечной пенсией.
— Причем здесь твоя пенсия Петрович? — в сердцах сказал Бобров. — Ты же богатый человек. Что хочешь то и делай.
— А я ничего не умею кроме как лечить людей, — тихо сказал Петрович. — Да и Ефимия туда не хочет, — выдвинул он последний аргумент.
Бобров махнул рукой.
— Ну а ты? — он обратился к Вовану. — Тоже чувствуешь себя человеком?
— Я чувствую себя капитаном, — ответил Вован и взгляд его слегка затуманился, а Млеча плотнее прижалась к его плечу. — Здесь море, корабли и свобода. Там же полное дерьмо.
Вован выразился гораздо определеннее, так, что даже Бобров поморщился.
— Больше никто не хочет? — спросил Бобров, оглядывая собрание.
Больше никто не хотел.
— Тогда собрание объявляю закрытым. Андрей, Евстафий и Элина останьтесь. Остальные — свободны.
Шел конец октября. Вода в море уже была бодрящей и Бобров решился. Он сплавал на ту сторону с телефоном и сказал Юрке:
— Принимай народ. Эвакуация.
Вернувшись, он объявил девчонкам:
— Собирайтесь, красавицы. И пакуйте детей. Завтра Юрка вас заберет.
Жены забузили, было и Боброву пришлось на них рявкнуть. Он это сделал первый раз в жизни и девчонки так удивились, что замолкли.
— Собирайтесь, милые, — попросил Бобров. — Потом можете меня обругать по-всякому.
Про эвакуацию никому не говорили. Пришли все. Работы встали. Люди выстроились на кромке обрыва и смотрели молча. Златку утащили под воду силой, и она едва не захлебнулась.
Бобров с Серегой держались до последнего. Температура воды достигла двенадцати градусов. Портал уменьшился до двух с половиной метров на один и один. В этот день небо было хмурым, вода свинцовой, а ветер пронизывающим.
— А помнишь… — сказал Серега.
Бобров только рукой махнул и, стараясь не глядеть на береги пирсы, погрузился в воду.
В начале ноября Юрка распродал остатки рыбы, масла и вина, и прикрыл лавочку. Особо приближенным он выдал приличные бонусы, а всякая несущественная мелочь довольствовалась выходным пособием. У него еще оставались залежи слоновой кости и носорожьих рогов, но это было до ближайшего китайца, и Юрка, заплатив кому нужно, по этому поводу не беспокоился. Бревна красного дерева он тоже сложил в кучу и теперь непристроенными у него остались только бриллианты. Изделий Нины Григорьевны со учениками у него скопилось несколько сотен карат. Юрка натолкал их в пластиковую бутылку с водой и поставил в холодильник. Тайник был, конечно, так себе, но Юрка на обыск и не рассчитывал. Никто же нигде не заявлял о пропаже крупной партии алмазов. Значит, их и не искали. А то, что в охраняемую чуть ли не «Беркутом» квартиру ворвется какой-нибудь ополоумевший участковый, проходило по разделу ненаучной фантастики.
Бриллианты у Юрки, ясное дело, не лежали мертвым грузом. Примерно раз в месяц, а если повезет, то и в два, он наугад вынимал какой-нибудь один и отъезжал с ним в Израиль, где знакомые евреи вместе со знакомыми арабами оправляли его в золото или в платину и толкали любому из лопающихся от долларов шейхам. Юрка получал две трети от цены и ему, как правило, хватало на месяц разгульной жизни. Понятно, не только ему, но еще Боброву с женами и детьми, и Сереге. И если Серега старался Юрке в разгульности не уступать, то Бобров с женами предпочитал жить скромно.
Златка по документам стала вполне официально Златой Бобровой и очень этим гордилась. А вот Апи стала ее двоюродной сестрой почему-то по фамилии Кравчук. Бобров, когда увидел это в ее новеньком паспорте с трехзубой вилкой на обложке, долго не мог прийти в себя, да и потом, едва бросив взгляд на Апи, восклицал:
